Потом, когда Миша доложил о мосте Валерию Борисовичу, этот мост наши летчики разбомбили, а Мише объявили благодарность и выдали премию: банку сгущенки, сто граммов сливочного масла и четыре талона на усиленное питание. На усиленное питание каждый день давали суп с кониной и рыбу с ячкой, по полной тарелке. В первую блокадную зиму для многих ленинградцев это даже не царский подарок, а, можно сказать, Божья милостьвозможно, неповторимый случай не умереть от истощения.
«Нет, про тот случай без острой нужды лучше не говоритьподозрение может быть»
Солдат вышел из кузницы с котелком и пустой кружкой.
Держи, протянул кружку, налил в нее из котелка горячего смородинового отвара с толстыми, разбухшими ягодами.
Большое спасибо, поблагодарил Микко.
На здоровье, отозвался солдат.
Подошел унтер-офицер, толстый, высокий и с виду добродушный.
Здравствуйте, господин офицер, Микко решил, что маслом кашу не испортишь.
Добродушие унтера тотчас улетучилось. Несколько секунд он смотрел на Микко, как известное животное смотрит на новые ворота, затем грозно обратился к солдату:
Это кто такой?
Мальчишка.
А почему он в военное время находится в расположении военного объекта?
Потому, что онбудущий солдат.
А пароль он знает? Солдат Арикайнен, ты у него спросил пароль? И с тем же грозным видом обратился к Микко: Говори пароль: что такоебычий глаз в стене?
Микко знал ответ на эту старинную финскую загадку:
Сук. Затесанный сук на бревне.
Молодец! обрадовался унтер-офицер. Воин! Настоящий солдат! Как тебя зовут, солдат?
Микко Метсяпуро.
А я Йорма Кананпойка. Похож на цыпленка? Нет? Должен быть похож, раз такая фамилия Ты куда путь держишь?
К родственникам. Родители пропали, вот и хожу, то у одних поживу, то у других. Постоянно взять никто не может, с едой у всех тяжело. А если ненадолго, то принимают пожить.
Война грустно согласился унтер. Всем в войну плохо. И сам себе возразил: Нет, наверно, не всем. Кому война в горе, тот ее не затеет. Значит, кому-то от войны радость и прибыль, если войны бывают. Но это уже не наше дело. Снимай лыжи, пойдем в кузницу, в тепле побудешь. Поешь, что найдется. А в обед мы тебя хорошо накормим. Обед у нас вкусный, старая Хилма варит, стряпать она большая умелица. Сегодня сиеникеитто с перловкой и кала-майосса из щуки обещала приготовить. Любишь грибной суп и тушеную в молоке щуку?
Люблю, без всякого лукавства ответил Микко: он не лгал, в эту минуту он всякую еду любил.
В просторной кузнице, которая, судя по оборудованию, была одновременно слесарной мастерской, даже небольшой токарный станок в ней имелся и за жестяной ширмой работал сварщик, унтер усадил Микко поудобнее, а сам сел на чурбан у двери.
«Почему он так сел? Случайно? Или выход заблокировал?»
Ешь. Хороший солдат должен быть здоровым и сильным. А чтобы быть здоровым и сильным, надо хорошо кушать. Ай, забыл, старая Хилма позавчера калитки с картошкой пекла, кажется, один остался, унтер прошел к тумбочке и подал Микко завернутый в обрывок газеты пресный картофельный пирожок. Сам же сел на табуретку у верстака. Путь к двери стал свободен.
«Случайно у двери сел, понял Микко. Но тут же одернул себя: Не расслабляйся. Как говорит Валерий Борисович: береженогоБог бережет, то есть, бережет только того, кто сам бережется».
Заморив червячка картофельным пирожком да смородиновым отваром, Микко убрал галеты обратно в сумку.
Спасибо за угощение.
Подкрепился? Вот и на здоровье, ответил Йорма. Скоро обед, тогда уж тебя как следует накормим. Чужие харчи, даже у родственников, не всегда жирные и сладкие. Отдыхай пока здесь, в тепле. А мне без дела сидеть некогда.
Но отдыхать Микко не стал. Вначале помог в кузнице, потом вызвался отнести готовую деталь в сарай, там еще на поручение напросился. И до обеда дотошно обследовал и кузницу, и сарай. Насчитал шестерых солдат вместе с часовыми. Заняты ремонтом орудий среднего калибра. Оценил запоры на кузнице и сараях, осмотрел возможные подходы к ним с разных сторон.
