После того как они поблагодарили новых соседей, тиун повел их показывать участок земли, который им отвели.
По дороге они разговаривали о том о сем, и Янка не утерпела: призналась, как глубоко поразили ее новые соседи. «С такими людьми, она мечтательно огляделась, и ее взору предстали города, словно по волшебству возникшие в лесу, для нас, русских, нет ничего невозможного».
Управляющий был человек маленького роста, с хитрым выражением лица. Он рассмеялся.
Это север, сказал он ей, мы тут на холоде и стуже что угодно сделаем, вот только сил у нас надолго не хватит. Заметив ее удивление, он улыбнулся, а потом обвел рукой обступивший их лес. Вы теперь на севере, пояснил он. И тут у нас вот как повелось: мы, конечно, стараемся, трудимся не покладая рук. Но что бы мы ни делали, лес забыть не дает: земля, зима и сам Господь Бог всегда будут сильнее. Как ни старайся, а исход один: все тщета и ловля ветра. А раз так, то и не рвись, из сил не выбивайся, разве только надобно что-то побыстрее сделать, а задачаясная да точная.
Она рассмеялась, сочтя это шуткой, но он лишь пообещал:
Сами увидите.
Он сказал им, что размеры у имения средние, примерно четыреста десятин. Распахана пока была лишь часть этой земли. Пашня располагалась по обоим берегам реки.
Многие хозяева предпочитали сдавать свои отдаленные земли в кортому, то есть внаем, крестьянам за скромную плату, обыкновенно получаемую в виде оброка. Как он сказал им, это, мол, не прежние дни на юге, когда господа сами управляли имениями, а излишки оброка посылали на рынок на продажу.
У нас здесь все проще, продолжил он.
Однако у боярина Милея были деньги, чтобы покупать рабов и нанимать работников.
Он намерен привести сюда еще людей и расширить и благоустроить вотчину, сказал тиун, а часть земли будет сам обрабатывать. Так что, хоть пока вотчина и маленькая, не успеете глазом моргнуть, как здесь все переменится.
Янку беспокоило одно:
Мы-то христиане, сказала она ему. А здешний люд ктонехристи, поганые?
Она уже успела заметить несколько странных, горбатых могильных холмиков за частоколом, которые показались ей нехристианскими.
Славяне с югате христиане, ответил он, а вот мордвины он засмеялся, это мордвины. Вятичиславяне, но язычники. У частоколаих погост.
А церковь здесь когда-нибудь построят?
Боярин вроде хочет.
Когда? Скоро?
Может быть.
После этого она вернулась в избу, а ее отец с тиуном пошли посмотреть надел, который будет сдавать ему в кортому боярин.
Земля, которая ему отводилась, представляла собой обыкновенный крестьянский надел площадью в полдесятины. Но была она скудная, поросшая лесом, располагалась к западу от деревни, и ее еще предстояло расчистить. Однако плату за нее назначили скромную, а в первый год и вовсе избавили от необходимости вносить аренду. Тиун даст ему задаток, небольшую сумму денег, за которую переселенец подрядился выполнить для боярина кое-какие работы. Так началась его жизнь на новой родине.
А Янка в это время открывала для себя север. Лето, солнечное и погожее, в этом году не спешило уходить, «бабье лето», как называют начало осени русские, радовало теплом и ясными днями.
Она бродила по окрестностям, иногда одна, иногда с женой тиуна. Это была маленькая, довольно неприветливая женщина, однако она хотела убедиться, что в хозяйстве от новой девицы будет прок, и потому показывала Янке все, ничего не упуская.
Леса были куда изобильнее, чем Янка полагала поначалу. Ее спутница поведала ей, где растут целебные травы: зверобой, чистец, подорожники где найти папоротники для лекарственных отваров. Они прошли насквозь маленький сосновый лесок к югу от деревни, над рекой, и набрели на поросшую мхом поляну, сплошь усыпанную кустиками черники и бусинками клюквы. Время от времени ее проводница указывала на то или иное дерево и говорила:
А вот беличье гнездо, посмотри. А еще девочка, следуя наставлениям своей спутницы, замечала на стволе следы коготков, оставленных белкой, когда та взбиралась в свое глубокое дупло, торопясь спрятать там орехи на зиму.
