Сережа, блять, Слава шмыгал носом, его губы дрожали. Давайте выпьем. Я сейчас сдохну.
УРА! закричали друзья.
Миша не отпускал глаз с Сережи. Он не сомневался, что никто, кроме него, не понял то сообщение, которое Сережа зашифровал в словах; те воспоминания принадлежали только им двоим. Когда мальчишник разбился на компании, и все изрядно выпили, зашатались поддатые, Миша подошел к Сереже. Тот упивался печалью.
Ты чего?
А ты как думаешь?
Понятно все, но не на людях.
Миша, ты мне в любви клялся, а теперь
А теперь я все понял, блин. Все, закрыли вопрос. Ты навсегда будешь моим другом, самым близким, это так. Но иного между нами не будет.
Да, конечно, Сережа нахмурился, узнали бы они, так ты бы другим языком заговорил.
Даже не думай! прошипел через зубы Миша.
Не буду! ответил Сережа и выпил.
Ему разом поплохело. Обида стиснула зубы. Сережа дрожащими руками потянулся к сигаретам. Один на кухне, он спрятался от остальных, желая сжечь прожитые с Мишей годы. Как одноклассники на них показывали пальцем, как после школы они у него друг друга изучали, прятались от посторонних глаз за гаражами, играя в ножички, руки резали, смешивали коньяк с чаем на выпускной, первый раз употребляли, выносили дорогое с отстойных вписок. И парочки на улицах, кто прячутся от лишних глази они на их на месте были; раскрывали друг другу тайны, откровенничали, не сожалея. А теперь рази этого и не стало. «Конечно, думал Сережа, это по-детски; он есть, он остается, просто более они не вместе и вынуждены молчать об этом, но почему?» Он воображал, как заходит в комнату, расталкивает пьяных, силой хватает Мишу и целует так сильно, как никогда раньше. После плачет, умоляет передумать и тот, как и положено хорошему кино, соглашается. Но жизнь не кино, по крайне мерене то. Поэтому Сережа выпил еще рюмку и, не привлекая внимания, забрал свои вещи. Ветер подгонял его домой. Спина, как назло, заболела. На память осталась надпись в лифте, сколько лет она еще продержится?
Миша проснулся в полдень, самый первый. Глаза поначалу не хотели открываться, и не было сил заставить их. Сбоку от него лежал владелец квартиры. Слава сидел в кресле и храпел. За окном вовсю работали заводы, и в дальние пути собирались корабли. Миша перелез через соседа и побрел в ванную. Его лицо распухло и покраснело, синяки под глазами стали темнее. На него было стыдно смотреть. Запах изо рта мог убить живности на километр.
Он сел за кухонный стол и закурил. Голова болела, но не сильно. Бывало и хуже. Он пытался выкинуть Сережу из головы. Чувство вины давно испарилось, стыда никогда не было. От отравления ли это или от воскресшего спустя годы чувства вины ему нездоровилось? Миша протер ладонью окно, за ним чище не стало. Он отвел взгляд на микроволновку и удивился, как быстро течет время. Вот он женится, а там и до детей недалеко, а ведь несколько месяцев назад ходил с парнями в леса пугать прохожих, творить проказы, ходить на вписки. Ради Светы, от искренней любви к ней, он не будет скучать по прошлому или, как говорили друзья, «прервавшейся молодости».
Сигарета выпала из рук. Он забыл о встрече с ее родителями.
Если квартира выглядела после попойки как свалка, то после она напоминала свалку после урагана. Одежда летела в стороны, утюг слишком долго включался, а потом попросту сгорел. Миша набросился на спящего владельца квартиры:
Родной, у тебя одежда глаженая есть?
Ммм?
Ты прости, но это очень важно. Есть одежда? Очень надо!
А, ты, он громко зевнул, обоссался что ли? Дай поспать.
В шкафу есть?
Шкаф, да. В коридоре, ответил хозяин квартиры и, чавкая слюнями, уснул.
Миша сорвал с себя прокуренные брюки и рубашку. Раньше он не замечал своего запаха, а если и чувствовал еготешился им, наслаждался тем, что он мужчина. Открыв шкаф, Миша чертыхнулся. Одежды там почти не было. Черные спортивки с тремя полосками, белая рубашка, кепка-гопарька. Миша оделся и посмотрел в зеркало. «Ходячий стереотип, подумал он, но ладно». Если кепка прикрывала вьющуюся шевелюру и от нее был хотя бы один плюс, то спортивки казались ему ущербными, а рубашка чересчур большой. Но делать было нечего. Миша выбежал на лестничную клетку, но вдруг понялс пустыми руками в гости к родителям будущей жены приходить нельзя. Он захлопнул дверь. Денег на карточке не было, в карманах звенела мелочь на проезд. На двести рублей подарок взрослому человеку не сделаешь. Миша завис на кухне и вспомнил, как Сережа хвастался Славе дорогущей водкой, которую он купил по пути на мальчишник, но никто пить ее не стал, ибо к тому моменту гости были не в состоянии продолжать вечер. Миша открыл морозильник и бросил в пакет из «Пятерочки» ледяную бутылку.
