Ну что ты? спросил он, потрепав меня по волосам.
Я так за тебя испугалась, прошептала я.
Перестань, глупая, рассмеялся он. Да что со мной могло случиться? Я отлично плаваю.
А я, мотая головой и сглатывая дурацкие, не вовремя накатившие слезы, силилась объяснить ему, какие чувства захлестнули меня в тот момент, когда его темная голова на секунду скрылась под накатившей волной.
Я я вдруг поняла, что не смогу без тебя, отчаянно призналась я.
Не надо, вдруг очень серьезно произнес он. И, заглянув мне прямо в глаза, с граничившей с жестокостью искренностью добавил: Мне нужно, чтобы ты без меня могла. Мне очень нужно знать, что ты сможешь.
Наверное, в тот момент я уже поняла, что наше с ним «вместе» будет очень недолгим, что расставание предопределено. Именно это он и пытался мне тогда объяснить. Я же в ту минуту осознала, что мне это не важно. Проведем ли мы вместе всю жизнь или только несколько днейэто ничего не меняет, это всего лишь часы и минуты, условные единицы измерения. А чувство, зародившееся во мне к этому мужчине, нельзя было измерить. Оно было изначальным, исконным, вечным.
И вот теперь мне нужно было поверить, что человек, который бесстрашно бросился на помощь незнакомому парнишке, испугался, что где-то всплывут разговоры о нашем романе? Так затрепетал перед возможностью сплетен, что решил выставить меня вон из своего города? Или, хуже того, понял, что не может смотреть мне в глаза? Нет, я отказывалась рассматривать такую версию. Пускай я не очень хорошо разбиралась в людях, пускай в этом странном краю вокруг меня начинала закручиваться какая-то извращенная канитель, но видеть виновником моих бед Тамерлана я не желала.
К черту! Нужно было идти на встречу с Омаровым. И надеяться, что там мне удастся что-нибудь раскопать. Я тряхнула головой и встала с гостиничной кровати.
О, златокудрая нимфа! приветствовал меня Джамик Булатович, как только я вошла в ресторан и приблизилась к столику, за которым он восседал во всей своей колобочной красе.
Ммм Что, простите? опешила я.
Я говорю, зачастил Омаров, как я счастлив, что такая умная, тонкая, красивая и талантливая женщина решила разделить со мной мой скромный обед, преломить хлеб
Оу, спасибо, конечно начала я.
Но закончить свою мысль не успела, потому что в эту самую минуту Джамик Булатович подскочил из-за стола, попутно снеся рукавом солонку. Та, грохнувшись на пол, разлетелась на куски. К образовавшейся у стола кучке рассыпанной соли тут же подлетел услужливый официант с метлой и совком. А раздухарившийся министр, не обращая никакого внимания на сотворенный им беспорядок, метнулся ко мне и попытался ухватить меня за запястье.
Вы знаете, по кавказским обычаям мне нельзя до вас дотрагиваться. Но я не могу удержаться, ничего не могу с собой поделать. О божественная! Дайте прикоснуться к вам. Кто сказал, что это великий грех? Да отрежут лгуну его гнусный язык.
Булгаков? машинально спросила я, инстинктивно пряча руку за спину.
Какой Булгаков? отмахнулся Джамик Булатович, не теряя боевого задора и продолжая пытаться дотянуться до моей бог знает чем так приковавшей его внимание длани.
Официант, застыв в полуприседе с метлой в руке, с интересом наблюдал за тем странным танцем, что исполняли перед ним мы с Колобком. Япятясь и пряча руку, оннаступая, выпятив грудь, как бойцовый петух, и лавируя между столиками. Наконец я уперлась спиной в мраморную колонну, поняла, что деваться мне больше некуда, и вынуждена была уступить. Джамик Булатович все же вцепился в мое запястье и с победительным и даже несколько хищным видом смачно облобызал мою руку. А затем, удовлетворившись тем, что все необходимые приветственные действия были произведены, объявил:
Прошу к столу.
Я опустилась на стул. Джамик Булатович расположился напротив и принялся плотоядно разглядывать меня, держа перед собой меню в кожаном переплете. Я быстро заказала что-то и хотела уже перейти к теме нашей встречи, к тому самому, что не давало мне покоя.
Джамик Булатович, я вот почему хотела с вами поговорить. Дело в том, что
Ни слова больше! взревел вдруг мой собеседник.
