Поехав в клинику Огава-сенсея за очередной порцией транквилизаторов, я плохо выговаривала слова. Осторожный доктор упрямо не выдавал мне упаковку снотворного! Дал только три таблетки, сказав: «Это тебе на генеральную репетицию и премьеру А так, засыпай на половине таблетки антидепрессанта».
Возвращаясь к себе домой, я часами каталась по кровати и выла.
* * *
Два часа до Токио, и потом два часа двадцать пять минут до Син-Осака, я просидела, уставившись в одну точкуна задвижку откидного столика впереди стоящего кресла.
Вспоминая о своей первой поездкетой, на кастинг и собеседование с господином Накамура, у меня возобновлялись спазмы. Трезвея от амбиций, я догадывалась, почему в июле прорыдала всю дорогу в Осаку и обратно. Моё биополе, получалось, тоже было экстрасенсорным? Неужели тогда, чуя, на подсознательном, или чёрт знает каком уровне грядущие тяжёлые утраты, я уже оплакивала и папу, и маму?
У выхода из вокзала Син-Осака меня ждала Тамаки, ассистентка госпожи Хории, уехавшей в командировку. О жилье для меня позаботился директор агентства «NICE» Янабэ-сан. Он же отдал распоряжение своему водителю отвезти на снятую для меня квартиру весь мой багаж, переправленный из Токио транспортной компанией «Чёрный кот».
Налегке, всего лишь с пузатой сумкой, привлёкшей когда-то внимание вальсирующего Нагао-сан, мы с Тамаки прибыли в безразмерный театр Осаки«Эмбудзё», хранящий под крышей-пагодой секреты триумфа и закулисной жизни множества звёзд, игравших здесь. У служебного входа нас ждал Накамура-сан. Он пытливо взглянул на мой вид, стараясь угадать, отошла я от шока или нет.
Госпожа Аш, я всей душой надеюсь, что четыре дня отдыха пошли вам на пользу! Вы ведь так устали в последние дни репетиций. Нижайше прошу прощения!
Мне очень хотелось показать ему синюю упаковку транквилизаторов и бело-розовую упаковку антидепрессантов. Но японцы сами-то никогда не признаются, что пьют такие же медикаменты, хотя многие «сидят» на них. А лгать господину продюсеру«Мне уже лучше», у меня язык не поворачивался.
Накамура-сан, прогон спектаклязавтра. А сегодня?
Сегодняорганизация быта: обустройство в гримёрной, выдача реквизита, ознакомление с закулисными помещениями, сценой и различными службами. Прошу сюда, пожалуйста!
Тамаки-сан откланялась, пообещав на днях навестить меня.
Мы с господином Накамура подошли к лифту, где висела схема размещения труппы по гримёрным. На нижнем этаже, в «партере», естественно, поселили звёзд первой величины, Нагао-сан и Фуджи-сан. Над нимизвёзды второй величины: господин Кунинава, Соноэ Оцука и несколько VIP-актёров. А мы все на «галёрке», под крышей. В гримёрной, расположенной на четвёртом этаже, я нашла своё имя рядом с именами Татьяны, Агнессы, Аски и ещё трёх девушек. Нас было семеро в одной комнате.
Накамура-сан вернулся в свой кабинет, а я без сил опустилась на скамью возле лифта. Мимо меня шныряли туда-сюда незнакомые люди. Господин Кунинава подошёл к схеме размещения труппы, долго изучал её и поглядывал на меня, всем видом давая понять, что хочет общаться. А подойти ко мне первым любимому герою нашумевших телесериалов мешал заносчивый альфа-статус.
Мне были безразличны его манёвры. Я снова смотрела в одну точку, думая о маме.
Наконец Кунинава-сан с недоумением на лице исчез в лифте. При всех его усилиях и немых призывах «француженка» к нему не «подъезжала».
Кто-то позвал меня. Я очнулась. Надо мной склонился Аракава:
Лифт ждёт Идём!
* * *
Мы поднимались вверх, напряжённо помалкивая. Глазами Аракава что-то выискивал на потолке. Между третьим и четвёртым этажами он выпалил:
Ну как ты?
Я вздрогнула:
А что?
Бледная.
Неужели он всё знает? От Накамура-сан информация не просочитсяэто точно. А вот Татьяна, пожалуй, сказала по секрету Агнессе, та по секретуАске. А та по секрету танцорам. Ну ладно, японские парни скупы на слова, секретов не разглашают.
