В перепалку вовремя вмешивается другой офицер и отводит дебила в сторону, что-то втолковывая на ходу.
Битый час трясусь в дизельной, в полутьме заделывая разъемы. Затем беру трёх бойцов и они оперативно наводят мало-мальски порядок. Вытаскивают какие-то провода, железки, банки, невообразимую кучу промасленных тряпок. Подметают пол. Затем с дизелистом пускаем первый мотор. Рёв, ни хрена не слышно, генератор не возбуждается. Глушим его. Запускаем второй. Ура-а! Повезло. Этот выдает электричество. Появляется свет и заметно теплеет. Штабные работнички сразу же нас ставят в строй. И начинается: сначала бойцам нотация; мне очередной выговор; затем постановка задачмне не отлучаться без команды и заниматься ремонтом пока не восстановлю генератор. Скромное упоминание, что дизеля вовсе не мои пропускается мимо ушей. Довод одинзадачу слышали? выполняйте.
Сутки вычеркнул из жизни. Провонялся солярой на месяц вперёд. Одна радостьдвигатель оказался исправным, а генератор я смог восстановить. Поломка была серьезная, но не критическая. После его запуска с позиции не отпускали ещё сутки. Им там по барабану принимал ты пищу или нет, спал ли, мылся ли.
Но всему свой срок. Множественные проверки закончились. Частые посетители аварийного боевого поста постепенно растаяли. Чай с солдатскими сухарями и сырой матрас осточертели. Дизельная очухалась, резервирование восстановлено. Наконец-то меня отпускают отдохнуть. Ещё до вечера сижу на боевом посту. Своим ходом грязным не поедешь, поэтому вояж в город приурочиваю к смене караула. Газ-66, выделенный под караул, единственный способ попасть в город.
После этого события проходит пара недель. Находясь в городке вояжирую в местный военторг за снедью. Смотрю, приятная особа старается затащить коляску с ребенком на ступени подъезда. Подошел помочь. Не красавица, но приятная, домашняя что ли. Лет примерно 26-ти. Вид слегка болезненныйпод глазами мешочки с синевой определяются. Голос ангельский. Помог молодке и она растворилась в дверном проеме. Зашел в магазин. Пока туда-сюда прошло минут десять. Выхожу и ах! снова вижу её. А рядом, к моему изумлению, кто бы вы думалинедавний мой враг, тот самый ненавистный майор с этикетки. Оказалось она ему женою приходится. Ну дела-а
Характер вот свой до сих пор разобрать не могу. При всей моей мягкости, порою и через край, редкий раз просыпается во мне ястреб, бросившийся на жертву. И ничего поделать с собою не могупока жертву не сцапаю, меня не остановить. Не спущу и всё тут. Почему такоене понимаю.
Делаю ставку на измор. Начал я с нею искать встречи. Всякий раз, когда обнаруживал её, старался попасться ей на глаза. Множество раз неприлично наклеивал на неё долгий свой взор. А взгляд у меня тяжелый, особенно когда мне нужно. Про таких услышишькладёт взгляд. Мне, молодому балбесу, и затеялось проверить силу взора. Как-то выхожу за угол дома, навстречу она с коляской. Встретились, она увидела и вроде как оторопела, в замешательство впала. Глаза опустила. Смущена. Эге, думаю, попалась утица, не уйтить таперича тебепропал майор.
Здрасте, не помочьулыбнулся я, а сам расстарался самой что ни есть тяжестью, прям к земле стараюсь её глазами пригнуть.
Здравствуйте, да нет, там теперь пружину сняли с двери, я самаопустила она глаза, а пальчики-то в коляску вцепились, и виднопосинели и нервно так подрагивают.
Ну ладно тогда, до свидания.
До свидания.
И разошлись. Отпустил я её в тот раз на свободу. И так достаточно взором помучил. Но скоро вышла майору командировка. Умотал он на три дня из городка. Тут я будто вспыхнул сухою берестою от огня. Службу к монахам забросил, а сам что ни минута её караулю. Всё время её определяю. Трудно она мне досталась, но как понял, что жертва сплетни пуще чумы боится, тут и разговорил бабенку. Дождался ночи, усмотрел, как только её последнее окошко потухло, и шасть в подъезд. Знаю заснуть за пару минут невозможно. В звонок не стал, а тихо так в дверь; тук-тук. Слышу, подошла и тоже тихо-тихо:
Кто?
Я, отвечаю, а у самого в горле комок.
Вы?
О, думаю, надо же. Не кто там? спросила, а утвердительновы? Значит, ждала и знает коговерный знак, что моя берёт.