Автобус шел прямо до дома Светы. На Мишу косо смотрели старики, он огрызался желтыми от сигарет зубами в ответ. Он научился не теряться в спальном районе, большом бетонном муравейнике. Несколько метров от супермаркета, направо от сожженной машины. Вдоль изрисованной электростанции срезать через детскую площадку, перелезть через забор, и вот, он уже в дверях. Ухоженный подъезд с консьержкой, цветы, красочные поделки детей. Он поднялся на этаж Светы и постучался в знакомую дверь.
Кто там? раздался любимый голос.
Светос, это я.
Дверь открылась и Света прыгнула в его объятия. Она долго боялась знакомить Мишу со своими родителями, консерваторами от мозга до гостей, людей ученых. Пока отец Миши надрывался в порту, а он сам зарабатывал на продаже втридорога вещей из Китая, его мать сидела дома. Несколько лет она не выходила на улицу и передвигалась по квартире в инвалидной коляске. По ночам Миша слышал, как она плакала и винила Бога за свои беды. На нее времени ни у кого в семье не было.
Света, ты превосходно выглядишь.
Спасибо, она неловко покраснела; на ней висело легкое бардовое платье, шею подчеркивал крест на цепочке. Ты почему опоздал?
Мальчишник был.
Ужрался, да?
Я почти не пил.
Врешь и не краснеешь, дурында. Пойдем, познакомлю тебя с родичами.
Она взяла его под руку и повела его в столовую. Миша знал квартиру вдоль и поперек, он часто наведывался к ней. Мясо на столе давно остыло, родители не стали ждать и приступили к трапезе.
Мама, папа. Познакомьтесь с Мишей.
Сложно передать то удивление, которое застыло на их лицах. Он им сразу не понравился. Папа Светы поднялся и протянул руку:
Борис Иванович. Рад знакомству.
А я-то как рад, вы не поверите, Миша пожал его руку и удивился тому, как крепко он вцепился. Света про вас много рассказывала.
Да? Про вас она ничего не говорила.
Значит, вы ее молодой человек, заговорила мать.
Ну да, смущенно ответил Миша, и будущий муж.
Понятно, разочарованно ответила мать.
Это Алиса Григорьевна, представила Света, Давайте обедать, да?
Отличная идея, вырвался из неловкости Миша. Я как раз взял апперитивчика.
Миша вытащил из куртки бутылку водки и триумфально поставил ее на стол.
Мы не пьем, холодно сказала Алиса Григорьевна.
Оу, смутился Миша, тогда я, в морозилку уберу, что уж
Я сама, Света выхватила из его рук бутылку, а ты садись, накладывай себе.
Родители не переставили смотреть на Мишу с осуждением. Они не хотели мириться с выбором своей дочери. Хоть она и отмалчивалась и про Мишу говорила только хорошее, им было неприятно видеть его рядом со своим чадом. От него воняло табаком, и изо рта доносился вчерашний кутеж. Выгляделлучше бы не выглядел, как опущенец недостойный. В столовой повисла тишина, прерываемая чавканьем и редким кашлем.
Очень вкусное мясо, мама, сказала Света.
Угу, промычала она.
Михаил, а чем вы на жизнь зарабатывайте? спросил Борис Иванович.
Я предприниматель, гордо заявил Миша, продажами, рекламой.
И что продаете?
Вещи из Китая втридорога.
Хотя бы не наркотики, прошептала Алиса Григорьевна
Мама! возмутилась Света, ты чего?
Отличная шутка, Алиса Григорьевна.
Вы что-то про замужество говорилипродолжил Борис Иванович.
Не что-то, а конкретно. Мы со Светой планируем жениться.
Что?! закричала Алиса Григорьевна.
Вы спешите, мне кажется, напряженно сказал Борис Иванович.
Мы подали недавно заявлениене успел договорить Миша; Света пнула его под столом.
Планируем, да, уточнила Света.
Всмысле? удивился Миша. Ты разве им не сказала?
