Вы давно здесь работаете? заставляю я себя поинтересоваться у продавщицы.
С год примерно. Улыбаясь, она упаковывает чернила в папиросную бумагу.
Я хочу спросить, не помнит ли она случайно одну женщинумою сестру, то естьс характерным шрамом, но уже от одной этой мысли лицо мое начинает гореть. Поэтому я просто расплачиваюсь и, костеря себя на чем свет, вместе со своей покупкой иду на улицу.
Как же я найду сестру, если не ищу ее?
Ноги несут меня назад на холм и заводят в гастроном, разместившийся на цокольном этаже одного из зданий. Покупаю бутылку вина, свежий хлеб, фрукты, с полдесятка яиц и кусок сыра. Все это складываю в рюкзак. Готовить для себя я не собираюсь, здесь полно ресторанов, которые стоит посетить, но хорошо иметь под рукой кое-какие продукты.
Вечереет. Я забредаю в небольшой переулок, где расположились в ряд кафе, выставившие на улицу свои столики со стульями. Примечаю итальянское заведение.
Столик на одного, пожалуйста, говорю встречающему меня официанту. Можно я сяду на улице?
Конечно, конечно. Сюда, пожалуйста.
Он усаживает меня между молодой парочкой (он и она упитанные) и одетым с иголочки бизнесменом. Тот встает в ту же минуту, как я занимаю столик, и, что-то говоря по телефону раздраженным тоном, спешит прочь. Официант цокает языком и качает головой, убирая со стола.
Народ теперь пошел такой занятой, отмечает он, и внезапно его голос живо напоминает мне отца, у которого до самой смерти в низком голосе слышался итальянский акцент. Вина желаете? спрашивает официант. Мне кажется, вы любите красное. Я прав?
Да, угадали. Принесите чего-нибудь на ваш вкус.
С удовольствием.
У меня ведь нет с собой телефона, который составил бы мне компанию, спохватываюсь я. Непривычно. Даже не помню, когда последний раз такое было. О-очень давно, пожалуй. Я внимательно читаю меню, хотя почти сразу решила, что закажу ньокки. Откинувшись на стуле, думаю о том, что отцу очень понравилось бы это заведение с опрятными белыми скатертями и синими вазочками с цветами. Я трогаю гвоздики. Живые, не искусственные. Подношу к лицу цветы, вдыхая их насыщенный перечный аромат.
Официант возвращается с вином, которое со всей церемонностью ставит на стол. У него густые усы и мерцающие глаза.
Попробуйте. Подойдет вам?
Как и до́лжно, я взбалтываю вино и вдыхаю его букет. Официант подобрал правильный бокал, с широкой чашей, максимально раскрывающий насыщенный аромат напитка. Вкус у этого вина интенсивный, фруктовый, но без терпкости танинов.
М-м, одобрительно произношу я. Да. Спасибо.
Официант сдержанно кланяется. На глаза ему падает прядь волос.
А на ужин что закажете?
Мясо-овощную закуску. Теперь, перестав двигаться, я остро сознаю, что в желудке у меня пусто. И ньокки.
Прекрасно, хороший выбор.
Вино на столе, теперь мне есть чем занять руки. Откинувшись на спинку стула, я наблюдаю парад человечества, шествующего перед моими глазами. Многие деловые люди пришли сюда расслабиться после работы. Женщинына каблуках, мужчиныв стильных костюмах. Толпящиеся у стойки бара молодые дипломированные специалисты разглядывают друг друга. Курящих, вроде бы, нет.
Туристы тоже дефилируют по переулку туда-сюда, знакомятся с меню. Их я определяю по удобной обуви для ходьбы, загару и усталым лицам. Какофония иностранной речи и акцентов, столкновение различных культур.
За освободившийся соседний столик официант усаживает какого-то мужчину. Чтобы сохранить свое личное пространство и не вторгнуться в чужое, я смотрю строго вперед, но слышу в его голосе испанский акцент, когда он заказывает вино.
Официант приносит мне закускубольшое блюдо со свежайшей влажной и блестящей моцареллой, тонкими завитками салями и ветчины, оливками, свежими крошечными томатами и лепешкой.
Какая красота, выдыхаю я.
Принимаясь за еду, я переношусь в детство. После обеда в мои обязанности входило нарезать моцареллу и втыкать зубочистки в различные виды мясной закуски, которые подавали посетителям в часы скидок наряду с коктейлями «Харви Волбенгер», «Белый русский» и маминым любимым «Лонг-Айленд», который был особенно в чести.