Я от неожиданности вздрогнула и закашлялась. А министр, грохнув по столу пухлым кулачонком, жарко заговорил:
Я и сам понимаю, что это была чудовищная грубость. Моя вина перед вами так велика, что по заветам предков я должен был бы смыть ее своей кровью. Однако же вы должны мне поверить. В следующем месяце, когда на главной площади Сунжегорска будет проходить День национальной культуры
В голове у меня путалось. Я вроде бы не пила сегодня ничего, кроме воды. Однако же ощущение было, словно я пьяна вдрызг и никак не могу уловить смысл того, что происходит в ускользающей от меня реальности.
Джамик Булатович, о чем вы говорите? наконец решилась уточнить я.
Ах, не скромничайте! рявкнул тот. Я прекрасно понимаю, как грубо, как чудовищно и недопустимо с моей стороны было не предоставить вам слово на Дне сунжегорской поэзии. Вы почтили своим присутствием наш маленький праздник. Можно сказать, московским солнцем воссияли в нашем горном краю. А я проявил такое чудовищное неуважение
Ох. От облегчения я едва не рассмеялась. Наконец-то мне удалось вникнуть в смысл его цветистых речей. Да бросьте вы, Джамик Булатович, ерунда какая, честное слово. Я совершенно не рвалась на сцену. Я ведь и не поэт.
Нет, вы поэт! завращав глазами, убежденно грохнул Колобок. Вы поэтпо духу! По восприятию мира. Я вижу это в вас. Чувствую с придыханием добавил он и снова попытался ухватить меня за руку.
Но на этот раз я, уже наученная опытом общения с велеречивым министром, ловко уклонилась от его загребущих лапок и сердечно отозвалась:
Для меня огромным удовольствием было послушать вас. Этого мне вполне хватило.
Ну что вы, в тот день я читал совсем не самые удачные свои стихи, сверкнул глазом Колобок.
И только я было решила, что дежурный обмен любезностями закончен и можно перейти к занимавшей меня проблеме, как Джамик Булатович вдруг, извернувшись, нырнул куда-то под стол. Откровенно говоря, я перепугалась, решив, что, потерпев фиаско с рукой, этот знойный джигит решился попытать счастья с другой стороны и ухватить меня за колено. Ойкнув, я с шумом отодвинула стул и готова была уже вскочить, когда из-под скатерти показалось раскрасневшееся лицо министра.
Вот! победно заявил он мне и бухнул на стол толстую ученическую тетрадьзасаленную, раздувшуюся от вкладок, вклеек и торчащих во все стороны газетных вырезок. Вот он, труд всей моей жизни. Роман «Под сенью кровавых плащаниц». Я сейчас вам прочту
Скажу честно, в этот момент меня захлестнуло отчаяние. Судя по тому, как вдохновенно Колобок принялся листать труд своей жизни, он не только вознамерился прочесть мне избранные выдержки и самые сильные места, а продекламировать весь роман целиком. Я с надеждой покосилась в сторону кухни, откуда вылетали время от времени официанты с подносами. Очень хотелось увидеть валящие с той стороны клубы сизого дыма, возвещающие о том, что в ресторане случился спасительный пожар. Но, увы, в зале все было спокойно. За стекляннымиво всю стенуокнами ресторана тоже мирно клонился к закату ясный сунжегорский день. Спасения было ждать неоткуда.
Джамик Булатович, в Сунжегорском театре сняли с репертуара мою пьесу. И я хотела узнать в отчаянии выпалила я.
Но мой собеседник, пропустив мои слова мимо ушей, наконец открыл нужную страницу и, ткнув куда-то в пространство розовым пальцем, заголосил:
Смрадный вопль застыл над окропленными алой сукровицей равнинами
Официант, как раз ставивший на стол блюдо с мясом, вздрогнул, покосился на чтеца и, негромко хмыкнув, продолжил заниматься сервировкой. Я же, осознав, что на помощь ко мне никто не придет и нужно брать дело в свои руки, выхватила из сумки как назло молчащий мобильник и крикнула, понадеявшись, что Колобок, впавший в почти религиозный экстаз, все же меня расслышит:
Прошу прощения! Срочный звонок!
А затем, все так же прижимая к уху аппарат, другой же рукой подхватив сумочку, я рванула прочь из обеденного зала. В холле, отдышавшись, я подумала о том, что, конечно, по правилам приличия нужно было бы вернуться к столу, извиниться перед министром и наврать о том, что у меня случилось что-нибудь ужасное, а потому я никак не могу продолжить нашу с ним увлекательную беседу. Но от одной мысли о том, чтобы снова попасться на глаза этому сунжегорскому баснописцу, мне становилось дурно. Пожалуй, еще одной выдержки из романа «Под сенью кровавых плащаниц» я могла и не пережить.
