Он ринулся что есть силы к горящему окну... Огонь царапнул его щеки, виски. И на мгновение обняв красно-белыми обжигающими лапами, успел за это время только высушить пот на моем теле. Он подпалил в нескольких местах одежду Генриха и брезент, в который был закутан мальчик, отчего одежда и брезент задымились, когда они упали на траву. Все вышло классно.
Генрих лежал на траве радом с недоуменно моргающим подростком и смеялся - весело и безмятежно. Все произошло так, как он и говорил. Огонь пропустил его.
Из огня вылетела Екатерина -головой вперед, перекувырнувшись, с оружием в руках, все по учебнику. Она упала рядом с Генрихом, мускулистая, тяжеловесная. Евгений приземлился в полуметре от нас. Он даже не упал, чтобы притушить удар при соприкосновении с землей. Выпрямился после того, как приземлился. Довольно крякнул и огляделся. Увидев лежащего на земле мальчика, ни слова не говоря, он решительно направился в его сторону.
Генрих уловил краем глаза движение Евгения и снова выдохнув, вскинул подростка себе на плечо. Он устроил мальчика поудобней у себя на плече и молча двинулся в глубь сада, держа автомат в другой руке. Евгений и Екатерина оглядываясь, побежали трусцой за ним.
За их спинами прострочила автоматная очередь и до них донесся многократно усиленный мегафоном голос:
"Внимание. Данный поселок оцеплен СБУ и специальными подразделениями нацгвардии. Поэтому бежать вам некуда. Предлагаем выходить с поднятыми руками и сдавать оружие. Я -майор службы безопасности Украины Остапчук. В случае неподчинения будет открыт огонь на поражение."
- Не останавливаться! - шепнул Евгений.
Они побежали. А вслед им все стреляли и стреляли - упорно, яростно. Кто держал в руках это оружие, Генрих не знал. Может быть, оставшиеся в живых боевики Дьякова, а может быть, и сбушники. Но суть не в этом, сейчас было неважно, кто именно нажимал на спусковые крючки. Сначала надо было выбраться, а потом выяснять, кто враг, а кто нет.
Пули откалывали целые куски от защищавших их деревьев, срезали на них ветки, напрочь срубали тонкоствольный молодняк. Но ни одна пуля пока еще не долетела до них.
Впереди Генрих увидел забор. Невысокий. Нетрудное препятствие для профессионалов.
Они подбежали уже вплотную к забору, когда неожиданными соловьями просвистела новая порция пуль над их головами. И вслед за тем еще послышался гул вертолета. Данзас понимал, конечно, - это не случайность. Евгений и Екатерина повернулись на звук выстрелов - в сторону, откуда летели свистящие пули, и все же выстрелили в ответ, теряя время. Раз, второй, третий. Какая-то пуля, кажется, судя по раздавшемуся воплю, достигла цели, а остальные достались деревьям.
- Быстрее! - зашипел Генрих.
Неверов подсадил екатерину. Та подтянулась и спрыгнула легко на другой стороне, на соседнем участке. Неверов также вслед за Екатериной без усилий перепрыгнул забор. Оставались лишь Генрих и подросток.
- Дай мальчишку, - крикнул Неверов. - Давай же!
- Нет! - отрезал Данзас. - Бегите без него, я их задержу. Пора разбегаться!
Только Генрих взялся за верхний край забора, как коварная пуля ударила его в правое бедро, чуть выше колена. Его качнуло к забору и он больно ткнулся головой в доски.
- Не получите вы меня! - прошипел Данзас и опять попытался подтянуться.
Однако его правая нога онемела. И он не мог ею оттолкнуться. Все равно этот забор был для него пустяком, если бы у него на плече не было бы подростка. Данзас несколько секунд раздумывал и, наконец, решившись, снял мальчика с плеча и поднял его к краю забора.
- Возьми его, - сказал он Евгению.
неверов с энтузиазмом тотчас подхватил подростка.
- Ты ранен? - окликнул он Данзаса.
- Немного, ерунда. Уверен, что мне это только кажется! - Генрих попробовал рассмеяться.
- Ты ранен, - утвердил Неверов. - все ясно. Беги вдоль забора направо, спрыгнешь, когда увидишь церковь! - донесся его голос уже издалека.
Видимо он уже бежит с мальчиком на плече и бок о бок с этой наркоманкой Екатериной - куда-то, через чужие участки, по огородам и садам, в спасительные лесопосадки, подумал Генрих.