Простите за назойливость, обращается ко мне мужчина, занявший соседний столик. Вы тоже туристка?
Я как раз положила в рот особенно изумительный ломтик ветчины. С наслаждением прожевав его, я отпиваю из бокала с вином маленький глоток и только затем смотрю на мужчину. Он высок ростом, у него густые темные волосы, на подбородке щетина. На столе под рукой лежит замусоленная книга в бумажном переплете. Когда я перестала носить с собой книги?
Да. И вы турист?
Приехал в гости к другу, кивает мой сосед. Но сегодня вечером он работает, поэтому я остался один. Мужчина приподнимает бокал. Рядом с книгой стоит бутылка вина. Будем здоровы.
Будем. Я тоже приподнимаю бокал, но языком тела даю понять, что не намерена продолжать знакомство.
Он игнорирует мои намеки.
Я собирался вон там сесть, отведать их тапас, но снова увидел вас и решил остановиться здесь.
Снова?
Сегодня утром. Вы, кажется, только приехали из аэропорта.
Голос у него звучный, резонирующиймузыкальный инструмент. Я внимательнее всматриваюсь в его лицо. Крупные чертыкрасивые, но, пожалуй, слишком агрессивные. Римский нос, большие темные глаза.
Да, подтверждаю я. Но вас все равно не помню.
Мужчина прикладывает руку к груди.
Уже забыли. Поцокав языков, он с улыбкой склоняет набок голову. У лифта.
Ах, да, мгновенно вспоминаю я. De nada.
Он смеется. Смех у него раскатистый, жизнерадостный. Я потягиваю вино, оценивающе глядя на него. Пожалуй, не самый ужасный вариант, с ним можно бы и покувыркаться. У меня давно никого не было.
Меня зовут Кит, представляюсь я.
Хавьер.
Я протягиваю ему свою тарелку с закуской.
Салями превосходна.
Он жестом показывает на стул прямо напротив него.
Не желаете пересесть за мой столик?
Нет, спасибо. Оставаясь каждый на своем месте, мы оба имеем возможность смотреть на улицу.
А-а, ну да. Понимаю. Хавьер перекладывает на свою тарелку по ломтику моцареллы и салями.
Да мы и так практически за одним столиком, замечаю я, показывая на узкое пространство, отделяющее наши стулья. Он находится так близко, что я ощущаю запах его одеколона, в котором присутствуют едва уловимые пряные нотки.
Что привело вас в Новую Зеландию?
Я пожимаю плечами. Надо бы придумать толковый ответ. Без всякой причины так далеко не летают.
Самобытная страна, вы не находите?
Самобытная. Хавьер потягивает вино. В профиль его лицо очень эффектно. Прекрасно. Кажется, он не соответствует слишком многим из моих критериев при выборе мужчин.
Посмотрим.
А вас?
Хавьер как-то грустно пожимает плечами. Еще один минус в его копилку. Страдающие мужчины для меня табу. Они вечно нуждаются в спасении, и, поскольку в детстве я видела слишком много истерзанных душ, мне приходится постоянно подавлять этот порыв.
Старый друг пригласил. Мне захотелось перемен. Возможно, я сюда перееду.
Вот как? Я ем сыр, ломаю лепешку, снова протягиваю ему тарелку с закуской. Откуда?
Из Мадрида.
Крутой поворот.
Он кивает, потирает руки, ладонь о ладонь.
Устал я от политики.
Я фыркаю от смеха, рукой прикрывая рот.
Да, последние годы жуть что творится.
Уже десятки лет.
И то верно.
Мы наблюдаем за прохожими. Время скидок вышло, и влюбленные парочки, немолодые супруги, все идут домой. Впервые за многие годы мне спокойно, тело мое расслаблено. Может быть, мне действительно нужно было сменить обстановку, а я этого просто не понимала. Рука машинально тянется к телефону, которого у меня с собой нет, и в результате я кладу раскрытую ладонь на стол.
Что читаете?
Хавьер поднимает книгу, показывая обложку. «Сто лет одиночества». Разумеется, на испанском.
Эту вещь я много раз читал, но мне нравится ее перечитывать.
Я киваю. Книголюб. Что ж, это не входит в мои критерии отказа. Правда, это значит, он умный. А с умниками я не связываюсь.
Читали этот роман? спрашивает Хавьер.
