Я теперь знаю, что твоя мать была талантливая поэтесса! В следующий раз обязательно достану ее книжку, наверняка она есть в русском магазине в Париже.
И он привез маленькую синенькую книжечку, которую она увидела впервые. Задумала желание, загадала страницу, открыла и прочитала: «Нет больше чувств, ни слез, ни радости от встречи. Осталось все повесить на просушку. Веревка бельеваялучший врач. Стекут потоки слез с замученной подушки, пройдут недели, высохнет душа, и носовой платок промокший я выброшу и заменю бумажным. Он стерпит только одноразовый поток и не подвергнется вмешательству застирок»
Встреча с Олегом была для Маруси неожиданностью, она произошла в тот момент, когда уже не осталось в ней ни капельки надежды на нежность. Наверное, эта встреча была втройне неожиданной, потому как приоткрыла в ней самой неведомые стороны ее души. А рассказы Олега о жизни русских в Париже стали для нее настоящим открытием
Знаешь, Марусенька, мое детство было благополучное, счастливое. Это я только теперь понимаю, ведь мои предки, которые в эмиграции оказались сразу после гражданской войны, пережили страшную нищету. Но как только они оказались в Париже, сразу стали создавать православную общину и искать место для церкви.
В пятнадцатом округе был найден гараж, и его оборудовали под храм. Своими силами, из подручных материалов пристроили помещение для трапезной. Это было время крайней бедности. Денег хватило только на то, чтобы снять этот гараж да кое-как собрать церковную утварь. Ничего не было. Люди несли, кто что мог. У кого-то были иконы, кто-то сшил облачения и ризы Представь себе, Маруся, храм в бывшем гараже! Тебе может показаться это диким, но для моих дедушек и бабушек это было счастьем. Хоть и каменные, неоштукатуренные стены, фанерный иконостас, заполненный бумажными, копеечными иконами. Духовенство в облачениях, трогающих сердце: столько положено видимой заботы, любви и тщания, чтобы из жалких тряпочек соорудить одежды, достойные предстоятелей Вот и мы с тобой и малышом, Бог даст, в этот храм придем. Он сейчас уж не тот. Меньше старшего поколения, зато сколько детей. Все они уже плохо говорят по-русски. Но мы с тобой должны постараться, чтобы наш малыш был настоящим русским. Кто знает, может, времена изменятся, и он будет приезжать в Россию свободно, не так, как я
У нас большая семья, и очень дружная, и мой отец этот храм строил и думал, что никогда не увидит его достроенным. А вот все-таки получилось. И знаешь, меня и моих братьев и сестер в нем крестили. Я всегда буду помнить, как малышом меня готовили к церкви, одевали в самую хорошую одежду. Каждое воскресенье мы отправлялись в храм, не пропускали ни одной службы. Все чинно, всегда семьей, свечки брали, просфоры прекрасный хор церковный, но из своих прихожан. Я помню еще священников старого времени, мой отец рассказывал, что в тридцатые годы было много рукоположений офицеров, которые умели себя держать, но богословское образование получили под свист пуль. Нравственно они прозрели тогда. Вот так мои родители жили в Париже и нас так растили, и это великая благодать.
Казалось, что русские в эмиграции погибнут и все было обречено, но в какое-то время стало вдруг все обустраиваться, как бы вырастать. Понять это трудно, потому что наши люди часто говорят: «Все кончено, сил не хватает», но все продолжается. Наверное, это специфика жизни эмигрантов, и особенно русских. Была первая эмиграция, которая храмы строила. Это был костяк. Ведь они еще в тридцатые годы создавали приходы в США, Южной Америке и Австралии После войны была вторая волна, которая пополнила храмы, и эти люди естественно вошли в нашу жизнь.
А потом уж приехала третья волна«инакомыслящие», они даже теперь не полноценные эмигранты, ониискатели, кто ищет добро, а ктобогатство. Они покинули свою родину сознательно, переезжая в другую страну, чтобы богатеть. К России уважения у них мало и к Церкви тоже, большинство из них мы не видим, ведь они выросли в безбожном СССР. Но есть какая-то часть, которая приходит в храм и воцерковляется, становится там верующими.
Счастье, Марусенька, что ты нашла свой путь в храм здесь, в Москве. Счастье, что ты пришла к этому сознательно. И еще я очень надеюсь, что у нас будет полная семья и мы сможем вложить в наших деток настоящую веру, которая защитит их от душевного хаоса.