Я, шепчу, открой.
Сначала долго колеблется. По всему переживает сильно девка, чувствую.
Открой, увидят ещё ненароком.
После некоторой паузы всё же впустила. Наверняка напутавшись в размышлениях. Расположились на кухне. Окошко зашторено, свет не включали. Дитё спит себе, посапывает в соседней комнатке. Не тронул я в тот раз и взором пытку не устраивал. Просто говорили всячину до рассвета и руки её бархатные ластил. У двери в губы поцеловал её нежно, как только мог. Ох, и вкусная бабенка оказалась! Я вам доложу. Редко вкусную стрельнешь, редко. А эта вкусная, деликатес. Не отказала она. И завязалась у нас любовь. Интересная любовь. Мечется лишь меж нами взорами да улыбками, а словно понимаешь об чем речь. Градус поднимается. Как столкнемсяпрямо полыхнем оба зарею. Я её взором припечатаю, а она глазки опустит. Уж весна на носу, а мы друг дружку не понюхали, всё порознь.
Но Бог есть видно. Кому, что там ни положеноподаст. Убрал он с грешного нашего пути майора. Отозвали его в Хабаровск на новое назначение. Пошел вверх по служебной лестнице. Вот пока он там устраивался да жилье в порядок приводил, мы и снюхались с нею окончательно. Как раз пурга была затяжная. В такую пору в путь не пустишься. Ночь нам была предоставлена. Пришел я к ней. Еле дождался темноты. До утра мы миловались. До самого рассвета я нежничал с нею. Утомил её ласкою бражной, а она в ответ будто по матерински принимала. Вся как пудинг мягкая. А как посерело, меня и понесло. Уставшую её на диване расположил, признаюсь, в откровенной позе. Смущалась, конечно. Взял за волосы, отвёл ей голову назад, другою рукой спину прогнул и ну неистовствовать. Она сначала вроде подалась вырваться. Куда там ейудержал. А вскоре она и застонала. Еще немного и затрясло её. Вскрикнула первый раз, да громко так. Стены бетонные, думаю, услышат ведь. Я скромницу тут же ручку свою прикусывать выучил, дабы такие проявления приглушать могла. Освободил я свою пленницу, когда у неё руки в локтях подломилисьсовсем уж держаться не могла. В зашторенное окно свет серый бьется. Лежит передо мною нагая, словно из серебра отлитая, а саму колотит, как ознобом при лихорадке, и живот как судорожно втягивается. Вкусная женщина, без придури. И до ласки честно открытая.
Приходил я к ней ещё дважды. На следующую ночь пришел. До самого рассвета не пускала. То ли стыдилась вчерашнего, то ли ещё какая причина была. Не знаю. Всю ночь под дверьми уговаривал кралю, ноги все исстоял. Добрался до неё только ранним утром. Еле уговорил на порог впустить. В тот раз не стал хамничать. Случившуюся короткую близость скромно оформил, без всякостей. Всё честь по чести.
А последний раз свиделись пару дней спустя от этого. Пурга на убыль пошла. Пришел я, как обычно. Пустила сразу. Горит вся, будто печь раскаленная, в глазах слезы и шепчет«Что ты со мною делаешь?» Я в ответ нежности ей разливаю разные. Так в ласке и легли мы в кровать. А светать стало, я за своё. Всё как в первую ночь повторил. И будто чувствовал, что последний раз видимся. Дал ей малую передышку, а потом поднял с дивана. Стоим друг перед дружкоюсо стороны глянуть дева благородных кровей и басурманин неприкаянный. Зацеловал я её стоящую. От самых ноженек и до шеи лебединой зацеловал. Потом развернул спиною к себе. На ушко слова нежные шепчу, а сам к дивану подталкиваю девку, да клоню к непристойному. Она только и выдохнула: «Зачем?». Я в ответ сильнее ласкою пролился.
Уж не знаю, что там с мыслями её случилось, только сама она на диване расположилась, как того я хотел. Не канючилась.
