Девушка в слёзы. Я давай её успокаивать, благодаря чему мы и познакомились. Оказалось, что Нина, стройная метиска с карими миндалевидными глазами и бархатною кожей, добирается к родителям на Сахалин. Паром завтра, они разводятся с мужем, и она с ребенком бежит от тирана. Затаскиваю её вещи в свой номер, и выходим из гостиницы. Нина толкает коляску, а я пристаю к редким похожим в попытках разузнать где можно обрести ночлег. Впереди маячит молодая пара, и неестественная сила побуждает меня немедленно действовать.
Нина, подожди я сейчасубегаю от спутницы вперед.
Здравствуйте, не подскажете, кто в вашем посёлке может сдать комнату? А то уже темно, в гостинице мест нет, а мы с ребенкомобращаюсь к парню, который по виду мне ровесник. И, о счастье! знакомимся: онНиколай, веселый до судорог человек, его супругаНадя; и молодая семья за десять рублей готова предоставить нам комнату на ночь, естественно через магазин.
Возвращаюсь к Нине: Дело такое, комнату дают, за расходы не беспокойся, но тебе придется побыть моей женой. Она, улыбнувшись мне и, видимо, оценив старания: Ладно.
Двумя семьями собираемся до кучи. После повторной церемонии знакомства дамская половина остается на тротуаре у коляски, а мужская рвёт в магазин. Продмаг предлагает стандартный набор, от которого в силу обстоятельств не отвертеться: хлеб, макароны, вареная колбаса, две пол литры, манная крупа и молоко дитю. Затем летим в отель за оставленными вещами мимолётной женушки и через пятнадцать минут мы на хате. В теплой квартире кроме нас девочка лет семиНадина с Колей дочь. Хозяйка накрывает стол, Коля варит макароны. Нина хлопочет возле ребенка; в ней заметно некоторое успокоение. По прошествии часа оставленный под присмотр девочки накормленный манною кашей малыш крепко спит, а мы, довольно разгоряченные сорокоградусной, выбираемся на улицу за новой порцией жидкого колдовства и освежиться. Очередные два пузыря, новый кусок колбасы и чистый воздух приглашают компанию накрыть стол на живописной лавочке в парке. Ночь хороша. Море, нагретое за лето, остывает, медленно отдавая накопленное тепло. Ветра нет и на ветвях березовой поросли повисли одиннадцать градусов тепла.
В кромешной темноте хмельной угар заносит нас к заливу, где, упившись до чертиков, мы с Николаем, несмотря на веские доводы и протесты женской половины, раздетые залазим в ледяную воду. Коля убедил, что сейчас самый сезон для краба. В пяти метрах от берега неистово дрожа, украшаем ноги и руки многочисленными ссадинами, ворочая острые камни. Усердные поиски деликатесного продукта тщетны. Морское дно в этот час напомнило мне оборванного нищего у церкви в Краснодаре с испещрённой глубокими складками ладонью, в которой не было ни одной монеты. Крабов тоже не было. В пять минут исполнив подвиг, посиневшие и клацающие зубами вливаем внутрь очередную порцию зелья, заботливо приготовленную свидетельницами алкогольного безумия и одеваемся.
Прогулка в обнимку с опьянением заканчиваются где-то под утро. Благополучно вернувшись домой, хозяева уединяются в своей комнате; мы с Ниной до полного свету предаемся бурному исполнению вынужденного супружеского долга. Покидая веселую обитель, я не забываю положить обещанную десятку в сахарницу отзывчивым до чужих трудностей хозяевам.
К одиннадцати часам я в номере гостиницы. Вертолет после обеда. Было времени отдохнуть и добраться в батальон. Не раздеваясь, прилег на койку Тот раз на вертолет я опоздал, из-за чего публично выслушал нотацию от комбата, который по окончании тирады тут же забыл обо мне и затем ещё полных три дня я бездельничал в гостинице и лакал тоску одиноких прогулок по Заветам Ильича.
1986 год. Неприкаянный август.
Съехал на новую квартиру. Изменилось мало что, разве вечера стали казаться длиннее.
Последний августовский вечер, шесть часов. Сегодня третий раз к ряду еду трамваем к Наташе. Интересно, как она примет? Из-за той памятной встречи, где я бестактно себя повел, со мною не хотят видеться. Уже два приезда до самой темноты я проторчал под её окном. Вчера и позавчера на приглашение хотя бы поговорить она ответила одинаково: Я не хочу, не приходи больше. Обиделась. И на что? На пустую болтовню.