Мой отец до сих пор боится сюда приезжать, да его и не пустят, он убежден, что России так и не увидит. Если бы не моя работа, я бы тоже не приехал и тебя бы не встретил
И вот наконец-то они вместе и все неприятности позади!
В это первое парижское лето Маруся совершенно сознательно решила поехать в русский лагерь. Рассказы Олега ее так напоили, так вдохновили, что хотелось ей послужить русской эмиграции всей душой.
Прошло несколько дней, и первое неприятное впечатление от лагеря улеглось, на смену пришел покой. Она много ходила пешком, особенно по лесу. Закидывая голову вверх, удивлялась диковинным древесным стволам, так непохожим на русские липы и дубы. Неизвестные гиганты, словно зелеными змеями, были обвиты плющом, а сквозь заросли пробивались необычные кудрявые кусты с колючими листьями и гладкими, словно капли крови, красными ягодами. На полянах, там, где деревья расступались, пушистым золотом светились пахучие незнакомые цветы и совсем свои русские колокольчики, ромашки, брусника, черника, малина, а вот ежевика, и терпкий вкус ее Марусе не нравился. В лесу было много гигантских валунов, белого мха, и это тоже напоминало Карельский перешеек. Тянуло из глубины леса болотной сыростью, и неожиданно бутылочным стеклом высвечивались маленькие озерца, густо заросшие по краям кувшинками. Она всегда любила природу, а здесь, в этой соблазнительной французской глуши, она неожиданно испытала восторг, когда нос к носу столкнулась с дикой козочкой, а в другой раз увидела лису. Каждое утро, выйдя из палатки, она окуналась в млечное марево, ноги жгла роса, но через полчаса будто внутреннее солнце растворяло этот временный туман, и за чернобархатным лесом вырисовывались белые пики Альп, а в розовое заспанное небо из дальней высокой трубы деревенского дома, затерявшегося на склоне, поднимался сизый дымок, и ветер доносил запах испеченного хлеба и свежескошенной травы. Изо дня в день эта красота и покой постепенно заполняли Марусю, вытесняя из ее груди все темное и тяжелое. И дрожащее счастье, похожее на счастье невинного детства, на волнения души, сравнимые только с первой любовью, поднималось в ней и закрепляло уверенность, что все страшное уже позади и не нужно жалеть о своем решении уехать навсегда во Францию.
Общение с детьми, занятия с ними русским языком наладились легко. Уроки она построила на игре, разучивании стихов, песенок. Директриса сменила гнев на милость и предложила Марусе устроить постановку русской сказки. Тут в ход пошли ножницы, бумага, обрывки ткани, нужно было смастерить костюмы. В этой затее ее помощниками были Нина и новый знакомый, попутчик, как он сам себя в шутку называл, «побегут ник».
Как-то после воскресной литургии, которая проходила в одной из больших палаток, оборудованных под походную церковь, все ушли трапезничать, а Маруся осталась вдвоем с Ниной прибрать после службы.
Ты давно во Франции?
Уже три года, но каждую зиму езжу к себе домой в Тверь.
Скучаешь?
А как ты думаешь? Подожди, вот пройдет годик, и ты взвоешь. Видела мою свекровь? Ведь она меня приняла мордой об стол, я как только появилась, сразу стала для нее врагом номер один. Думаешь, почему у меня нет детей? А потому, что они мне сказали сразу, что, как только я рожу, они будут заниматься воспитанием ребенка. Я, видишь ли, для них «не своя», ничему, кроме совковости, научить не смогу.
Брось, Ниночка, это тебе так кажется. Это оттого, что у них была трудная жизнь, вдали от родины, на чужбине. Они привыкли держаться своего клана, а иначе не выжили бы. Мне мой муж говорил, что никто из новой эмиграции этого не понимает.
Маруся засмеялась и попыталась сгладить неловкость разговора.
Вспомни, как твоя свекровь меня встретила.
Ты смеешься, а мне плакать хочется. Я как только приехала и еще ни бум-бум по-французски, так она специально делала вид, что по-русски не знает. А уж с церковью совсем замучила. Обзывала, что я нехристь и что я такая-сякая необразованная тут Ниночка бросила взгляд на икону и сдержалась.
Как же тебя сюда занесло?