«Значит, мастерские. Мастерские-то мастерские, да какие-то не такие. Зачем держать мастерские вне расположения части? Ладно бы вблизи передовой, где нужен мелкий, но срочный ремонт. И в котле над костром не вода кипит, а гудрон плавится. Странные мастерские чепуха какая-то, а не мастерские»
В одном сарае пушки, а другой, самый большой, заперт. Тропинка туда протоптана, от ворот снег откинут, но следы только от лопат, от самих ворот полукружья не видно, значит, давно не открывались. Ворота на замке и печать висит, значит, тропинку часовые протаптывают, когда запоры и печати проверяют. Может быть, его для дальнобойных приберегают? Может быть. Но все же странности здесь бродят, не сходятся концы с концами.
Завершив дообеденный урок, солдаты потянулись в «казарму», стоявший неподалеку от сараев дом из двух больших комнат, одной маленькой, прихожей и кухни.
Двери комнат открыты. И Микко то с одним солдатом поговорит, то к другому с поручением сбегает, то хозяйке предложит помощьне только вызвал тем к себе их расположение, но и весь дом обследовал. В больших комнатах насчитал по четыре солдатских кровати, а в маленькой, обустроенной получше, кроме кровати и тумбочки, стоял еще дощатый стол и обитый железом сундучок, видимо, для документов.
«Кроватей восемь, а солдат шесть. Какая-то несогласовка. Может быть, свободные? Вряд ли. На каждой оставлены аккуратно сложенные вещи».
Старая Хилма оказалась не такой уж и старой, а разбитной голосистой бабенкой лет пятидесяти.
Йорма, это новый командир вместо тебя?
Бери повыше. Он главнее нас всех. И мне приказывать будет. А я буду вытягиваться перед ним по команде «смирно!» и отвечать: «Есть, господин офицер! Так точно, господин офицер!»
Откуда ж такой главный взялся?
Сирота. Родители без вести пропали. Может, погибли, а может, большевики в Сибирь сослали. А он ходит по родственникам, то у одних покормится, то у других, уже серьезно ответил унтер-офицер.
Тебя как зовут?
Микко Метсяпуро.
А родственники твои кто?
Раз я Метсяпуро, то и родственники Метсяпуро, ответил Микко. Но тут же прикусил языккак бы таким тоном не обидеть Хилму.
«Одно из правил поведения разведчика, наставлял его Валерий Борисович, никогда ни с кем не ссорься, чтобы ни у кого не было желания напакостить разведчику». А такую промашку он вчера уже допустил с парнями. Не дело!
Антти Метсяпуро из Рауту, Теуво Метсяпуро из Мянникке, Николай Олкинен из Ляскеля, бабушка в Раухумаа, возле Ляскеля живет, стал сглаживать ответ Микко.
Нет, не знаю их Хотя подожди, зять у меня служит, так у них командир тоже Метсяпуро полковник Метсяпуро
Если полковник Эйно Метсяпуро, то родственник отца. Правда, дальний.
Может быть Эйно, по имени я не спрашивала. А что ж полковник Метсяпуро тебя к себе не возьмет? Уж он, наверно, не впроголодь живет.
Я его не видел никогда, знаю только, что он есть. И служит где-то в Лапландии. Туда за три года не дойдешь.
Письмо напиши.
Письмо Про письмо я не подумал. А если и напишу, куда он мне ответит, у меня ведь дома нет.
Дай адрес кого-нибудь из родственников, к кому чаще заходишь. Сейчас ты к кому идешь?
К Юлерми Пюхяля в Киеромяки.
Пускай полковник Метсяпуро пришлет этому Юлерми для тебя ответ. А ты, если сейчас не дождешься, потом зайдешь и заберешь письмо.
Не трогали бы вы Юлерми, ему не до писем сейчас, неожиданно вмешался один из солдат. У него осенью жена умерла, а он в ней души не чаял. И так живет, будто ему сосульку в зад засунули, а тут еще вы со своими письмами Ты знаешь, что Сильва, жена Юлерми, умерла? обратился он к Микко.
Да, родственники говорили. Она двоюродная сестра моего отца.
Тем более знаешь. Придешь в Киеромяки, там у твоего дяди есть друг, Эркки Маслов. Эркки мой шурин, брат жены. Увидишь его, скажи: Рейно Пуссинен привет передает и доброго здоровья желает. И еще скажи, как только унтер-офицер Йорма Кананпойка отпустит меня в увольнение, сразу же приду его проведать. А самогон, я знаю, он варит славный. Так когда, господин унтер-офицер, мне с фляжкой в увольнение сходить?