Аракава, я не ем лягушачьи лапки! Выпрямив спину, я выпалила:
О, благодарю! Отдохнула! А ты?
Угу, с иронией промычал Аракава, спеша выйти первым из лифта.
На днях Татьяна сообщила мне по секрету, что у Аракавы мама умерла пять лет назад, отец загулял, и Аракава один растит братишку-школьника.
* * *
По длинному кулуару, покрытому роскошной ковровой дорожкой, Аракава уходил в мужскую гримёрную. Я же, проверяя, потеряла или нет ключи от снятой для меня квартиры, на несколько секунд задержалась у входа в нашу комнату, находящуюся возле лифта. Из неё слышалось шуршание целлофановых пакетов и голоса танцовщиц, тоненькие, коверкающие слова, будто там был детский сад. Они веселились, шутили, и места у зеркал были уже распределены.
Татьяна показала мне на две плоских подушки с шёлковыми кисточками, лежащие на циновках. Значит, я получила место между Агнессой и девушкой, которая, как хирург, протирала антисептиком щипчики для бровей. Гримёрка была довольно просторной. У противоположной стены пустовал длинный ряд вешалок. В углу находилась кабинка для переодевания.
Мою соседку справа, похожую на хирурга, звали Мива. За ней сидела Каори, сосредоточенно наклеивающая ресницы. Дальше раскладывала на столике грим, пузырьки с лосьонами и баночки с кремами Рена. И в глубине, на почётном угловом местеАска, примеряющая бижутерию. Сама Татьяна, сидевшая по-турецки слева от Агнессы, пыталась кому-то дозвониться по мобильному.
Все дружно поздоровались со мной, затем продолжили лепетать словно маленькие девочки, обсуждая вопросы быта в гримёрной.
Я села на подушки, так и этак вытягивая ноги на циновке и боясь смотреть на себя в зеркало. Достала коробочку с гримом, косметическую вату, лосьоны, и посадила у зеркала плюшевого петушка, которого мама прозвала Думкой, потому что его можно было подкладывать под щёку во время дневного отдыха. Тут налетели девушки, стали тискать маминого петушка, пищать: «Какой миленький!» В гримёрной возникла тёплая уютная обстановка, словно все мы были знакомы вечность и связаны узами старой дружбы и взаимовыручки. Татьяна позвала меня получить у реквизитора сценические костюмы и парики.
Давай сначала сцену покажу! возбуждённо предложила она.
Мы блуждали по извилистым кулуарам, прошли на цыпочках мимо гримёрных господина Нагао и Моеми Фуджи«самих», как я их прозвала. Из гримёрки Самого высунулась голова господина Кейширо. Он спросил:
Ну что, девушки, устроились?
Ага, устроились, закивали мы с Татьяной.
Скоро премьера! Ух-х-х! воскликнул Кейширо-сан.
* * *
Один из лифтов доставлял актёров прямиком к первой левой кулисе. Отодвинув чёрный занавес, мы вышли к яркому свету, на планшет сцены. За арьерсценой рабочие крутились вокруг подъёмно-спусковых механизмов, давая указания тем, кто работал на колосниках. Все до одного они замерли и глазели на Татьяну и меня, как на опасных пришельцев из космоса.
Основной занавес из драгоценной парчи был распахнут в зрительный зал на тысячу мест, выполненный в стиле рококо. Это была совершенная гармония бархата и позолоты. С правой стороны сооружался подиум, ведущий из глубины зрительного зала к сцене. Режиссёр Сато-сан, кажется, задумал огорошить зрителей головокружительной близостью к шоу-звёздам.
Я подошла к краю сцены. Таня сзади потянула меня за капюшон:
Эй, смотри не упади в первый ряд! Я сейчас вернусь
Глядя в ещё пустующий зрительный зал, я ничуть не оробела. Это была моя стихия. Мой огонь, мой воздух, моя вода и земля. А где-то там, в партере, в ложах, на балконах или за кулисами наверняка таился и пятый элемент: любовь. Трезвеющая после всех потрясений, я чувствовала, как сцена вдруг стала для меня лекарством от похмелья, глотком шампанского, притупляющим головную боль, раздражительность и тошноту. Я представляла сотни глаз, и зрительских, и продюсерских, устремлённых на меня и вновь пьянела, забыв на миг о трауре, катании по гостиничной койке и о волчьем вое Жар поднимался от ступней ног к проясняющемуся мозгу. Пьяный угар бурлил в голове, возрождая неутолённую жажду блистать, покорять, нравиться, властвовать над сердцами. Либидо моего тщеславия требовало наслажденийоваций и криков «Браво».