У нас есть деревянные подошвы с зубьями Наденешь на ноги, пояснила женщина, и можешь влезть на любое дерево за беличьими орехами или за пчелиным медом. Ну, вроде как мишка-медведь, сухо засмеялась она.
Одно местечко, которое Янка особенно полюбила, находилось примерно в версте к югу от деревни. Здесь высокий берег отстоял от реки саженей на пять, и у кромки воды раскинулась маленькая полянка, на которую можно было спуститься по крутому прибрежному склону. А из него, на высоте около шести саженей, бил небольшой источник чистой, прозрачной воды, упоительно холодной даже в разгар лета. Она изливалась наземь тремя маленькими водопадами, струясь по мшистому берегу, по серым камням, образуя крохотные затоны среди папоротников.
Одна струяна удачу в любви, другаяна здоровье, третьяна богатство.
А из какого что?
Кто его знает! последовал восхитительный русский ответ, и они повернули назад. В деревню.
Расставаясь, жена тиуна дала Янке еще один совет:
В этом году лето у нас загостилось. Но ты очень-то не обольщайся. Лето наше короткое, так что, пока оно длится, старайся, работай изо всех сил, помни: здесь тебе не юг.
А что потом?
Ничего, пожала плечами советчица.
Еще одна перемена в жизни Янки заключалась в том, что она становилась женщиной.
Это началось еще на прежней родине, но за время их путешествия, да еще и после того, что предложили ей в семье Мала, все чаще охватывали ее прежде не испытанное волнение и смутные желания, от которых она то преисполнялась уверенности в себе, то внезапно смущалась и краснела. У нее был чудесный, бледный цвет лица, щеки ее окрашивал нежный румянец, а своими длинными темно-русыми волосами она даже гордилась.
Однако бывали дни, когда кожу ее покрывал маслянистый блеск, или на щеках высыпали прыщи, или проступали красные пятна, а волосы казались сальными и неприятными на ощупь. Тогда она сжимала губы, и рот ее с опущенными вниз уголками превращался в одну суровую линию; она хмурилась и старалась без нужды не выходить из дому.
Ее новое тело нравилось ей больше. Этим летом оно приобрело прежде несвойственные ему изгибы, и, хотя она оставалась стройной, ее бедра обнаруживали теперь новые, изящные, нежные очертания, которые, как ей казалось, сделают ее желанной для будущего мужа.
А зима приближаласьи Янка с гордостью обустраивала их новый дом.
Пока батюшка ее был занят крестьянским трудом: помогал другим сельчанам или сколачивал им с Янкой телегу, она усердно пополняла запасы и коптила рыбу, находя применение всем своим навыкам и искусствам, а он, возвращаясь домой по вечерам, улыбался и говорил ей: «Какое же гнездышко ты нам свила, птичка моя!»
Казалось, он повеселел. Он принял тот вызов, что бросили ему тяжелый труд и жизнь на новом месте, и не проиграл. От него исходило новое ощущение упрямой, несгибаемой силы, вселявшее в нее радость. А когда он входил в дом и лицо его тускло сияло в угасающем, предвечернем солнечном свете, она опускала глаза и думала: «Ай да батюшка у меня! И пригож, и славен!»
К тому же ее не привлекал ни один здешний мужчина.
Тому были свои причины; они возникли еще в тот первый день, когда они с тиуном осматривали деревню.
Ведь еще не наступил вечер, как отец ее вернулся в дом и крикнул в сердцах:
Ты видела их поля? И, не дожидаясь ответа, добавил:Они под пашню лес вырубают и выжигают! Мордва! Поганые нехристи! У них даже плуга приличного нет!
Нет плуга?
Он с отвращением фыркнул в ответ:
С такими землями плуг, пожалуй, и не понадобится. Пойдем глянешь.
От того, что так возмутило отца Янки, Руси суждено было страдать на протяжении всей своей истории.
Дело в том, что почвы на севере были очень скудные.
На великой русской равнине встречаются почвы двух видов: промывные и непромывные. Из промывных почв вода испаряется слишком медленно и вымывает полезные вещества, оставляя бедный, кислый пахотный слой, с точки зрения сельского хозяйства не представляющий особой ценности. Такие промывные почвы в России называют «подзолом».