Ей, видите ли, заблажилось пообижаться, а я вынужден часами таращиться на окно и бесцельно сжигать время, бесконечно наклеивая на подошвы окурки и натыкая глаза об использованные презервативы. Уже траву всю повытоптал. Околачиваюсь тут, как тополь на той Плющихе. Самому смешно. Правда, к стеклу нет-нет и приникал силуэтМарина. Посмотрит на несчастного влюбленного и наверняка докладывает ей, что ухажер ещё не ушел и как он, бедолага, там страдает.
Передо мною дверь. Белая, видавшая виды, которую по всему не раз выламывали. Стучу. Тихо. Ещё раз стучуробкие шаги. Наташа.
Привет, говорю, а в горле пересохло.
Приветнегромко отвечает она.
Идём, погуляем.
Подожди, я сейчасв ответ, и дверь закрывается перед носом.
Мама родная! что случилось? про себя, сам себе же не веря, не Марина ли перемене виновник. Или всё же моя настырность верх одержала?
Время тянется, будто из банки остывший в холодильнике мёд. Достаточно изнурив меня ожиданием, входит. На ней ручной работы вязаная кофточка в слоновую кость, светлосиние джинсы и кроссовки с красными вставками. Красивая. Ножки маленькие, поступь легкая. Приятно.
Долго ходили и разговаривали, всё находя неловкость коснуться друг другу рук. Наконец наши руки сомкнулись. Я впервые держал эту маленькую точёную ручку. Несмотря на все достоинства это не была рука неженки. Ладошка оказалась довольно крепкою и немного шершавою. Этим рукам были знакомы наполненные тяжелыми вёдрами деревенские будни.
Не каждому выпадет праздником последний день августа, не каждому. А я ликовал тот раз. Мир показался значительнее прежнего, а окружающее красочнее. Шум городских улиц отступил, и я начал слышать тонкое твиньканье синиц и робкое ти-и-инь ти-и-инь ещё какой-то пичуги. От этого календарного числа Наташа доверилась мне. Моя игра вступала в заключительную фазу.
Когда прошло, время от времени ругал я себя, конечно. К чему, думал я, затеял обман? хорошей девке мозги выкрутил впустую. Из каких соображений втиснулся в её жизнь, зажег ненужные чувства. За что сломал всё, чем питалось её сердечко. И объяснения не находил, как и очень многому другому. Разве можно понять лейтенанта с упорством обреченного отдающего ночь, чтобы разобрать опорный генератор «Гиацинт-М» и починить обмотку термостата, когда можно просто доложить о неисправности и месяцы ждать деталь? Или во имя чего офицер лезет из кожи вон в борьбе за высокие отметки на отборочных соревнованиях, когда ясно, что служить в Ливию направят по блату того, который даже не участвовал в мероприятии? Исходя из каких посылов, бездарный генерал приказывает штурмовать высоту, положив сотни жизней, когда можно блокировать противника и обойтись малой кровью? Вопросы и ещё раз вопросы. Мир полон непонятностей.
Окончилось наше свидание, когда с красною каймою луна повисла над домами. И всё это время наши руки были вместе. Теперь при каждой встрече, шли ли в кино, просто ли бродили по паркам, мы сразу брались руками. Я настолько привык к этой ладони, что и теперь, иногда оказавшись в тех улицах, ощущаю её трепет. Так мы и пережили сентябрь, а вслед и октябрь.
Мне нравилось проводить с нею время в кинотеатрах и наблюдать. Множество заезженных фильмов и премьер мы пережили. Я всегда с нетерпением ожидал окончание картины, чтобы искать перемены в настроении Наташи. Меня трогали, появившаяся очень ненадолго улыбка, неожиданно полыхнувший румянец или же порой нервная бледность. Я любитель обнаружить в женщинах изменения: любое проявление радостных или горестных ощущений, или хотя бы тень переживаний. Как-то в «Факеле» шел показ «Калины красной». Тот раз Марина и Наташа были со мной. Чтобы удобнее сравнивать, в креслах я намеренно расположился посередине, усадив справа Марину, а слева Наташу, устроив правую её руку в своей. Пока шла картина Марина раза три выказывала слезы, но затем быстро переменялась выражением. Увиденное на её лице запросто можно наблюдать в июле: вдруг природа будто замрёт, после внезапно задует ветер, небо почернеет, сверкнет молния и тут же ударит гром; прольётся короткая гроза; а несколько минут пройдет и снова глянет солнце. Марине свойственно меняться. Я часто смотрел её разной: и заметно отёкшей после сна, и с темными кругами под глазами, и свежею, будто ягоды малины в каплях росы, то грустною, а то веселою. А вот Наташа всегда была одинаковою, разве что едва приметное иной раз можно было рассмотреть в её лице.