Идём вниз, за платьями! помешала мне вдоволь опохмелиться Таня.
Выйдя в кулуар, мы опять вдалеке увидели Кейширо-сан, выглядывающего из гримёрки Самого. Уж не занимался ли он слежкой? Таня хмыкнула, и мы побежали вниз по лестнице за реквизитом.
В «подземке» хлопали двери множества подсобных помещений. Одно из них, с аукционом отрубленных голов, сильно смахивало на мертвящую тюрьму Консьержери. Строгая дама-реквизитор любовно тронула за шею пластиковый манекен головы с париком из каштановых завитков, увенчанных королевской диадемой. Я ахнула. Да это же шелковистые локоны и корона казнённой королевы Франции!
Реквизитор ошибочно приняла моё аханье за возглас восхищения:
Великолепно, не так ли?
Что правда, то правда, промямлила я, щупая корону.
Парики ежедневно после спектаклей сдавать сюда!
Благоговейно положив парик и диадему в корзину поверх предназначенного мне реквизита, дама выдала сценическое имущество и Татьяне.
У Тани было два парика. Один делал её похожей на пуделя, а второй, для сцены приёма у хозяина Мураниши, белый, почти седой, был смастерён в виде тыквы, с «гулькой» на макушке.
Да-а Не повезло мне с париками У тебя-то хоть корона скрашивает А я? Дама из Амстердама, лет под шестьдесят бурчала Татьяна.
Мы обе были предупреждены своими менеджерами о том, что капризы и пререкания с реквизиторами насчёт сценических костюмов и париков недопустимы.
В нашей гримёрке девушки корпели над наклеиванием антитранспирантных прокладок в проймы только что полученных бальных платьев. Я небрежно водрузила свой парик на бедного Думку и вытащила из корзины вечернее платье из тонкого струящегося атласа. Странное дело, оно и вправду было не из чёрной, а из золотой ткани. Видимо, опьянение при виде зрительного зала вылечило цветовую слепоту, которой я страдала уже две недели.
В кабинке для переодевания я с подозрительной лёгкостью влезла в наряд, который при первой примерке трещал по швам. Это означало одноя сильно похудела. Выйдя из кабинки и накинув шлейф на руку, я посмотрела в зеркало. Платье-дезабилье, в голливудском эротическом стиле, оголяло мне донельзя грудь, а также всю спину до копчика, плечи и руки. И прокладки в проймы не наклеишь. С помощью зеркальной пудреницы я осмотрела себя сзади. Похожа на осу. Японские девушки с любопытством зыркали в мою сторону. А Таня, щедрая душа, произнесла:
Хороша-а-а!
На спине возле шеи у меня были дефекты: несколько веснушек, оставшихся ещё с тех времён, когда я увлекалась шоколадным загаром и бездумно жарилась под палящим солнцем. Придётся замазывать их гримом. Капроновую сетку под парик я так и не приобрела. Заплетя косу, я уложила её на макушке, закрепила шпильками и надела парик. Под ним у меня топорщилась безобразная инопланетно-энцефалитная шишка моих волос, указывающая на моё внеземное происхождение.
Аска тут же сделала мне замечание:
Парики надеваются на сетку. А так они быстро запачкаются.
А где тут в Осаке приобрести сетку? извиняющимся тоном спросила я.
Надо было купить ещё в Токио, начальственно журила меня Аска.
Каори пришла на помощь:
Если хочешь, сходим после обеда вместея покажу, где купить Слушай, а накладные ресницы у тебя есть?
И ресниц у меня не было. Тогда доброжелательная Мива подарила мне парочку из своих запасов. Но она пока не знала, что у меня не руки, а крюки, и вдобавок дырявые. Накладные ресницы прямо-таки выпрыгивали из моих трясущихся пальцев и валились на циновки. А если мне и удавалось приложить их к верхнему веку, то всё шло наперекосяк. То внешний угол глаза со свисающими ресницами делал меня похожей на грустного арлекина, то внутренний угол полз к бровям.
Наконец Мива любезно положила конец моим косметическим мукам. Она аккуратно, ровненько, по самой кромке моих природных ресниц твёрдой рукой хирурга приклеила накладные. И подкрасила их тушью, слегка отклоняясь назад и любуясь своим творением. Очи мои превратились в садовые ромашки с чёрными лепестками на пол-лица. Глупый вид нимфетки, удивлённо распахивающей глаза на безжалостный мир, претил направленности на естественную красоту. И я отважно произнесла про себя: «Клеить не буду. Они у меня и так длинные! Правда, мам?»
