Горан вдруг вскрикнул:
Бака! Бака! Затем последовало еще несколько сербскохорватских слов.
Белл вскочил:
Поглаживайте его, только нежно! И скажите ему, что вы здесь, с ним! Громко! Чтобы он вас слышал.
Фабер погладил Горана по плечам, рукам, пальцам.
Я с тобой, Горан! крикнул он. Деда с тобой твой деда. Все хорошо, Горан, все в порядке.
Мальчик уронил голову на грудь:
Деда, пробормотал он, деда, хорошо еще живы
Его дыхание стало спокойнее. Он повернулся на бок.
Теперь вы понимаете, почему я звонил вам в Биарриц и просил приехать? спросил Белл.
Фабер кивнул.
«Я попал в туннель. И он становится все темнее и темнее. Выйду ли я когда-нибудь снова на свет? Как это все закончится? Закончится? подумал он. Это только началось!»
Горан оставался в Городской больнице восемь недель. По условиям того времени его операция прошла лучше, чем у девяноста пяти процентов таких пациентов. Конечно, восстановление после замены органа иногда проходит тяжелее, чем конечная стадия самой болезни.
В это время отторжение нового органа должно предотвращаться с помощью медикаментов? спросил Фабер.
Правильно! Кортизон, имурек, циклоспорин-А, все медикаменты, которые мы должны в этом случае давать, дают побочные эффекты, иногда ужасные. Страшнейшие боли в суставах и мышцах, головные боли, воспаления кожи, спутанность сознания вплоть до психических нарушений, галлюцинации, тошнота, длительная рвота, отсутствие аппетита, сильное дрожание пальцев рук; наблюдается рост волос на лице и на всем теле, повышение кровяного давления в результате нарушения функции почекнекоторые медикаменты для них чрезвычайно токсичны, так что пациенту приходится принимать и препараты для снижения давления; далее часто возникает разрастание десен, а также жжение в руках и ногах. Все это Горан испытал. В результате подавления иммунитета, следовательно, подавления защитной реакции он стал еще более подвержен различным инфекциям. Это был ад для бедного малыша. Месяцами он лежал у нас в стационаре. Тогда у нас еще не было гостиницы. Родители жили у родственников. Но после нескольких кризисов Горан все же справился с этим. Белл с улыбкой посмотрел на неподвижно лежащего на кровати мальчика.
А дальше? спросил Фабер.
А дальше он стал поправляться. Когда пациент с каждым днем чувствует себя лучше, как, например, маленькая Кристель, которую вы сегодня видели, он приходит в состояние эйфории, ощущает жизнь прекрасной, он полон счастья и радости. Затем Белл тихо сказал:И мы тоже радовались. У родителей Горана тогда были деньги. Они оплатили операцию и все лечение, это очень дорого.
Я могу
Нет! Не теперь! сказал Белл. Теперь мы еще не знаем, переживет ли Горан завтрашний день. Если его печень не удастся спасти, он Белл умолк.
Необходима еще одна печень? спросил Фабер. Туннель! Туннель!
Нет, сказал Белл еще раз. Не заставляйте нас теперь думать об этом! Теперь все мы должны сделать все, чтобы не дать Горану умереть, поддержать в нем жизнь, и вы, господин Джордан, тоже!
«Натали, подумал Фабер. О Натали!»
Полтора года Горан оставался тогда в Вене, продолжил Белл. Потом мы уже могли отпустить его домой со спокойной совестью. Мы договорились с больницей в Сараево и все время были в курсе дела. Врачи там точно знали, в каком состоянии находился Горан, какие средства он должен принимать и в какой дозировке. Мы регулярно отправляли медикаменты в Сараево, так как многого у них не было. Каждые три месяца, потом каждые шесть месяцев мальчик приезжал к нам с родителями, иногда только с матерью. Мы обследовали его со всей тщательностью. Он чувствовал себя великолепно. Он даже активно занимался спортом. Мы все были счастливы Белл опустил голову, снова уставился на пол и замолчал. В небольшом помещении было тихо, было слышно лишь неровное дыхание Горана.