В азарте собрал я в кулак волосы еёные в жгут тугой, крепко ухватил, и как голову запрокинул ей назад, подстрекнула меня нелёгкая приложиться ладонью пониже спины бабёнке, что отливала фаянсом высшей пробы. Звонко приложился, аж отпечаток розовым проявился. Ну, думаютрандец, сейчас придется стать невольным участником второй части Марлезонского балета. Перебрал, ещё та сценка начнётся
Подивила она меня в тот раз, шибко подивила. От шлепка вздрогнула, замерла на мгновение и вдруг ноги разводить. Да широко так развела. Опустилась на локотки свои фарфоровые и спину прогнула. На, мол, всю такую, какой создана природою; получай желаемое, коль хозяином подрядился. Сломалась бабенка, проняло её любовью нашей. Всё своё потаенное моему взору явила. Ухоженное потаённое, скажу, вызревшее и в совершенной гармонии. Будто кто библию передо мною разверз. Сердце у меня к горлу подскочило и ну трепыхать, а в глаза кровь ударила. Крепко спаялись мы и в неистовство впали, пока в измождении на диван не повалились. Лежим с нею; мокрые от пота оба и любовью пахнем. Воздух вокруг нас густой, будто желе какое. Она притихла, только дёрнет иной раз телом. Я же, как паровоз дышу, унять сердце никак не могу. Очнул нас ребёнокзакряхтел, завозюкался. В щель свет яркий натекает. Слышно, по улице люди пошли. Я в ванную под ледяной душ метнулся; она в халатик и к дитю. Расстались мы с нею, застыв на пороге в долгом поцелуе.
Позже я несколько клял себя за озлобление на того майора. Присушила скука по прошедшему, и забрался я однажды в те места, где военный городок стоял, где годки мои молодые буйствовали и сгорали. А там одни развалины; только березовая поросль под голубым небом и обломки плит. Стою, смотрю на руины; и словно кто тайный мне венец на голову из упрёков сотканный уложил. Подумалось"может, и напрасно я так сделал". Под ложечкой защемило. Но погодя отпустило всё же.
А Ольгукрасавицу Ольгой звали, царственным именем была наречена, не жалею. Что Богом положено, не минуешь. Распили мы с нею преподнесенную небесами чашу вина любовного, а вторую никто не поднёс. Значит, так тому и быть. Случись это в другие времена точно бы быть дуэли с майором. Страсть не утаишь, как ни старайся.
А потом она уехала и навсегда пропала из моей жизни. Отомстил я майору за обиду свою. Вкусно отомстил.
1986 год. Наташа.
Всё-таки пакостная вещь служба военная. Ничего пакостнее нету, разве только смерть от удушения. От того и стреляются иной раз офицеры в наряде отбывая. И как назло погоды стоят такие дивные, что сердце замирает. В нос летом шибает: зелень глаза ест, клумбы разукрасились цветами, тротуары усыпаны тополиным пухом, темнеет поздно, в парках птички тилиньканья разливают.
У девчонок после работы на фабрике уйма свободного времени и, более того, два выходных, а тут пока вырвешься из части, всё на свете профукаешь. Только что ночи в полном твоем распоряжении и то редкие. Какая будет дожидаться такого жениха?
Помнится июльская суббота. На улице Орехова возле общежития я объявился по служебным меркам довольно поздно. День был в той поре, когда жара начинает клубиться над асфальтомвремя клонится к обеду. В тот раз один я был. С не пожелал свидания, причин тому не припомню. С вообще была присуща некоторая странность характера, что может один случай раскрыть.
Имелась у С одна пассия. Спал он с нею, и я был с этою дамочкой знаком, ибо когда он приводил её мне приходилось искать ночлега в казарме. Ничего не скажукрасивая женщина, хоть вкуса не моего абсолютно. Я больше мастак по части кротких из ихнего племени, а эта шибко боевая была. К таким я прохладен.
Пришел срокрасстанься они беспричинно. А тут случись ему отбыть в отпуск к маменьке. А отпуска у нас долгие, с северными днями к основному.
Глубокий вечер. Болея одиночеством, как-то уже прилёг я и уснуть приготовилсятут стучат. Думал, что посыльный прибежал. Открываю дверьона стоит:
Можно?
Заходи, только С нету, он в отпуск уехал и надолго, говорю, натягивая трико.
А у нас с ним всё, он разве не говорил? проходя в комнату и устраиваясь на табурете.
Да нет, но я как бы и так это понялотвечаю, и думаю«чё делать?». Чай будешь, есть сгущенное молоко, к нему печенье? скромно предлагаю.
Ты тоже такой, как он? перебравшись с табурета на угол моей кровати, выдает она.
В каком это смысле? удивляюсь.
А он ничего не рассказывал? пропела.
Я даже несколько опешил: А чё он должен был рассказать? а в голове уйма дурацкого закружилась.
У нас с ним было
А ты про это! и чё тут такого-то? Было и было. У кого не было? смотрю и жду сюрприза; не обрюхатил ли эту прошму стервец молчаливый.
Да он со странностями, говорит она.