Обедать пора, а то со сменой караула опоздаем. Арикайнен сердиться будет. Накрывай, Хилма, господин унтер-офицер не выказал одобрения идее Пуссинена. Впрочем, и запрета не наложил.
Микко скосил глаза на часы-ходики. «Начало первого. Смена караула, скорее всего, в час».
А в увольнение продолжил тему унтер-офицер. Будь моя воля, я бы вас сегодня же всех по домам отпустил. Но нельзя. Война. Так что будет приказ, кого на Рождество домой отпустить, того и отпущу.
Сами сегодня на стол соберите, распорядилась Хилма, а я пару-другую картофелин потру, да пока в печи огонь горит, мальчишке хоть полдюжины дерунов состряпаю и, сметаны пол-ложки есть, потушу их в сметане.
Йорма, а на Рождество многих домой отпустят? Солдаты не хотели оставлять приятную тему.
Не знаю. Если здесь останемся, то человек трех-четырех, я думаю, разрешат отпустить. Если нас переведут в полк, там как большое начальство решит, но думаю, одного-двух, не больше.
А бетон скоро начнут завозить?
Неизвестно.
«Вот это кое-что! Бетон возить кузница электросварка В сарае, где пушки, вдоль боковой стены пуки арматуры Большой сарай стоит на взгорке. Самое место для огневой точки. Эх, заглянуть бы туда глазком, хоть в четверть глазика Но как?.. Как? А и заглянем! Лыжи-то возле кузницы остались».
Хорошо бы и не начали до Рождества. И нас бы здесь оставили
Чем-то хорошо, а чем-то плохо. Здесь, конечно, свободнее, никто за спиной не стоит и каждую минуту отчета не требует, лишь бы работу к сроку закончили. И с продовольствием легче: и паек получаем, и рыбу ловим, и хозяева не с пустыми руками приходят, если им сделать или починить что-то нужно. Сытнее здесь получается и свободнее. Зато в полку любое оборудование, любые станки под рукой. И безопаснее. Охрана там все-таки лучше.
Йорма, раз уж разговор об охране зашел Если можно, не ставь меня в караул с четырех до семи. Лучше я две смены, с десяти до четырех отстою, чем одну с четырех до семи. Для меня утренний сон самый важный, попросил Пуссинен.
Если кто согласится поменяться с тобой, то я не против. А завтра или послезавтра с рыбной ловли Суойоки и Карполо возвратятся, дадим им денек отдохнуть, а потом так и оставим: днем две смены по шесть часов, а на ночь установим шесть смен по два часа. Согласны?
Ты старший, тебе решать.
Значит, так и решили. И начало работы, как сейчас, в семь утра оставим. Лучше на час раньше закончим, чтобы с заказами, которые хозяева приносят, допоздна не задерживаться. А то, Йорма хитровато скосил глаза, подручный кузнеца не успевает. А, Петри Туокко, где ты там?
Здесь я, господин унтер-офицер, отозвался совсем молоденький солдат.
Расскажи-ка мне обязанности часового, потребовал унтер-офицер. И особенно подробно изложи тот раздел, где написано, как часовой Петри Туокко должен целоваться на посту с Кюлликки Харьянен.
Когда?.. солдат смутился и оттягивал неприятную часть разговора.
Вчера вечером.
Мы не целовались, мы рядом стояли.
Солдаты рассмеялись, и Йорма фыркнул:
Только и всего? На посту!
Пришла Как прогонишь? Не винтовку же на девушку поднимать
Йорма, я б такую тоже не смог прогнать, вступился за товарища Пуссинен. И фигуркой ладная, и личиком пригожа, и попка кругленькая.
Что вы к парню пристали? набросилась на них Хилма. Посмотрите, совсем в краску вогнали!
Ты, Хилма, в солдатские дела не встревай, урезонил ее Йорма. Тут не шутки, тут война. И до передовой, если пораньше встать и хорошо идти, к вечеру на лыжах добежать можно. А партизаны и русские диверсанты еще не перевелись. Заговорятся и обоим по ножу в спину.
Господи, помилуй! испугалась Хилма.
А потом и нас, сонных, как хорь курей, передавят. Так вот, Петри, чтоб от греха подальше, будешь на посту вместо Пуссинена, с четырех до семи, а Пуссинен с часу до четырех. А если еще хоть раз ты на посту с кем-то «рядом стоять» будешь, посажу в личное время под арест. В нужник. С винтовкой. И когда кто-то из нас будет туда заходить по нужде, ты будешь стоять рядом и делать винтовкой «на караул». Понял?