О боже, божебормотала Алиса Григорьевна.
Незаметно они начали ругаться между собой, пререкаться. Как бы не пытался Миша убедить родителей Светы, как сильно он ее любит, они пропускали это мимо ушей. Они боялись за будущее своего ребенка. Увидев, с кем она собирается его связатьстрах захватил их разум. Началась агрессия, оскорбления. Родители прошлись по всем Мишиным грехам, о которых они знали, а знали они ровным счетом ничего. Им хватило первого впечатления. Света пыталась заступится за любимого, но она не могла. Стоило ей открыть рот, как ее перекрикивали; сложно сопротивляться влиянию родителям, если тебя растили под гипер-опекой. Миша отвечал хамством; как хищник, он скалил зубы и огрызался. Истинные сущности вылезли из родителей; людей, кто видел любовь не иначе, как дисциплину и ограничения, жестокую любовь. Миша не отставал, переходил на мат и огрызался.
Он еще и алкоголик! вопила Алиса Григорьевна. Света, как ты могла с таким связаться?
Да не алкоголик я! кричал с кухни Миша.
Разве мы тебе чего-то не давали? продолжала Алиса Григорьевна. Что тебе не хватало в жизни?
Мама, не в этом дело, рыдала Света, совсем не в этом.
Ты смотри, вот-вот, за водкой полез. В семье он так будет решать вопросы? Бьетзначит любит, да?
Да не собирались мы женится! крикнула Света.
В смысле? Миша с яростью посмотрел на Свету. Ты что за чушь говоришь?
Как с таким человеком можно детей растить, а? не унималась Алиса Григорьенва, Давай, лей до краев.
Это я не себе, это вам! зашипел Миша и вылил в лицо Алисы Григорьевны рюмку.
Ах ты ж урод!
Михаил, уходите отсюда. Немедленно! сказал Борис Иванович, показав на дверь. И не возвращайтесь.
С удовольствием. Только без вашей дочери я не уйду. Света, пойдем.
Света сидела с белым лицом. Все смотрели на нее и ждали, что же она ответит. Она боялась повернуть голову, посмотреть куда не надопоймают взгляд, и что дальше? В недоумении от происходящего она продолжала плакать.
Дочь мою до слез довел, мразь. Уходи отсюда, Борис Иванович вылез из-за стола и схватил Мишу за руку.
Оставьте руки, отмахнулся Миша, сам уйду. Света, собирайся. К моим переедем.
Никуда она не поедет, завопила Алиса Григорьевна, вот, забирайте ваши вещи, вашу водку, все забирайте. И никогда здесь больше не появляйтесь.
Миша пытался отозвать Свету, но она молчала. Ему никогда не было так больно, так обидно. Как нечестно, несправедливо поступили с ним, повторял про себя Миша, нельзя так жить. Дверь захлопнулась, но семья продолжала ругаться и кричать; только теперь жертвой стала Света. Миша стоял с курткой и водкой в руках, стопой придавив пятки туфель. Несколько раз он позвонил в звонок, но никто не собирался ему открывать. На крик подоспели соседи, и когда они окружили Мишу, тот не выдержал и ушел.
Мир стал полон зла, вокруг виделись враги. Во всем мерещились усмешки над собой. В мусорных баках вдоль дорогикаждый получил удар ногой; в фонаряхи им прилетело. Прохожие боязливо обходили его за километр, ждали беды, и не зря. Тяжело было, хоть убей. Жизнь никогда не была прекрасной, полной счастья и доброты, но сейчас она доказала это вновь. Никого на свете он так не любил и подобного предательства от нее ждать просто не мог, ибо не верил, что такое возможно. И вот, оно случилось. Он думал о Сереже Неужели он причинил ему такую же боль? Как было мерзко на душе, и с каждым шагом становилось тяжелее. Спасения не было. Обреченность. Ноги устали. Он сел на лавочку, открыл крышку и потянулся губами к горлышку, но через секунду сказал:
Хоть это надо пережить без алкоголя, и оставил ее под лавочкой стоять.
Петька лениво пинал мяч посреди дороги, надеясь, что Олежка присоединится к нему, но тот устало смотрел под ноги. Бензиновые лужи превращались в его сознании в необыкновенные пейзажи. Петька засмеялся над другом:
Что ты боишься, под ноги смотришь?
Машина! крикнул Олежка.
Черная лада пронеслась в сантиметре от его ног, придавив футбольный мяч. Сдулся, порвался, превратился в мусор.
Ну блин, до слез расстроился Петька, хороший был ведь мяч.