Теперь настал черёд разобраться с париком. Ну очень не хотелось натягивать его каждое утро, а затем сдавать строгой даме-реквизитору! Предусмотрев парикмахерские незадачи, я прихватила из дома накладной длинный «хвост» из волос, максимально приближенных к натуральным, пшеничного цвета.
Пока девушки примеряли бальные платья, кокетничая и делая друг другу сладкозвучные комплименты, я соорудила на голове что-то вроде переспелого ананаса, вытягивающего меня к космосу. Перед ананасом я водрузила диадему, надела на уши и шею «бриллиантовые» подвески и ярко накрасила рот.
Одна лишь Мива поприветствовала мой профессионализм в «выращивании» ананасов. Рена спросила, как называется такая укладка.
Pineapple, не моргнув глазом дала я причёске название.
Каори с Реной расхохотались. Однако сладкозвучных комплиментов я почему-то не получала Таня безучастно скользнула по мне взглядом и отвернулась. Агнесса ушла в уборную. Мива поправила на мне корону. А Аска не терпящим возражений тоном заявила:
Тебе выдали парик? Вот его и надевай.
Место у большого зеркала освободилось. Я глянула на себя. В зеркале не я, а та, другаявысокомерная английская леди приоткрыла рот, произнося слово «сы-ы-ы-р». Похоже, исследовала белизну зубов, подчёркнутую губной помадой кораллового оттенка. Ростом она была под метр восемьдесят с «ананасом». Его расположение на макушке вынуждало аристократку держать голову высоко поднятой, чтобы ананас не свалился. Плечи прекрасной дамы были не опущены, как у меня, а державно расправлены. Спина идеально пряма, подбородок горделиво поднят. Леди походила на золотую рыбку, стоящую на хвосте. Всё искрилось и сверкало в ней фальшью: и золотистый атласный шёлк, и поддельные бриллианты, и ананас, держащийся на хрустальных заколках. Сияло всё, кроме глаз. Зрачки дамы были тусклыми, невидящими. Взглядмрачный, подёрнутый пеленой беспросветности.
Ослеплённая её внешним блеском, я надумала без проволочек предупредить леди:
Мэм! Вы прекрасныспору нет. Но учтитеу вас есть один изъян: несмотря на блеск ваших губ, ювелирки, заколок в причёске, мерцание пудры на обнажённых плечах, внутреннюю боль выдаёт зрачок. Ваш взгляд, затуманенный, одичавший от траурного затворничества, не воспринимающий более реального мира, вызывает у одних жалость, у другихзлобное торжество. В нём даже великолепие реквизита не отражается. Не дайте гостям хозяина Мураниши позабавиться! Сияние глаз сыграть трудно. А вы блефуйте! Наденьте контактные линзы Закапайте пузырёк капель Come on, мэм! Играйте! Из глаз у вас брызжет фонтан счастья Его подпитывает любовный жар Эйфория удаляет горькие складки у губ Амур придаёт глазам форму сердечек
Английская леди исчезла из зеркала на пару минут. Затем вернулась. С расширенными зрачками, пылающими небесным огнём.
Аска с перекошенным лицом покинула гримёрную. Интересно, по какому праву она делает мне замечания? И почему выходит из себя? Наверное, рано или поздно придётся объяснить ей устои демократии
Чтобы не надевать парик, мне требовалось заручиться поддержкой режиссёра Сато-сан. И я пошла его искать походкой негритянки, несущей на голове корзину с фруктами.
На пути мне встретилась Аска, идущая из туалета.
Скажи, что за силиконовые вкладыши ты используешь в бюстгальтере? Они здорово увеличивают и поднимают грудь, приятельски сказала она, держа руку за спиной, как будто приготовила мне нож.
Я не использую никаких силиконовых вкладышей, таким же приятельским тоном отпарировала я.
А какая у тебя чашечка? пытала меня Аска, уже почти зайдя в гримёрку.
Чашечка С вообще-то
Вывод был один: с этой язвой нет смысла садиться «за стол переговоров» о демократии, а сразу пустить в ход гранатомёт, то есть недавно купленный французский бюстгальтер с гениальными подъёмными штуковинами, навороченными в чашечку D!
Ожидая лифта, я уткнулась лбом в стену. Мама! Как мне тяжко говорить с этими людьми, выслушивать их бред и улыбаться!