Интуитивно это все Генриху не понравилось. Почему - он сам еще не понял. Поэтому он заревел как боевая машина десанта при подъеме на крутой склон, ухватился снова за верхний край забора, подтянулся, оттолкнувшись левой ногой, подпрыгнул и перевалился через забор и упал уже на другой территории. Все обошлось без новых травм, и он пошел как мог быстро, едва ступая на раненую ногу. Где-то неподалеку стреляли, но еще неблизко. Каждый шаг давался ему нелегко, отзываясь в раненой ноге каплями кипящего машинного масла.
Данзас не знал, куда ему идти, он никого не видел, и представления не имел, в какую сторону направляются эти двое с мальчиком на руках, но он шел. Он упрямо двигался.
Генрих преодолел уже два забора, готовясь застрелить дворовых собак, если они на него кинутся. Один отличался высотой, да еще и колючей проволокой, натянутой поверх края этого искусственного барьера.
А потом где-то, на каком-то огороде, в заброшенном по всей видимости хозяйстве, он упал. И уже не смог подняться.
Глава 22
Генрих лежал в каких-то зарослях и смотрел на небо, которое висело, и на звезды, которые не горели. Он мог бы заплакать и сдаться. Но не стал. Он представил себе Чечню - или это все-таки была Ингушетия - и решил вспомнить себя тем, на много лет моложе. И хотя бы на время стать им. Генрих хотел настроиться на старого боевого товарища, увидеть его, войти в его сознание...
...Мелькнуло мужское лицо, искаженное злостью и досадой, сухое, жестокое и неприятное, потом лицо Екатерины, оскаленное, торжественное, полное какого-то безумного веселья, потом лицо подростка, чистое и холодное.
Данзас сначала не понял, что это за калейдоскоп лиц перед ним, а потом догадался - он все-таки сумел ментально настроиться на беглецов. Сумел! Сумел!...
Его окружала непроглядная тьма - черные дома, черные деревья, черная безлунная ночь. Однако через какое-то время Генрих различил вдалеке крохотную белую точку, которая стремительно приближалась. Спустя десяток секунд он различал уже человеческую фигуру, полностью белую, снежную, ослепляющую... И вот перед ним предстал, улыбаясь, седой лысоватый, морщинистый старик. Черты его крупного лица его показались Данзасу знакомыми.
Да, это был его постаревший фронтовой товарищ, старик Евгений Неверов. Он смотрел Генриху в глаза, улыбался и говорил мягко: "Мы возьмем жизнь для себя. Мы должны жить. Мы не должны умирать. Мы вечны. Мы единственные. Мы избранные. Мы возьмем жизнь для себя".
После этого Генрих неожиданно увидел бурое, скользкое, истерично бьющееся сердце в разверзнутой груди, желтый, студенисто трепещущий мозг на кровавом осколке черепа, шевелящийся, закручивающийся, будто половинка разрубленного дождевого червя, морщинистый член в траве..., и едва сдержал крик.
"Ну куда ты делся, мать твою, Жека?! Я не вижу никакого знака, указывающего на твое местонахождение. Говорю, никакого. Мать твою, Жека!..." Данзас открыл глаза и усилием воли ушел из головы Неверова, во всяком случае, он так думал. Так. Теперь на очереди Екатерина. Может быть, она поможет в поисках. Он вспомнил ее простоватое лицо. Ее бесстрастные глаза. Данзас сосредоточился на глазах и нырнул в них.
Снова так разболелась нога...
Генрих вынул из кармана джинсов складной перочинный ножик, раскрыл его, разрезал джинсы в том месте, где была рана, наклонился и попробовал осмотреть ее. Темно, хоть глаз выколи. Тогда он старательно прощупал рану. Кость не задета, и то хорошо. Данзас отрезал кусок материи от нижней части майки и перетянул ею ногу чуть выше раны.
Задыхаясь, он откинулся на спину, на теплую летнюю землю. Невесело усмехнулся, мимоходом подумав о том, что сегодняшняя пуля попала неподалеку от места одного боевого ранения Данзасатого самого, после которого именно Неверов перелил ему некоторую часть своей крови в госпитале. Но сейчас не время было об этом размышлять. Явно не время.
Генрих вздрогнул, услышав голоса неподалеку. Он ждал, конечно, что скоро сюда придут люди, и знал, что это будут эсбэушники или иные представители власти. Но все равно вздрогнул, когда они стали прочесывать близлежащую к даче территорию.
Сильные лучи фонариков скользили по земле, по деревьям и по ногам самих "камуфляжников".
Даанзас перекатился под кусты - то ли помидоров, то ли другой сельскохозяйственной культуры. Там, в густоте ветвей и листьев, его могли и не заметить. Вполне могли.