Потом сказал Белл, потом началась эта проклятая война, которая все еще продолжается и продолжается. Некоторое время мы еще могли поддерживать связь с больницей и с Гораном. Врачи в Сараево говорили, что у него все хорошо. Он принимал все лекарства, являлся на все контрольные осмотры. Но с весны девяносто второго года Сараево оказался в блокаде, а с апреля оборвалась всякая связь. Мы видели по телевизору, как бомбят и расстреливают город. Что происходило в больницах, переполненных тяжелоранеными, умирающими и детьми? Ничего нельзя было передатьни письма, ни лекарства, ни факса. К нам пробивались только радиолюбители с просьбами о помощи. Тогда я прочел слова Иво Андрича, единственного югославского лауреата Нобелевской премии, которые он вкладывает в уста одного родившегося в Сараеве австрийца. Я знаю эти слова наизусть: «Если бы ненависть была признана болезнью, ученым следовало бы приехать в Боснию для ее изучения».
И снова стало тихо в палате. Наконец Фабер спросил:
Когда Горан был доставлен к вам транспортом ООН, он был в этом ужасном состоянии из-за того, что врачи в Сараево не могли больше обеспечить его медикаментами?
Они должны были, по меньшей мере, иметь важнейшие медикаменты. Кроме того, после последнего обследования мы дали Горану с собой большой запас лекарств. Нет, причина не в этом.
В чем же тогда?
Мы еще не знаем этого, господин Джордан. Сначала мы должны постараться поддержать в Горане жизнь и продвинуться настолько, чтобы можно было провести биопсию! Под местным наркозом мы должны получить из ткани печени цилиндр длиной от одного до двух сантиметров. Может быть, патолог тогда скажет нам, что там случилось. Острую реакцию отторжения и связанное с этим ужасное состояние Горана могла вызвать и вирусная инфекция, такая как гепатит, цитомегалия и другие.
2
Постучали, и вошла светловолосая врач, которая утром принимала Фабера и выдала ему халат и именную табличку.
Вот и я наконец, сказала Юдифь Ромер. Извини, Мартин! Затем она поздоровалась с Фабером.
Как дела у Курти? спросил Белл.
Он успокоился, сказала врач. Из-за отца нам пришлось все же вызывать полицию. Мать теперь в гостинице.
Она объяснила Фаберу:
Эта мама привезла к нам трехлетнего малыша. Лейкемия. Она живет отдельно от мужа. Онхронический алкоголик без работы, постоянно избивал жену и ребенка. Он прознал, что мать привезла к нам Курти, объявился здесь и потребовал, чтобы оба ушли с ним. Совершенно пьяный. Снова избил жену. Ребенок забрался под кровать и кричал от страха. Санитары попытались защитить обоих. Отец поранил одного из них. Все отделение в панике. Оставалось только вызвать полицию. Его забрали. Теперь ему запрещено сюда являться. Уже подключился попечительский суд. При ускоренном рассмотрении дела за матерью будут признаны исключительные родительские права. Все это очень печально, но что нам делать? В первую очередь мы должны защитить ребенка, не так ли?
Несомненно, сказал Фабер.
«Кто имеет право опеки над Гораном? Мира? А если с Мирой что-нибудь случится? Тогда на очередия? Туннель!»
Ко всем прочим проблемам у нас, к сожалению, добавляются и такие, сказал Белл.
Юдифь Ромер обследовала Горана.
Сон глубокий, сказала она. Состояние без изменений. Отправляйся, наконец, домой, Мартин! Я останусь здесь, пока не придет сестра ночной смены. Потом я еще должна заняться лабораторными анализами. Итак, до завтра!
Фабер сказал Горану:
Завтра деда снова придет.
Мальчик не реагировал.
Вы должны говорить громко!
Фабер повторил фразу очень громко. Горан лежал неподвижно.
Он сейчас не слышит ничего и никого, сказал Белл. Спокойной ночи, Юдифь.
Спокойной ночи, Мартин! И вам спокойной ночи, господин Джордан, сказала врач.