В итоге, отловив одного из официантов, я сказала ему:
Вот что, любезный. Ты уж, будь другом, передай Джамику Булатовичу, что мне пришлось срочно уйти. По семейным обстоятельствам.
Уже выскочив на улицу и поспешно сворачивая за угол, я услышала, как за моей спиной хлопнула дверь здания и Джамик Булатович заголосил мне вслед:
Куда же вы? Я еще хотел прочесть вам из нового, и загремел державинскими строчками:
Восстал всевышний бог, да судит
земных богов во сонме их
Я же, не оглядываясь, рванула дальше.
Несколько часов после бегства из ресторана я просидела у себя в номере, глядя, как южное солнце постепенно клонится к горизонту. Больше всего мне хотелось позвонить по заветному номеру в приемную Тамерлана Руслановича, попробовать связаться с ним и спросить напрямую, не знает ли он, с чем были связаны обрушившиеся на меня неприятности. В конце концов, мне ведь нужно было понять: оставаться здесь или уезжать. Гостиничный номер мне оплачивал театр, и если пьеса была окончательно снята с постановки
Но набрать эти цифры я не решалась, лишь снова и снова прокручивала в голове фрагменты таких далеких сейчас дней на островах.
Я вспомнила другой закат, когда солнце медленно гасло, опускаясь в потемневшие воды Средиземного моря, и небо заволакивало нежной сиреневой дымкой. С балкона в мой номер тянуло прохладным свежим ветром. Откуда-то доносились звуки вальса. И мы с Тимофеем, дурачась, кружились по комнате, выписывая какие-то смешные, нелепые па. А потом он вдруг остановился, прижал меня к себе и горячо прошептал в волосы:
Вот бы так всегда Здесь С тобой
В груди у меня защемило. Я с первой минуты нашей встречи отчего-то чувствовала безнадежность, недолговечность нашей истории. Знала, что эти дникак морской бриз, просочатся сквозь пальцы и улетят, оставив на губах горчащее послевкусие. И все же, тряхнув головой, с каким-то судорожным весельем спросила:
За чем же дело стало? Давай останемся. Вместе Навсегда
Он посуровел лицом: тяжелее обозначился подбородок, сошлись на переносице темные бровии отозвался:
Нельзя. Есть вещи, которые важнее этого, важнее нас.
Это какие же? недоверчиво хмыкнула я.
И он скупо бросил:
Долг.
Вальс грянул громче, видимо, где-то внизу, на гостиничной террасе, разыгрался оркестр. И Тимофей, подхватив меня, принялся кружить еще быстрее. Будто убеждая не думать в эту минуту о неминуемом расставании, лишь лететь, парить, отдавшись порыву. Чтобы потом, когда все будет кончено, вечно вспоминать однажды посетившее тебя ощущение полета.
Я закрыла лицо руками и усилием воли заставила себя успокоиться. Не было никакого смысла сидеть в номере и предаваться ностальгическим воспоминаниям. Я обязана была узнать, кто развернул против меня такую масштабную войну. И сдаваться после первой же неудачи было нельзя.
Поразмыслив некоторое время, я пришла к выводу, что могла бы обратиться за помощью к еще одному человеку. Был у меня здесь, в Сунжегорске, один знакомый, не имеющий в отличие от министра прямого отношения к культурной жизни города, однако же порой поражавший меня удивительной осведомленностью по самым разным вопросам. Человека этого звали Ислам, был он лет сорока или пятидесятина вид определить было трудно, и представлял собой типичную темную лошадку. Признаться честно, чем он занимается, я так до конца и не поняла. Знала только, что он много путешествовал по долгу службыжил и в Грузии, и в Турции, и в Сирии до войны. И вообще имел тенденцию внезапно возникать в самых неожиданных местах. Так, например, познакомились мы с ним через пару дней после моего приезда в Сунжегорск, на приеме в Министерстве культуры. А уже на следующее утро Ислам вдруг возник под балконом моего гостиничного номера, напугав меня, выскочившую спросонья вдохнуть свежего воздуха, едва не до нервной икоты.
Что вы здесь делаете? ахнула я, заметив прохаживающегося среди благоуханных розовых кустов мужчину.