Ох, случайно, случайно и все потому, что поддалась соблазнам. Захотела получить хорошее образование. Думала, в Сорбонну поступлю, ведь в Твери я уже один диплом получила, по литературе. Гидом подрабатывала, так и встретилась с моим благоверным. Он мне наобещал золотые горы, да ладно скажу тебе прямо, в общем, как узнала, что он из Парижа, своего упускать не хотела, и, выдержав небольшую паузу, странным голосом закончила:Теперь вот маюсь в наказание, потому как все мне здесь опостылело и все не свое.
Пойдем посидим на лавочке, предложила Маруся и, взяв за руку, вывела Нину прочь из церкви. Вот ведь как странно! Сколько раз она пыталась задавать себе те же вопросы. Кто свой, а кто чужой? И теперь после всех событий ей на этот вопрос было бы трудно дать четкий ответ. Ведь жизнь так многоцветна, а тут слова Ниночки вызвали в ней воспоминания о черно-белых годах.
Знаешь, тебе трудно потому, что ты не хочешь согласиться с тем, что этим русским эмигрантам было тяжелее, чем нам, на родине.
Неправда! вскипела Нина. Они мне все уши прожужжали о своих предках, о том, как они с красными воевали, а что мы в СССР ничего об этом не знаем. Они тут, видите ли, в нищете прозябали да свое православие спасали! Ушатами с утра до ночи выливали на меня самую негативную пропаганду а у меня ведь отец герой, воевал, ранен под Берлином.
Попробуй если не полюбить, то хоть сердцем их принять, глухим голосом проговорила Маруся.
Чую, что сейчас ты меня спросишь о Боге! ядовито бросила Нина. Не надо. Я хоть и крещеная, но ни свечкодуй-кой, ни церковной крысой не стала.
Какие-то большие незнакомые птицы летели у них над головами к югу, и Маруся, проводив их взглядом, вспомнила, как однажды отец Николай ей растолковал текст Евангелия о том, что у Бога «много званых и мало избранных», и подумала, что совершенно бесполезно говорить об этом с Ниной. Она не поймет, а воспримет как проявление гордыни с ее стороны и еще больше замкнется.
Ошибаешься, не буду тебя терзать. У каждого свой путь. Расскажи лучше, где ты познакомилась с Ленчиком? Мы его Длинным звали.
Неожиданно лицо Нины осветилось улыбкой, брови распрямились, и она весело сказала:
У меня с ним романчик. Назло этой выдре, и она кивнула в направлении трапезной. Мы с ним столкнулись случайно, он в книжный магазин зашел, я там работала, а потом у моих подружек парижских кантовались. Они, как и я, запнулась и зло добавила:Советские жены.
Правда, что он собирается сюда приехать?
Ну, да. Через пару деньков. Мои родственнички еще не знают об этом, она хихикнула и, вздохнув, продолжила:Надо же какое совпадение, он сюда заявится а ты здесь. Для него это будет сюрприз сюрпризов! О тебе он мне такое рассказывал, что я сразу поняла, он тебя любил. Он журналистом был, а теперь переводами занимается для конференций, то в ООН, то в Юнеско. Много по свету мотается, живет в основном в Лондоне, она поправила маленькой ручкой выбившиеся из-под косынки волосы, и ее серые глаза хитро блеснули, хорошо зарабатывает, подарочки мне делает, не то что мой голоштанный дворянин. Ты бы видела, на каких табуретках я сижу дома! У нас бы давно на помойку выбросили.
Маруся всмотрелась в дальний лесок на горизонте и физически ощутила прохладу его тенистых дубрав. Она перевела взгляд на необычной формы скалу и сверкающий на солнце горный поток и только сейчас заметила очертание белого мостика, а под ним крохотный игрушечный домишко. Нина продолжала рассуждать о пользе брака, о том, что ровно через год она станет француженкой, подаст на развод, а если родить двоих детей, то как матери-одиночке ей будут выплачивать такое пособие, с которым можно не работая жить припеваючи. Она мечтала о том, как выпишет свою мать и та наконец увидит мир и, может, на старости лет найдет себе нормального мужика, а не их пьянчугу отца. И неожиданно резко подвела черту.
Все равно наша Тверь лучше ихнего Парижа, особенно люди!
Обед, видимо, закончился, и из трапезной донеслись голоса молящихся. Первыми на поляну перед домом выскочили мальчишки и сразу побежали играть в футбол, потом вышли «руко» со старшеклассниками и со священником, он им что-то на ходу продолжал говорить, блаженно улыбаясь, держа на руках малыша, появилась директриса, и неожиданно резко в этой праздничной благодати зазвучал напористый глас горниста. На лужайке дежурный по смене, быстро-быстро дергая упругий шнурок, поднял трехцветный флаг.