Фабер кивнул.
«Записать, думал он. Если бы я мог все записать, если бы только я мог еще писать!»
Он пошел за Беллом. В коридорах, как и утром, стояли женщины и посетители, ожидавшие, когда врачи сообщат им результаты последнего обследования их детей. Большинство из них стояли тихо, неподвижно. От них исходила великая печаль. Близко к окну прислонился мужчина, по щекам которого бежали слезы. Одна из врачей только что сказала ему: of course we have to perform the transplantation, but his heart is still not okay, so we have to wait. Youand wejust have to accept this, please understand.
3
Люди, люди, люди. Гонка, давка, спешка. Машины, много машин. Переполненные трамваи. Скрежет металла, стук моторов, гул голосов. Велосипеды, грузовики. Вой сирены пролетающей мимо полицейской патрульной машины с радиотелефоном. При оживленном вечернем движении Белл вел свою машину осторожно. Фабер сидел рядом с врачом. Он чувствовал нарастающее беспокойство. Тот мир, в котором началась его жизнь семьдесят лет назад, вдруг показался ему таким чужим, а «параллельный мир» за стенами Детского госпиталя Св. Марии за один день стал близким. Белл опустил окно автомобиля. Фабера окутал запах бензина и теплый воздух. Он чувствовал себя совершенно обессиленным и одновременно лихорадочно возбужденным. Машина постояла перед светофором на перекрестке, затем свернула на другую, более широкую улицу, и возбуждение отпустило Фабера, но усталость давала знать себя все больше. Прошлой ночью он почти не спал, прилетел из Биаррица в Вену и выдержал сегодняшний день со всеми его потрясениями. Он не спал, как обычно, два часа после обеда, со времени завтрака в отеле он съел один бутерброд, правда, и аппетита не было никакого. Усталость нарастала с каждой минутой.
«Итак, теперь в Городскую больницу, к Мире. Он боялся этого свидания после сорока одного года разлуки. Но должен я слово держать, думал он, преисполненный сострадания, и долгие мили пройти, прежде чем уснуть».
Он не имел представления, где они находятся, он уже плохо ориентировался в Вене. Это усиливало его беспокойство.
Мы едем по Берингер Гюртель, сказал Белл. Он успел принять душ и переодеться и был сейчас в синих джинсах, открытой рубашке с короткими рукавами и удобных открытых сандалиях. Сейчас будет Городская больница. Если от госпиталя идти пешком, дорога короче. Вход в больницу с Лацаретенгассе. Максимум десять минут ходу.
Белл уже свернул к Центральной городской больницевысотному зданию с многочисленными небольшими постройками вокруг. Белл проехал проходную, и машина заскользила вверх по широкому пандусу, на котором стояли машины «скорой помощи» и отдельно много машин такси.
Здесь, наверху, могут стоять только машины «скорой» и спасательной службы, тамтолько такси, сказал Белл. Они подъехали к подземному гаражу и спустились по винтовой дороге на три этажа. На третьей парковочной площадке были свободные места, и Белл поставил машину здесь.
Здесь есть лифты. Я провожу вас до палаты фрау Мазин. Сразу здесь ни один человек не сориентируется.
Фабер продолжал сидеть.
Одну минутку, пожалуйста, сказал он. Я совершенно измотан. Не сердитесь.
Сердиться? Ну что вы! Если вам тяжело, я лучше отвезу вас в отель.
Нет, сейчас справлюсь. Фабер тяжело дышал.
«Старый человек, думал он, устал до смерти, полный капут. Никуда больше не гожусь».
Он посмотрел на Белла.
Как начал он. Нет, простите!
Что вы хотели сказать?
Мне не хотелось бы быть бестактным!
Это вам не грозит. Так что же?
Я пробыл с вами вместе один день, сказал Фабер. Вы сказали, что работаете в Детском госпитале уже пятнадцать лет. Пятнадцать лет побед над смертью, но и пятнадцать лет поражений и катастроф. Как один человек может это выдержать?