Непромывные почвы залегают там, где вода испаряется быстро. Полезные минеральные вещества остаются в почве, обычно либо нейтральной, либо щелочной. Здесь земледелие себя окупает. Самая плодородная из всех непромывных почвюжный чернозем.
Однако между двумя этими полюсами находится третий тип, нечто среднее. Это серозем, технически являющий собой промывной подзол, более или менее подходящий для земледелия.
В целом можно сказать, что пригодные для сельского хозяйства черноземы распространены на юге, а сероземыв сердце Руси, на землях, простирающихся от Киева до Оки. Но в «петле» буквы R и далее к северу, до самых торфянистых, насыщенных водой тундровых земель, почва в основном подзолистая и дает очень скудные урожаи. Из-за подобного типа почвы вкупе с холодным климатом и сельское хозяйство на севере Руси не может похвалиться отличными результатами.
Жирный, плодородный чернозем на юге много веков пахали тяжелыми, железными плугами. А на севере землепашцы довольствовались сохойлегким деревянным плугом со скромным стальным наконечником-сошником, который не проникал глубоко в скудную, малоплодородную землю, а только отваливал верхний слой земли.
Вот это примитивное орудие и почти бесплодная почва и возмутили Янкиного отца. Но еще более глубокое презрение вызывал у крестьян с юга способ земледелия, который применялся в этих краях.
Ведь сельчане не вспахивали два-три больших поля, посадки на которых можно было бы чередовать, а прибегали к подсечно-огневому земледелию: вырубали участок леса, сжигали поваленные деревья и кустарники, потом несколько лет сажали семена прямо в образовавшуюся золу, а затем переходили на другой участок леса, тем временем прежний снова дичал и зарастал.
Язычники! с отвращением повторил ее отец.
Но он был здесь единственным переселенцем и потому мало что мог изменить.
Так, убедившись в отсталости местных жителей, Янка преисполнилась к ним презрения и перестала ими интересоваться.
Управляющий, слуга боярина, согласно букве закона был рабом. Семейства вятичей не только отличались грубостью и неотесанностью: кроме того, они были издольщиками, то есть не платили боярину установленную сумму денег за аренду земли, а расплачивались с ним третью урожая. Так поступали бедняки из бедняков. Мордвины были наемными работниками, возделывавшими часть вотчинных земель вдалеке от деревни, которые боярин предпочел оставить у себя, а другие славянские семьи, переселившиеся с юга, уже, как казалось Янке, переняли примитивные северо-восточные обычаи и спокойно прибегали к отсталому ляду, вырубая и выжигая лес под пахотные земли на своих скромных наделах.
Впрочем, среди этих славян в любом случае не было холостых молодых мужчин. Ближайшему к ней по возрасту было одиннадцать лет. А трое мордовских и двое вятичских юношей, хотя и выглядели добродушными, не пришлись ей по нраву.
«Отсталый, дикий край, решила она. Если я за кого и выйду, то уж точно не за местного олуха и недотепу».
А спустя еще три дня ее отец сделал открытие, которое привело его в еще большую ярость.
А все-таки здесь есть хорошая земля, раздраженно объявил он ей вечером, настоящий чернозем. Но ее в кортому не дают!
А где она?
Ближе к деревеньке, которую они прозвали Грязным. Отличная земля, можешь поверить? Я туда сегодня ходил с этими мордвинами, чтоб их!
Дело в том, что природа, или, если точнее, отступающие ледники последнего ледникового периода кое-где оставили на территории сплошных песчаных подзолов участки плодородных земель. Одна такая область распространения чернозема находится к северу от Владимира и простирается в сторону Суздаля. А другой клочок подобных земель, куда меньше размером, сохранился к востоку от Русского.
Боярин придерживает эту землю за собой. Нам передает только скудную да бедную.
Оказалось, что эта полоса чернозема была поделена на три части. Одна, расположенная ближе к северу, была частным владением, принадлежавшим самому великому князю. Тамошняя деревня несколько лет тому назад вымерла от чумы, но со временем великий князь, несомненно, заселит ее снова. Часть, расположенная ближе к востоку, считалась так называемой черной землей, номинально ею владел князь муромский, но на деле она сдавалась в кортому свободным крестьянам.