Маруся очнулась, и ей инстинктивно захотелось поскорее встать и отойти от Нины, будто от чего-то стыдного и гнусного, что она уже переживала в своей прежней жизни.
III
Его план удался на славу. Он не очень надеялся, что сумеет убедить француза. Жан, человек наивный, впрочем, как многие оттуда, но он не впервые в СССР, а потому не только в столовой общепита не обедает, но и конспирацию соблюдает по всем правилам. Завтра он обменяет валюту на рубли, увидит Тамару Николаевну и все объяснит. Да нужно ли ей все знать? Может, просто сказать, что встретился со славистом случайно и все решилось как-то само собой. Наверняка француз укатит утречком в Москву, потом в Париж. Ведь он сам заинтересован, чтобы вся эта сомнительная история поскорее закончилась.
Но более всего Ленчик радовался тому, как он ловко обвел «этих типов». Ведь лысый о деньгах ничего не подозревает! Да откуда ему знать? Леня в своих отчетах об этом умолчал, только книжечку передал. Теперь пусть вызывают Тамару на беседы. Наверняка она испугается и согласится выступить по телевидению или написать опровержение. Как он понял из разговоров с Виктором Ивановичем, они ей все простят, попугают и отпустят. Но валюта теперь в надёжном месте, и он сумел отвести самое страшное, отчего могла пострадать не только глупая Тамара Николаевна, но и Маруся.
Вот этот пухлый конверт, он лежит перед ним. Интересно, какая там сумма? Жан, кажется, говорил о трех тысячах франков. Много это или мало, Леня не знал. Утром он пойдет сначала в парикмахерскую, а потом в баню, где встретится со знакомым фарцовщиком. Лучше всего обменять все сразу, а не частями, но не так просто обменять франки, жаль, что не доллары, хотя сами бумажки выглядят намного красивей. Приятно в руках подержать. Купюры большие, с разными портретами, с завитушками, с видами Франции. А нужно ли отдавать Тамаре все деньги, почему бы не оставить себе хоть немного, ведь он, спасая мать и дочь от позора, честно их заработал.
Свалившиеся с неба баксы, такие невинно доступные, лежали рядом и вызывали в нём озорные мысли. Нет, нужно оставаться хорошим до конца!
Глупая идея обриться наголо его веселила. Маруся давно издевалась над его патлами, а тут он приедет в Комарово, и она ахнет. Ведь это почти как начать жизнь сначала.
В бане над ним ребята посмеялись, все по черепу гладили, шуточки дурацкие отпускали, что он как Юл Бриннер из «великолепной семерки», только «кольта» не хватает. Пришел и долгожданный меняла. Они с ним в темном уголочке переговорили, и, как Лёнчик подозревал, быстро не получилось. Парень обещал только через пару дней, да и то одна часть будет в деревянных, часть в долларах, остальное в сертификатах.
Вечером Леня отсиделся в кино, потом подвалил к приятелю, они слушали джаз, пили красное вино, и, так как мосты уже развели, остался ночевать, весь следующий день провел в раздумьях, шатании по городу, встречах с приятелями, только бы не идти домой. Он решил, что, пока не закончит дело, Мусе на глаза не покажется. Наконец в той же бане он совершил обмен и с успокоенной совестью и чистым телом вернулся домой.
Сон был глубоким, безмятежным, но сквозь него пробилось настырное треньканье. Лене очень не хотелось открывать глаза, скорее всего, это звонят родители. Видимо, они уже в аэропорту и рассержены, что он их не встречает. Хотелось продлить наслаждение, и, утонув с головой под простыней, он нашарил рукой телефон.
Где тебя черти носят?! рявкнул знакомый голос.
Что случилось, Виктор Иванович?!
Подружка твоя с собой покончила!
Маруся?! Леня резко вскочил.
Да нет, Тамара Николаевна выбросилась из окна, но перед этим Не хочу тебе подробности рассказывать. Потом, при встрече. Да где ты шляешься? По бабам, что ли? Вот скажу твоей милашке хрюкнул в смешке знакомый голос, но, словно спохватившись, приказал:Дуй в Комарово! Мы пока ничего им не сообщали, опасаемся, как бы старики ну, сам понимаешь, не маленький. По многим причинам необходимо, чтобы ты был там. Именно в тот момент, когда наша служба им позвонит, ты должен быть с ними рядом.