-? вопросительно взираю на диву.
Да тоже, как ни приведёт в гости, всё предлагает: чай давай пить да чай, чай да чай. Месяц как дура была. Думала ненормальный какой-то. А, после как у нас получилось, ну процесс известный, он вдруг вскочил и начал гири среди ночи поднимать и от полу отжиматься возле кровати.
Тут я не сдержался. Ржал, пока мышцы живота и рот не заболели. Вдобавок, когда начал успокаиваться, срываясь на смех, ляпнул: это, наверное, у него такая реакция от радости, и сам ещё пуще от глупости своей зашелся. Редко удается так поржать. Редко.
Грешен я перед товарищем. В ту ночь грех и взял на душу. Засиделись мы в беседе, и осталась она ночевать. Само по себе сговорилось у наслегли вместе. Напористая дамочка была, очень самостоятельная в тайном деле. Уговаривать её нужным не оказалось. Не люблю я такихнеинтересно, когда всё просто.
Наутро я гирь не поднимал, хотя покоились они в углу: обе пудовые в черный цвет. И от полу я тоже не отжимался. Мало ли, ещё обо мне нажалуется С .
Но вернёмся к нашей героине. В фойе столик дежурной по общежитию пустовал. Часов в одиннадцать утра, когда я потревожил дверь нужной комнаты неожиданным стуком, оказалось подруги спали. Предложение сходить в кинотеатр, девушки отвергли. Но после недолгих прений Наташа дала согласие погулять. Марина появляться наотрез отказалась. Пришлось более часу нарезать круги вокруг здания, ожидая девушку. Уже, было, надежда угасать стала, как на ступенях появилась она. Выражение такое, словно недовольна чем-то.
Привет, говорю ей, а сам стараюсь понять её думки.
Привет, ровным с хрипотцой голосом отвечает и взор вниз.
Может, всё-таки в кино сходим? робко повторяю предложение.
Не хочется, говорит.
Тогда в парк?
Не знаю.
И тронулись мы вдоль улицы потихоньку. Что ни скажунет, не надо, не хочется. Без настроения девица и всё тутнеразъяснимая загадка. В голове пролетает«дело ваше швах, господин хороший». Ни попить не желает, ни мороженым остудиться от зноя. Идёт себе, головку опустила. Только и теребит голубой поясок сарафанный. Ти-и-и-хая. Спасу нет.
Завлекаю её разговором, а сам думку гадаю. «Кто же ты на самом деле? Уж такая скромница, или прикидываешься? Познала ли ты ласку мужскую или в монашках сидишь?»
Определить жажду где настоящее в ней, а где вывеска. Глаза её стараюсь ловить, походку высматриваю, в улыбке ищуничего определенного. Время идёт, а ни черта не понятно. Будто водица родниковая. Вроде и ласковая, а камень точит. Непонятная девка, ох! непонятная. Ну, погоди, дознаюсь я твоей сущности, тогда держись!
Настырный я был в то время. Видел, что неприятна Наташе прогулка эта, а прилип, что тот репей к штанине. Часа два водил её по улицам. И потихоньку, помаленьку кое-что выудил из неё, хоть и не разговорил особо.
«Эти женщинычистой воды "темнило в яме". Спросил один раз я сошедшего с дистанции, но очень опытного в прошлом женолюба« Митрич, вот много вы девиц пощупали, а как вы разбираете женщин на предмет понимания?» « Эх, малый! Сатанинское семя всё их понимание. Поди, пойми нутро ихнее. Иной раз не баба, а камнелом: ручищи, что те захваты кузнечные, с лицарыцарь, характера мужского, талию не обоймёшь; а тронь такую, прижми в укромном местечке на листве прелойвся так и зайдется припадком малярийным. В удовольствии с такою захлебнёшься. По утру пьян от любви задами пробираешься. А иная мамзеля, что та тростинка. Мордашка смазливая, поясницу щелчком перешибёшь, ущипнёшьотпрянет, будто током её садануло. А ночкою заманишь её в стог да расположишь и ни чего в ответ. До зари жнёшь плоть ейную, аж глаза на лоб лезут. А ей хоть бы хны. Лежит себе ничком, зенки в небо уставит и всего. Расстаёшься с такою, а в ответ улыбка постная и взор пустой, что колодец высохший. И на душе погано-погано. Не дай Бог кому спытать. Черт знает что, а не любовь получится. Домой вертаешься со стыдом, будто голым на люди попался. Жене в глаза никаких сил нету глянуть. Тут и думай, что у них в головах сидит, у баб энтих? Такие, брат, дела.»