А ближайшая часть, поменьше, принадлежала боярину Милею.
Впервые увидев Янку и ее отца, боярин ни словом об этом не обмолвился. Одинокий мужчина с девочкой в его глазах были негодными кортомщиками для его лучших земельных угодий. «Нет уж, приберечь их на потом и поглядеть, не объявится ли еще кто», здраво рассудил он.
Тем временем он решил сам возделать часть хороших земель, поручив это нескольким рабам, которых ему удалось приобрести.
Может быть, нам взять надел чернозема? предложила Янка.
Нет, я уже спрашивал у управляющего. Боярин только наемных работников вроде мордвинов туда ищет. Я до такого не опущусь.
Она обняла отца и поцеловала, ощущая слабый запах пота, исходящий от его рубахи, и глядя на жилы, выступающие у него на шее. Она не в силах была видеть его таким расстроенным.
А если нам уйти? предложила она. У нас же есть деньги.
Принесенные с собой деньги они тщательно спрятали под полом.
Что ж, можно. Но не в этом году.
Да, согласилась она, не в этом.
Зима была близко.
Однако, несмотря на все убожество и отсталость деревни, в новой обстановке она ощущала покой и умиротворение. «По крайней мере, заметила она отцу как-то раз, дождливым днем, лениво потягиваясь, здесь, может быть, и скучно, но татарам сюда не добраться».
Как ни странно, теплая погода продержалась до середины октября. Янка привыкла к тихой, размеренной деревенской жизни. Вместе с односельчанами она ходила в лес по орехи, а когда мужчины убили лося, помогла женщинам приготовить роскошный пир.
Он шел по тропинке, а вода, капая с деревьев, пропитывала его меховой воротник или, если он не отирал ее, сбегала по его тощей, в складках, шее. Под ним, у подножия небольшого утеса, бил из прибрежного склона волшебный родничок и, стекая меж папоротников, устремлялся в реку. Он не останавливался, вот только раз замедлил шаг, взглянув на реку и противоположный берег внизу. Дважды он вслух выругался.
Чтоб ее, эту девчонку!
Юная, свежаячем же таким пахнет-то она? Розами? Дикой гвоздикой? Орехами. Калеными орехами. Неужели от нее и вправду пахнет калеными орехами?
«Пропасть мне совсем, неужели она меня не замечает?»чуть было не произнес он вслух. «Может быть, она сама не знает? подумал он, но тотчас же отогнал эту мысль. Еще как знает! Они такие, они все знают».
Так что же это значит? Что она хочет этим сказать? Что же, по ее мнению, он должен ощущать, оставшись с ней наедине, когда дождь срывался с краев крыши, словно водопад? Чего она добивается, потягиваясь и выставляя напоказ свою упругую грудь, зная, что он на нее смотрит, и оборачиваясь к нему, и говоря ему тихим голосом, что ей скучно?
«Она меня дразнит? Она меня презирает?»
Она притворяется, будто не понимает. В этом ее защита и ее оружие. Да, она добра к нему и всегда была добра. И она его любила. По крайней мере, раньше. Однако после истории с этим мальчишкой на реке неизвестно, какие штуки она еще выкинет. Словно она принадлежит емуи вместе с тем не ему, словно она все понимает и готова ему открыться, но стоит ему только к ней приблизиться, тотчас отворачивается
Конечно, она его дочь.
Да полно, в том ли дело? Конечно, и этого довольно, чтобы забыть обо всем. Это противу всех законов, божеских и человеческих. Они оба это знают.
Но после всего, что они пережили их соединяют особые узы, ведь так? И разве глаза ее, все понимающие, зовущие, не говорят, что она тоже желает, любит его? А как опускаются вниз уголки ее рта, думал он, одновременно чуть грустно и чуть цинично и вместе с тем чувственно, в какую манящую улыбку складываются ее губы по пробуждении! Ах, эти губы, упрямые губыона словно едва уловимо, едва заметно дуется, слишком сильная, чтобы дать волю унынию и обидеться по-настоящему, неужели эти губы не приоткроются, не разомкнутся для его поцелуев? Неужели они сложатся в улыбку и откроются для другого? Эта мысль превратилась для него в истинную пытку.