Вот двое из "камуфляжников" остановились. Метрах в десяти-пятнадцати от затихшего, превратившегося в камень. Осветили фонариками свои лица. Данзас увидел шевроны эсбэушников. До него долетели их голоса. Он увидел, как шевелятся их губы, что-то бубнящие в рации. Но он не смог разобрать ни единого слова.
Генрих очень, очень хотел этого... Ничего не получилось. Ничего и все. Эти бойцы был ему недоступны. Или я так ослабел, подумал Данзас.
А бойцы тем временем ушли и не оставили никаких следов пребывания. Не оставили ни единого звука, ни запаха. Даже белые фонарные лучики исчезли, так же внезапно, как и появились. В сущности, они действовали верно, поскольку таких бойцов как я, самодовольно подумал Генрих, нахрапом, напором, излишними эффектами и шумом не возьмешь. С такими опытными воинами надо было действовать именно так, как они и действовали - тихо, точно, осторожно, перепроверяясь, не поддаваясь эмоциям, улыбнулся своим мыслям Данзас.
"Тем не менее меня они не нашли только по чистой случайности. Они обязаны были найти меня - там, под раскидистым кустом смородины или крыжовника, неважно. Но им помешало отсутствие собак. Или мое мастерство прятания". Генрих тихо засмеялся. Сейчас ему под густыми кустами было спокойно, уютно и тепло. Он мог бы даже уснуть сейчас, скованный нервной усталостью и успокоенный теплом. Генриху казалось сейчас, что и нога-то у него перестала болеть. А точно, перестала.
Генрих вздохнул глубоко и удовлетворенно, радостно улыбаясь, а потом... рывком... и рывком, приложив все силы, которые мог, оторвался от земли, встал сначала на колено, а потом и поднялся полностью.
Мокрые листья ободряюще коснулись его лица, оставив на нем прохладную ночную влагу.
Данзас огляделся.
Над тем местом, где, по его предположениям, находился дом номер шесть, он увидел в небе розовые отблески. Крепко, наверное, сейчас горел домишко. Когда они все вместе уже уходили, он едва-едва занимался, а сейчас, верно, уже пожар разгорелся вовсю.
Нога у Генриха все еще болела. Серьезно. Боль при каждом движении уходила в сердце, а потом в плечо и дальше в голову. Данзас едва сдерживался, чтобы не кричать, хотя очень хотелось. Он вздохнул и выдохнул несколько раз, собираясь, готовясь, и наконец сделал шаг. Первый, тот самый сложный шаг. Ему показалось, что даже земля помогает ему. Он должен был идти.
И он пошел.
Ноги Генриха путались в траве. Руки то и дело натыкались на стволы деревьев, на заборы, кусты. Он шел и искал.
Но когда, сухо прошелестев в воздухе, вверх взлетело штук пять белых слепящих ракет и когда они искусственными солнцами осветили все вокруг, все звуки, которые Генрих слышал ранее, мгновенно исчезли, будто их и не было вовсе - зато снова послышались выстрелы и рокот вертолета.
Когда в небо ворвались осветительные ракеты, Генрих в ту же секунду увидел всю троицу сразуЕкатерину, Евгения и мальчика. Они находились не более чем метрах в пятидесяти от него, в самом дальнем углу дачной территории, на которой Данзас сейчас пребывал, возле разросшихся от дождей и без хозяйского присмотра зарослей крыжовника.
До желанного подлеска им было рукой подать - перелезть через забор из широкой проволочной сетки и миновать гаревую дорожку.
Но все дело было в том, что загонщики им не позволяли высунуться за забор - выстрелами им давали понять, что они обнаружены.
Снова раздался безжизненный, металлический голос в мегафон.
Мальчишка лежал на земле - Генрих это видел отчетливо. А справа и слева от него стояли на коленях Евгений и Екатерина. В поднятых над головой руках Неверова Данзас заметил нож, американский боевой, с широким лезвием. Лезвие ножа Евгения - насколько в свете ракет Данзас мог разглядеть - было в крови.
Генрих от неожиданности споткнулся и упал. Выматерился глухо, нога дала знать... Екатерина тоже держала нож -зрение Генриха не подвело. И на лезвии ее ножа, - такого же фирмы "СОГ", - тоже блестела кровь.
Данзас встал на одно колено и затем, кряхтя, и сдавленно вскрикивая, поднялся на ноги. Он вынул из-за пояса свою "Гюрзу".
- Я разнесу к чертям твои больные мозги, Жека, - громко проговорил Генрих, - если ты сейчас хоть чуть пошевелишь руками, мать твою!