Честно сказать, в первую минуту я даже его не узнала. У Ислама была поразительно непримечательная внешность. Ни в лице его, ни во всей фигуре не было ничего такого, на чем мог бы задержаться взгляд. Не урод и не красавец, не блондин и не брюнет, не носатый и не курносый. Весь он был словно припорошен сверху слоем пыли, не позволявшей разглядеть никаких характерных особенностей. Думаю, Ислам легко мог бы влиться в толпу любого города мира и мгновенно стать своим.
Доброе утро, Анастасия Михайловна! Хорошего вам дня, туманно пожелал бродивший под моим балконом человек, зашел за дерево и вдруг исчез.
Как сквозь землю провалился. Я даже поморгала, не уверенная: не померещилась ли мне его фигура в утренней туманной дымке? И только тут сообразила, кем он, собственно, был. Ислам Надо же!
С тех пор мы с ним пересекались еще несколько раз при тех или иных обстоятельствах. Можно даже сказать, некоторым образом подружились, перешли на «ты». И теперь мне почему-то подумалось, что если кто и сможет помочь мне разобраться в сложившейся ситуации, то именно этот загадочный мужчина со странными связями и неопределенным родом занятий.
Итак, решительно поднявшись с кровати и усилием воли выбросив из головы все воспоминания, я набрала его номер.
Привет, нужно поговорить, сразу же перешла я к делу, как только он снял трубку.
Конечно, вероятность того, что Ислам решит зачитать мне выдержки из каких-нибудь «Кровавых плащаниц», была ничтожно мала, но я все еще находилась под впечатлением от фиаско с Джамиком Булатовичем, а потому теперь решила действовать в лоб.
Я в гостях у Артура Максакова, знаешь его? отозвался в трубке голос Ислама.
Не зря я вспомнила о его способности внезапно объявляться в самых неожиданных местах. Человека, о котором он говорил, я, конечно, знала. Артур был молодым политологом, интеллигентным умненьким мальчиком, получившим высшее образование в Москве, и теперь, вооружившись европейскими представлениями о политических процессах, пытался разобраться с их помощью в том, что же происходит в высших кругах его родного края. Успех этого мероприятия мне лично казался сомнительным, но, дабы не разбивать юношеских надежд Артура, свои соображения я держала при себе.
Мы в его загородном доме в селе Малые Осаги, продолжил Ислам. Приезжай сюда, хозяин будет тебе рад. И мы заодно поговорим.
В том, что Артур будет мне рад, я не сомневалась. Во время нашего с ним знакомства мне показалось, что этот искренний мальчик с первого взгляда слегка влюбился в меня. Я же ответить ему взаимностью не могла и потому старалась держаться в стороне, чтобы не пробуждать в Артуре напрасных надежд. Однако сейчас превыше всего для меня была цель выяснить, кто же затеял против меня такую масштабную кампанию. А потому я вышла из отеля, взмахнула рукой перед проезжавшим мимо такси, запрыгнула в салон и назвала водителю адрес.
Солнце закатилось за горы, пока желтый автомобиль, петляя по серпантину, вез меня туда, где, как я надеялась, мне станет ясно, кому я перешла дорогу. Вокруг теперь царила самая что ни на есть поэтичная, я бы даже сказала, лермонтовская ночь. Вдоль дороги застыли величественные вековые чинары, которые тянули из темноты свои лапищи к запоздалым путникам. Над горизонтом повисла круглобокая, золотистая, как срез спелой дыни, луна. В оврагах и на горных склонах изредка мелькали смутные тени: то ли дикие звери уже вышли на ночную охоту, то ли разбойники, тоже сбежавшие со страниц какого-нибудь поэта-романтика, поджидали свою добычу.
Таксист привез меня по адресу, и я увидела из окна машины шикарный каменный особняк. Конечно же, дом этот принадлежал не самому Артурув том, что молодой политолог мог уже столько заработать на своем не сулящем богатых всходов поприще, я сильно сомневалась. Наверняка это была вотчина его отца, занимавшего в сунжегорских правительственных кругах высокий пост.
Я вышла из машины, и навстречу мне тут же выскочил младший Максаков, радостно блестя глазами и делая размашистые приветственные жесты.
Анастасия, как я рад, залопотал он. Я бы и сам вас пригласил, но не решился. Спасибо вам, что посетили мой скромный дом.
Ничего себе. Как же тогда выглядел бы ваш нескромный дом? пошутила я.