Понял.
Да еще отцу Кюлликки скажу. А он человек суровый, и разговор у него короткий. После такого разговора ее круглая попка цветом станет, как спелая клюква.
Не надо, попросил солдат.
Не надо Тогда служи, как полагается.
«Две смены с десяти вечера, то есть с двадцати двух до четырех ночи, и однас четырех до семи утра. Получается, ночью часовые стоят на посту по три часа. А днем Смена, предположительно, в тринадцать. И по шесть часов Тринадцать минус шестьсемь, в семь унтер сказал, начало рабочего дня, а тринадцать плюс шестьдевятнадцать, а от девятнадцати до двадцати двухтри часа. Значит, в течение суток смена караула: в семь, в тринадцать, девятнадцать, двадцать два, час, четыре и опять в семь. Сутки замкнулись, проанализировал Микко. А через два-три дня, когда еще двое вернутся с рыбалки, днем так и останется, а ночью в девятнадцать, двадцать один и так далее до семи утра. Все».
И грибную похлебку, и щуку, тушенную в молоке, солдаты ели, не торопясь, но увесисто, как привычные к нелегкому труду крестьяне делают свою работу. И даже в форме они больше походили на крестьян или на артель мастеровых, чем на военных солдат.
На Микко за столом особого внимания не обращали, но, как бы сама собой, грибная похлебка в его миске оказалась погуще и молоком сдобрена побелей. Куски щуки ему выбрали самые лакомые и столько положили, что в миску едва поместились. Но и в отвыкший от обильной еды желудок мальчика они не помещались. И нельзя есть всю еду сразу, этому правилу блокада научила. Кто не делил свой дневной паек на порции и не растягивал на весь день, тот долго не жил. А если съел за один раз, да еще впопыхах, да пуще того, прячась от другихдней его жизни осталось меньше, чем пальцев на руках.
Микко отломил один небольшой кусочек, прожевал, проглотил.
Почему не ешь? Не вкусно? удивилась Хилма.
Не помещается, виновато улыбнулся. А Вы, тетя Хилма? Микко заметил, что сама Хилма к столу не садится.
Я дома поем.
Хилма постится, пост сейчас Рождественский, пояснил Йорма. Это мы, грешные, постов не соблюдаем.
Какой солдату пост? удивилась Хилма. У солдата и без постов жизнь постная.
К концу трапезы поспели тушеные в сметане картофельные оладьи. Хилма переложила весь урожай дерунов в миску Микко и посетовала:
Яичко б в деруны вбить, вкуснее были, да куры сейчас не несутся.
Микко попытался было поделить лакомство на всех. Солдаты отказались, а Хилма даже обиделась за своих подопечных:
Они у меня голодные не сидят, и наклонившись, шепотом, но чтоб слышали все, добавила. Я им к Рождеству, у себя дома, бражки поставила. Как же мужикам на Рождество не выпить? Грех, и в голос удивилась. Что, и деруны не помещаются?
Не помещаются.
Ладно, я тебе с собой заверну. И рыбу, и деруны. А меня ты все-таки послушай. Напиши письмо дяде своему, полковнику. Слышишь, что говорю? Обязательно напиши.
Напишу, Микко согласно кивнул.
Пообедав, солдаты разбрелись по комнатам немного отдохнуть до конца перерыва.
Микко, родные братья, сестры у тебя есть? поинтересовался Йорма.
Нет. Я один у родителей.
А у меня четверо. Два мальчика, Ирье и Юкки, и две девочки, Маарит и Ойли. Дочки средние, уже матери помогают. Ирье самый большой, тринадцать лет, сам на охоту ходит. Силки ставит. То зайца принесет, то глухаря. Зимой белку из малопульки бьет. Хорошо стреляет. Как подрос, ни одной шкурки выстрелом не испортил, все выстрелы в голову белке идут. И чаще всегов глаз. Добрый охотник будет. А Юкки еще растет. Забавный. Весной всех рассмешил, я как раз дома был, на побывку на двое суток ездил. Жена корову подоила, пришла в дом и говорит: «Черных птиц видела, но не разобрала стрижи это или ласточки». А младший с серьезным видом: «Раз черные, значит вороны. Ты что, ворону не узнала?»
И Йорма ласково рассмеялся, вспомнив эту незатейливую историю из семейного быта.
Отдых закончился, солдаты вставали со своих коек, собирались на работу.
Хилма, унтер-офицер указал на Микко. Дай ему с собой хорошую рыбу.