Чем теперь займемся? спросил Олежка.
На площадку пойдем, сказал Петька, взяв под мышку остатки мяча.
Но и там им было скучно. Когда они начали играть в спецназ, матери со спящими в колясках детьми начали шикать на них. Пришлось уйти. Снег еще не осел, снежки складывались только из грязи. Над ними парили чайки, криком взывая к лучшему времени. Петька и Олежка сели на бордюр и загрустили. Они пытались пинать между собой сдутый мяч, но это было неинтересно. Под ногами разлагались вороны, их доедали голодные кошки. Петька огляделся:
Смотри! вскочил Петька. В мусорке лежит что.
Олежка протянул руки и достал бутылку водки.
Это водка.
У меня отец такую пил раньше. Потом перестал.
Почему перестал? поинтересовался Олежка.
Потому что денег, говорит, много стоит. Пьет другую.
Олежка открыл крышку и понюхал содержимое.
Фу! с отвращением поморщился Олежка. Это гадость.
Никакая это не гадость. Все взрослые пьют, я сам видел. На день рождения ходил к Лехе, там его мама пила, дядя Артур тоже пил. Мой отец пьет, а твой нет?
Нет, мой не пьет.
Совсем не пьет?
Ну, чай там, воду, неловко ответил Олежка.
Дурак ты, Олежка. Взрослый человек обязан водку пить, а кто не пьетбольной. Пойдем водку пить?
Петька, я не хочу, жалобно сказал Олежка.
Значит пойду к старшим, с ними будем пить, крутыми, Петька надменно поглядел на Олежку. Они оба понимали, что к старшим лучше не подходить, не зря же их боялись, но проводить остаток дня один он не желал.
А где пить будем? Прям здесь?
Не, ты чего. Пойдем к ржавейке. Я видел, как старшеклассники пьют. Надо за стаканчиками сходить и сухариками.
Они спустились с холма к ларьку около остановки. Вместе у них было пятьдесят рублей. Так как Олежка был выше, покупать пришлось ему. Он поднялся на цыпочки и постучал в окошко. Открыла его молодая нерусская девушка. Внутри пахло резким парфюмом и забродившим пивом.
А дайте нам, пожалуйста, два пластиковых стаканчика и пакет сухариков с беконом.
И спички, прошептал на ухо Петька.
И спички, добавил Олежка.
На что это тебе спички? с подозрением спросила продавщица. Петарды пойдешь взрывать, а?
Маме на кухню, вновь прошептал Петька.
Мама попросила.
Хрен с тобой. Тридцать рублей.
Олежка отсыпал мелочи в волосатые руки продавщицы, и через несколько секунд она протянула ему коробок спичек, пачку сухариков и набор прозрачных стаканчиков. Он хотел попросить у продавщицы сдачу, но Петька отдернул его и потащил за капюшон.
Двадцать рублей не дали, Петька.
Математист, блин. Это она за стаканчики взяла. Мы же с тобой два считали, да?
Я не считал, но ты лучше знаешь, ответил Олежка; его рука сжимала пакет сухариков в кармане.
Они шли по главной улице, естественно, Ленина. Солнце падало на спальный район. Далеко впереди за засохшими деревьями с гор спускались крошечные машины. Они спустились вниз по самодельной лестнице из паллетов к заброшенной на основании стройке. Рабочие обедали. Закусывали дошираки батонами хлеба, курили и громко ругались между собой, но ругань всегда заканчивалась смехом. В мусорках собаки отлавливали крыс, обгрызали кости. Одна, самая худая, с острыми ребрами, лежала в луже и скулила: кость застряла в горле.
Смотри, Петька показал пальцем на собаку, умирает.
У меня бабушка недавно умерла, не зная зачем сказал Олежка.
Соболезную.
А что это значит?
Не знаю. Так взрослые говорят обычно.
Детей окружили обгоревшие деревья. Между ними на остатках пианино сидели вороны. Они бились клювами о расстроенные струны. Мальчики не боялись там ходить. Ничего интересного вокруг, кроме мусорок, брошенных машин со шприцами и прудов ржавчины. Убогий вид. Около реки прятался пансион, окруженный машинами. В нем жили МВДшники и проститутки, вечный союз. С противоположный стороны раскинулся гаражный кооператив, который крышевали те же самые МВДшники и обслуживали те же самые проститутки. Дорога закончилась около ржавого пруда. Люди там почти не ходили. Бывало, ползали, бывало, падали. Петька и Олежка спрятались в недостроенном доме. Из покрышки и куска дерева они сделали стол; уселись на матрасы.