Они повернулись к нему одновременно - Евгений и Екатерина, и когда Данзас увидел их лица, он едва сдержал крик изумления. Эти двое были сейчас похожи друг на друга, как брат и сестра, как близнецы. Их лица были неотличимы друг от друга - бледные, неподвижные, высохшие. Только в глазах у них Генрих заметил искорку жизни. Глаза их нездорово блестели и зрачки, как Данзасу показалось с того расстояния, черными чернилами почти полностью залили их глаза. Видимо, боевые действия последних часов подорвали психику этих людей.
Оставь нас,неожиданно спокойно сказал Неверов. - Шипе-Тотек поможет нам выбраться и спастись. Но он требует жертву!
Замолчи, псих! - оборвал его Генрих. - Оставь ребенка!
Евгений, как показалось Данзасу, даже и не обратил внимания та направленный на него пистолет, он только лишь проникновенно посмотрел в лицо Генриху, затем снова повернулся к подростку. Екатерина уже шептала какие-то слова - может по-испански, а может по-латыни. Руки Евгения возбужденно дрожали.
Не сметь! - что есть силы заорал Генрих. - Пристрелю, сука! Я убью тебя! Положи нож!
Но как только Генрих затих, Неверов резко обрушил нож вниз.
И тогда Данзас выстрелил - раз, другой, третий.
Голова у Неверова дернулась конвульсивно и обессилено откинулась назад. Евгений упал на спину и не двигался, кровь залила его голову. Так и не дошедший считанные миллиметры до тела мальчика острейший нож валялся рядом в траве.
Бывший однополчанин лежал и не двигался.
Мертвый.
Данзас сразу понял, что Евгений мертв. Он знал, что убил его.
Когда Неверов умер, чувства снова вернулись к Данзасу, и одним полушарием мозга он взвыл от удара-отдачи по руке, державшей пистолет, вторым полушарием прыгнул в сторону. Шальная пуля, мать ее. Ладонь трясло, руку пронзила боль, она вся была в крови.
Продолжилась стрельба беспорядочная и оглушающая. Лежа он услышал, как хрипло зарычала Екатерина, и приподнял голову.
Он видел дрожащие от напряжения ее руки, сжимавшие нож. И понял, что не успеет ничего сделать. Он услышал, как Екатерина прошептала длинную фразу на непонятном языке. Данзас с трудом пополз к пистолету -- метра три их разделяло. И счет на секунды был против него. Потому что она все ниже и ниже опускала руки с зажатым в них американским десантным ножом, все ниже и ниже, все быстрее и быстрее...
- Катя, Катя, постой, Катя! - Генрих сделал еще рывок к Екатерине и еще один, и все тянул руку к пистолету, тянул, тянул, - Катя, Катя...
Он сгреб пистолет вместе с горстью рыхлой земли, рукоять пистолета мгновенно, привычно легла в ладонь. Затем он закричал протестующе и махнул женщине рукой. Это была отчаянная попытка выиграть хоть две секунды для мальчика. Расчет на чудо. Надежда на судьбу. Мечта о спасении. Мольба о жизни. Но он все же не ожидал, что Екатерина ударит мальчика, нет. Совсем не ожидал. Но она ударила. Нож более чем наполовину вошел подростку в грудь. Достаточно сильный удар нанесла женщина.
Какое фанатичное лицо у нее, успел подумать Данзас и стремительно дернулся вперед, поднимаясь на коленях. Он не добрался до них... А Екатерина выдернула нож и снова ударила... Чудес не бывает...
В тот момент он стал стрелять. Пули попали Екатерине в голову. Взметнув руками, она упала в мокрую траву. На траве уже вздрогнула всем телом, вытянулась напряженно и замерла. Расстреляв до конца обойму, Данзас отбросил пистолет в сторону. Он ему показался очень тяжелым, Он мешал ему идти.
Доковыляв до подростка, Генрих упал перед ним на колени. В небо ушло еще три или четыре ракеты. Данзас поднял глаза к небу и одобрительно кивнул.
На груди у мальчика, на его светлой спортивной кофте, темнело большое неровное бордовое пятно. Данзас разорвал кофту и вслед за ней вымоченную в крови майку. Не испачканной частью майки стер кровь с груди мальчика. Несколько ран зияло в груди. Он помнил из медицинских курсов, что по крайней мере две из этих ран смертельны. На войне он не раз видел такие раны. Он пощупал у подростка пульс на шее, приложил ухо к его груди и для перепроверки пощупал еще пульс на руке, нет, сердце не билось.