Как и обычно Наташа на длительном протяжении оставалась холодна к картине, словно ей были далеки переживания героев. И вот началась сцена, когда Шукшин, упав на землю, просит прощения у матери. К середине монолога рецидивиста на лицо Наташи легла легкая тень, в глазах заблестело, и с её руки мне передалась едва ощутимая дрожь. До конца фильма и долго ещё вне залы Наташа оставалась под впечатлением. Вот за эти проявления я люблю в женщинах осень.
С наступлением зимы, сначала она, а погодя и я разъехались по отпускам. И свиделись только в марте 1987 года. Зная, что Наташа приехала, к женскому дню я готовился тщательно. По случаю достал флакончик духов «Незнакомка» и скромный букетик из трех белых хризантем. Первый раз я заявился в общежитие в военной форме и кроме подарков держал в руках торт «Сказку». Лейтенант; тщательно выбрит; в новенькой шинели и начищенных до блеска хромачах; стрелки на галифе отутюжены обрезаться можно; в меру освежен одеколоном «О' Жен» и стучу во всё ту же обшарпанную дверь.
Домашняя, в выцветшем розовом халатике и теплых тапочках выходит Наташа и замирает. Военным она меня ещё не видела ни разу. А я впервые увидел ложбинку между её небольших грудок в вырезе небрежно запахнутого халата. Когда её глаза поднимаются и наши взоры встретились, зрачки девушки мгновенно взрываются черной бездной. О! это самый верный, вернее и нету, признакпропала девка. Только по-настоящему влюбленная, обретшая своего мужчину, при неожиданной встрече на мгновение обволакивает избранника космическою бездной зрачков. Сей факт неоспорим. Наташа сделала выбор и этот выборя. Она любит меня. И тут жеа любит ли? ведь эта её холодность смутит любое убеждение.
Как же долго казалась мне разлука! Я даже соскучился по ней, хотя набегами и навещал скрытно от посторонних глаз знакомую учительницу, сжигая редкие свободные ночи в бархатных объятиях любовницы.
Когда подарки заняли свои места и втроем попили чаю, мы с Наташею вышли на улицу, оставив Марину скучать в комнате. Гуляли менее часу. Пошел снег, красиво ложась на её ресницы, в которые до этого милыми комочками налепилась черная тушь. Но тут поднялся ветер и загнал нас в подъезд общежития, где мы простояли до темноты. Я оперся об подоконник, наслаждался её свежестью и в ладонях грел ей руки; она, замерев, стояла передо мною, держа руки у груди.
В общем, свыше был объявлен «белый танец» и, пригласив к нему, стала Наташа вальсировать с Обманом.
Душечка.
Декабрь. 1989 год. Служа в армии свойственно иногда попадать в сборный наряд. И нет ничего в том, что направили меня в канун новогодних празднеств в Сызрань за пополнением. Прилетел в город я к вечеру. Без затей разместился в номере гостиницы «Чайка» безо всякого вида и уже на второй вечер загудел в наряд по части помощником дежурного. Надо мною поставлен майор, а под моей опекою два рассыльных солдата. Лицо у майора обветренное, красное, в петлицах прикручены пушки, рост «метр сорок с кепкой». В общем, офицер того вида, который часто определяют, как сугубо окопный в противность штабному и который к тому страстный служака.
Сапоги он носит на пехотный манер: каблуки почти стёрты, голенища смяты в мелкую гармошку и носки задраны кверху. Я же ношу сапоги с некоторым франтовством, чуть не по-цыгански: у меня каблуки с подковами, завышены и обточены в форму рюмки; на подошву наклеен слой резины и также в носках подбиты подковки; голенища я сминаю в редкую гармошку, потому как отглаженные ровно не терплю по природной ненависти к фашистским карателям, у которых это было в моде.
К отбою его усилиями и отчаянной моею беготнею с звонкими криками порядок в части мы навели приемлемый. Ответственные офицеры, не скрывая обиды, перестали бесцельно слоняться по расположению и приступили к прямым обязанностям в казармахбеспрестанно пересчитывают вверенный им личный состав, дабы никто из новобранцев случайно не пропал.