Нет, отвечаю я и, к своему удивлению, добавляю: Сестра у меня любила книжки читать.
А вы не любите?
Люблю. Просто я не читаю серьезные книги. А вот она обожала творчество великих поэтов, писателей и драматургов.
Понимаю. У него чуть дрогнула губа. Вы не разделяли ее интереса?
Вино развязывает мне язык.
Нет. У меня научный склад ума. А она была творческая личность.
Была?
Она умерла, говорю я, хотя теперь сама этого точно не знаю.
Простите.
Официант приносит мои ньокки, изящно уложенные на тарелке и сверху присыпанные петрушкой и пармезаном. Я представляю, как отец садится напротив и складывает на груди руки. Свои волосатые запястья он всегда прятал под манжетами рубашки, и всегда носил запонки. Я пробую блюдо.
Очень вкусно. Отец кивает.
Приятного аппетита, говорит официант.
Принесите мне, пожалуйста, еще вина.
Ой, нет, нет, протестует Хавьер и взмахивает руками, жестами подкрепляя свои слова. Позвольте я с вами поделюсь. Один ни за что столько не выпью.
Ни за что? спрашиваю я.
Ну, может, и выпью. Но я предпочел бы поделиться с вами.
Я киваю. Официант улыбается, словно это он все подстроил.
Сейчас принесу ваш ужин, сэр.
От тарелки поднимается аромат чеснока, и я кладу в рот еще кусочек.
Это было одно из фирменных блюд моего отца, объясняю я и, не давая себе отчета, добавляю: Ньокки с горохом и грибами. Обычно я раскатывала для него тесто.
Он был итальянец ваш отец? Хавьер наполняет вином мой пустой бокал.
Сицилиец.
Мама тоже?
Вы слишком любопытны, замечаю я, глянув на него.
Обычно нет.
А почему же теперь?
Хавьер наклоняется ко мне ближе, и по блеску его глаз я догадываюсь, сейчас он скажет что-то дерзкое.
Потому что у меня сердце биться перестало, когда я увидел вас здесь.
Я смеюсь, довольная его невоздержанностью.
Думаете, я шучу? спрашивает он. Клянусь, это чистая правда.
Я не принадлежу к тому типу женщин, которые заставляют замирать мужские сердца, но все равно спасибо.
Вы встречали не тех мужчин.
Я на время перестаю есть: вилка застыла в руке, локотьна столе. Его силуэт вырисовывается на фоне почти темного неба, смех вокруг нас звучит громче. Глядя на его рот, я чувствую, как у меня зудит кожа, и что-то неуловимое в его манерах и внешности наводит на мысль, что он будет очень хорош в постели.
Возможно.
Хавьер широко улыбается, и на его щеке появляется возмутительно обаятельная ямочка. К его столику подходит официант, и ему приходится отклониться назад, чтобы тот поставил перед ним его блюдогорячее ризотто с креветками и лангустами. Выбор человека с прекрасным аппетитом, как сказал бы мой отец. Он не терпел привередвегетарианцев, которые тогда уже активно распространялись, тех, кто не ел рыбу, говядину и отдельные овощи. Ешь, что дают, или не ешь вовсе, сердито фыркал отец. Только Дилану дозволялось быть разборчивым. Он ненавидел каперсы, пикули и оливки, еще большеавокадо, и предпочел бы умереть с голоду, чем съесть яичные белки или морских моллюсков. В каком-то смысле он заменил отцу сына, о котором тот мечтал. Отец довольно долго души не чаял в Дилане.
Пока не изменил к нему свое отношение.
Ваш отец часто готовил для вас? спрашивает мой собеседник.
Не для меня конкретно. Он готовил для посетителей своего ресторана. Мы росли при ресторане, ели дежурные блюда.
Интересное у вас было детство. Оно вам нравилось?
Иногда. Легко беседовать с незнакомым человеком, который через месяц и не вспомнит, о чем я ему рассказывала. Я допиваю вино и подставляю ему свой бокал. Он снова его наполняет. Не всегда. Порой бывало тяжеловато, да и родители больше были заняты своим бизнесом, чем родными детьми. Я стараюсь удержать на вилке одну клецку идеальной формы. А у вас какое было детство?
Хавьер промокает губы салфеткой.
Я вырос в городе. Мама преподавала в школе, а отец Он хмурится, потирает пальцы, словно вытягивает из воздуха нужное слово, был служащим, работал в правительстве. Его лицо просветлело. Чиновником.
Выединственный ребенок?