Солдат принес два стакана безвкусного чаю, и у нас выпало время для знакомства. Разговор выдался мелочный, в основе о жизненной бижутерии. Службу, что является непременной темою среди военных, не затрагивали, пока я не задал вопроса. Майор внимательно посмотрел мне в глаза, как бы оценивая возможности собеседника, и после некоторой паузы прохрипел, протягивая банкноту в 25 рублей: Душечка, сгоняй-ка в город за водкой и закусью, потом и поговорим. Хм, «душечка»! только болтни такое в нашей частиприклеится прозвищем до самого дембеля. Я уже всякое насмотрелся, но думаювот бляха муха, попал. А если вояка бухарик и нарежется в слюну, что тогда делать изволите? он завалится спать, а мне придётся тащить службу в одного и всякими уловками отмазываться от вопросов начальства: Где дежурный по части? Но и уронить гусарского начала я не мог. Потому, не мешкая покинул дежурку. Минут тридцать ушло на закупку необходимого к столу. Памятуя о пословице «пошли дурака за одной, он одну и принесёт» взял две по ноль пять «Кремлёвской». По возвращении отдал причитающуюся сумму майору, приученный делить затраты попоек пополам.
Майор пил очень умело и не пьянел, хотя наливал в стакан по самый край. Не привыкший к подобному я, как говориться, цедил по четверть стакана. Пили быстро и вели разговор под консервированную сайру, репчатый лук и сало с хлебом. Когда опорожнили первую и половину второй, меня уже ощутимо болтало, а у артиллериста из заметного только слегка потемнело лицо. Мне требовалась пауза и я начал выспрашивать собеседника о карьере в службе. После некоторых прений ответ прозвучал в форме монолога.
Душечка, забудь ты это слово карьера. Служи себе, как понимаешь совестливость, а остальное никчемная суета. Сверху распланировано всё твоё усердие ещё задолго до появления тебя в войсках. Будешь пуп рвать, так этим только дорогу блатным расчистишь в карьеру, хитрить и лениться станешьотгородятся от тебя, как от чумы. А в одиночестве служба ох, как тяжка нашему брату. Ты просто живи себе и принимай судьбу, каковой она подается. Наше дело солдатскоепри нужде хорошо умереть. А на болтовню о долге, Родине и подвигах плюнь, потому как пустое это и обман. Рассмотри долг. Каждый ли готов за ради долга в окоп забраться? Нет. На одного в окопе два десятка начальников да советчиков. Многий не только под пулю не заберется, а и думать об этом не станет. У него по-другому жизнь спланирована. Возьми значение Родины. Что это слово в понимании каждого? Разное значение у него. Одному оно кресло поудобнее, звание, чин; и чихать такому на всех и вся. А иному Родина это слёзы солдатских матерей, могила погибшего товарища, бессонные ночи в нарядах и грязь полигонов. Смекаешь? Так что молча делай свое дело, как умеешь и не рыпайся.
Вот те раз! мелькнуло в захмелевшей голове. Чего-чего, а такого услышать и не представлялось. Что на серьезе случись, так мне предлагалось хорошо умереть. На черта же я военную науку осиливал, тактику штудировал? Нет, где-то не прав майор. Умереть и дурак может, это проще-простого. Драться не каждый способен за Родину. И драться на живот. Точка, не прав майор! Интересно, а способен ли я за Родину в драку? начал было я растравливать себя, но нарастающее опьянение вернуло разговор на прежние рельсы.
Разве я для карьеры не гожусь? Вы полагаете, что нет у меня данных, вызреть достойным офицером?
Вся беда твоя в том, душечка, что данные-то у тебя как раз налицо, а движителя этому не имеется. Крепко запомни, карьера не соленым потом делается, а родством или знакомством. "Мохнатая лапа" вот та сила, что по лесенке вверх подталкивает. Нет этой малостиамба. Не видать карьеры, как собственных ушей. Найти порядочного кто в карьере такая трудность, что представить сложно. А вот который случайный при карьере, но в амбициях и с придурью пруд пруди. Обладателям же данных, как ты выразился, роль топлива в армейском механизме уготована. Сожгли и забыли. Только зазря годами гнуть хрип будешь.
Да неужели стране не нужны толковые, грамотные военные?
А не видишь? Конечно, не нужны. Ты оглянись, да повнимательнее оглянись вокруг. Научись мир понимать-то правильно. Не клише ложное, а суть его уклада гадкую. Да разве позволит верх низам умнее быть? Либо затрут выскочку, либо сумасшедшим умницу объявят. Отторгнут, как делать нечего. Им на смех поднять гения, что поссать. Они же, как хищники действуют. Сначала отобьют от стада, а затем всем кагалом давят несчастного. С остервенением охраняют свои посты, доставшиеся им по наследству. Из всего им свирепость только не по зубам. Пасуют, как перед озлобившимся пролетариатом буржуазия. Но в тебе свирепости нет. Да и один ты. Не воин ты на ихнем поле. Такие баранки-бублики, душечка. Хворостина ты в костре и не более. Прогоришь в пепел и не заметишь. Давай-ка, высушим остатнее в стекле и за службу. Хорош языкам-то плясать.