Ой нет. Нас в семье четверо. Три сына и дочь. Явторой по старшинству.
Второй, которому не хватает внимания, как и мне. Вслух я говорю:
Старшим всегда достается все самое лучшее.
Хавьер чуть склоняет голову, не соглашаясь со мной.
Может и так. У нас в семье старшаясестра, но она без претензий. Очень тихая, внешний мир ее пугает.
Теперь моя очередь проявить настырность. Вино меня раскрепостило; мы с нимдва чужих человека, случайно познакомившихся на отдыхе; с собой у меня нет телефона, который помог бы мне скоротать время.
Почему?
Его лицо становится непроницаемым, он опускает глаза и качает головой.
Простите, извиняюсь я. Это не моего ума дело.
Нет, нет. Он касается моей руки. В детстве ее похитили. Она тогда была еще очень маленькая, и никто не знает, что с ней случилось. С тех пор прежней она уже не была.
Бедняжка. Радужность ночи немного меркнет, и я думаю о Джози.
Так, все, говорит Хавьер, разгоняя мои мрачные мысли, и берет свой бокал. Отпуск дается для того, чтобы забыть о плохом, верно? Salud.
Salud, улыбаюсь я.
Мы оба принимаемся за еду, молчание нам не в тягость. Аромат чеснока, поднимающийся от моего блюда, смешивается с пикантным чесночным запахом его одеколона. Мимо, плечом к плечу, нога в ногу, идут двое парней: одинмаори, второйевропеец. Следом проносится стайка худеньких девочек-подростков. Поглощенные собой, они щебечут на языке, который я не сразу узнаю. По-прежнему влажно и жарко, но не до одурения.
В кои-то веки я абсолютно счастлива, в полном ладу сама с собойпросто сижу и ем.
Мой другмузыкант, произносит Хавьер, играет в клубе недалеко отсюда. Не хотите пойти со мной его послушать?
У меня мелькает мысль, что, может быть, мне лучше вернуться в свой номер и улечься спать.
Я одета не для клуба, отвечаю я. К тому же, у меня в рюкзаке продукты.
Гостиница довольно близко. Можно сначала туда зайти, а потомв клуб.
Пожалуй, так и сделаю.
Хорошо.
* * *
Горизонт расчерчивают вспышки молний. Мы с Хавьером возвращаемся в гостиницу. Мне особенно приятно, что он выше меня, крепок в плечах и бедрах. Рядом с ним я чувствую себя миниатюрной девчонкой. Не совсем привычное ощущение для женщины под метр восемьдесят ростом.
Он ждет в вестибюле, пока я бегу наверх, где с чувством облегчения подключаю свой мобильник к новому зарядному устройству и переодеваюсь в сарафан, поверх которого накидываю тонкий свитерок. В зеркале во всю стену ванной я смотрю на свое отражение. Из-за высокой влажности волосы на голове превратились в копну спутанных завитков, но тут уж ничего не поделаешь. Чтобы как-то сгладить этот эффект, я выделяю губы помадой. Губысамое впечатляющее в моей внешности, свидетельство того, что во мне течет итальянская кровь. Матовая красная помада как нельзя лучше подчеркивает их красоту.
Когда я выхожу из лифта, Хавьер красноречиво выражает мне свое восхищение и предлагает взять его под руку. Я принимаю его предложение, и мы снова выходим на улицу, где по-прежнему душно.
Ты часто путешествуешь? спрашивает он.
Прямо на меня идут три девушки в своих лучших вечерних нарядах. Чтобы не столкнуться с ними, я встаю по другую сторону от Хавьера и отвечаю:
Нет, редко. Специфика работы не позволяет. А ты?
А у меня другая история. Последние годы постоянно в пути.
Командировки?
В ответ он просто кивает, не вдаваясь в детали. В дружеском молчании мы минуем несколько кварталов. Я впитываю атмосферу вечера: мерцание огней на фоне неба, блеск воды в просветах между высокими зданиями, трели музыки, играющей за окнами. Мы сворачиваем в мощеный кирпичом переулок и вскоре останавливаемся.
Пришли, говорит Хавьер, поднимая на меня глаза.
Он открывает дверь, и на улицу выплескивается поток запаховалкоголя и духови шумов: голоса, смех, кто-то настраивает гитару. Я вхожу, Хавьерследом. На нас многие пялятся, отчего я на мгновение смущаюсь, но потом понимаю, что они, вероятно, смотрят на всех.