Мимо них проезжали машины. Гудели огромные вытяжные вентиляторы, которые подавали в гараж свежий воздух.
Часто бывает тяжело, сказал Белл, признаюсь. Многие мои коллеги, сестры, санитары за пятнадцать лет оставили эту работу. Они не выдержали. Они сгорели. Burn-outэто выражение, которое у нас часто употребляется. Так далеко, конечно, не должно заходить, надо сказать, что люди, которые счастливы в семейной жизни, переносят все это легче.
Вы женаты?
Да. Очень счастливо. У меня двое детей. Трехлетняя дочь и девятилетний сын. Моя жена работает в Федеральном статистическом ведомстве. Домашняя работница присматривает за детьми, пока мы не вернемся домой, во всяком случае, пока моя жена не вернется. Я ведь никогда не знаю, как пройдет мой день и моя ночь.
А когда вы приходите домой? Я не могу себе представить, чтобы вы могли полностью отключиться, забыть, что произошло в больнице или произойдет.
Нет, сказал Белл, этого не может никто. Burn-out-случаи (случаи «сгорания» людей на работе) были с людьми, которые никогда не могли думать о чем-нибудь другом, которые даже во сне продолжали работать. Мимо них с бешеной скоростью промчался красный спортивный автомобиль.
Вот болван! сказал Белл.
Итак, когда вы приходите домой снова начал Фабер.
Сначала снова под душ. Переодеваюсь во что-нибудь другое. Потомвиски, без него иногда не обойтись. Но не каждый же день в госпитале такой ад. И тогда можно подумать о каникулах
И выходных днях?
Два раза в месяц. У меня с женой очень хорошие отношения. Несмотря на всю загруженность, остается достаточно времени для нее и для детей. Я их очень люблю.
Вы любите всех детей, сказал Фабер.
Да, это правда. Дети это чудо. А вы? У вас есть дети, которые росли с вами, господин Джордан?
Фабер вышел из машины. Медленно они пошли к лифтам.
Падчерица, сказал Фабер. Дочь моей жены Натали от первого брака. Верене было всего четыре года, когда я с ней познакомился. Я с ума сходил от любви к этой маленькой девочке он замолчал.
Слишком много любви? тихо спросил Белл.
Я боялся, Фабер почувствовал вдруг, как его обдала волна печали. Все, что я чувствовал к Верене, все, что я для нее сделал, все это было слишком. Я избаловал ее, я ее испортил, вздохнул он, но потом упрямо добавил:Но я дал ей лучшее воспитание. Она должна была стать мадам Кюри, Лизой Мейтнер, Голдой Меирпо меньшей мере. Она, естественно, никем не стала. В этом большая доля моей вины. Сейчас она с мужем живет в Лос-Анджелесе. После смерти моей жены я ее больше никогда не видел и почти ничего о ней не слышал Изредка звонок, ни одного письма Когда она была маленькой, она хотела сохранить свою фамилию и не хотела быть удочеренной мною, позже уже я не хотел Болтовня старого человека. Я прекращаю. Но ведь вы сами спросили, не так ли? Осталось только разочарование.
Ясно, сказал Белл.
После этого я никогда больше не был связан с детьми, до Фабер запнулся, до сегодняшнего дня. Не то чтобы я их не любил, но
Вы уже в порядке, господин Джордан, сказал Белл, вам тяжело, но вы в порядке. Подумайте, какая жуткая у меня профессия. А знаете, моя жена страстно мне завидует.
Завидует? Фабер кашлянул. Белл шел слишком быстро. Фабер ни за что бы в этом не признался, но ему становилось все тяжелее дышать. Заболела грудь.
Завидует мне. Белл засмеялся. Вы можете себе это представить: Федеральное статистическое ведомство! Компьютерные распечатки! Цифры, цифры, цифры! Но ты работаешь с людьми, говорит моя жена. И все хочет знать о моей работе, ей всегда мало. Конечно, это удобно, когда все, что меня мучает, можно выложить ей.
Они дошли до лифтов. Белл нажал на кнопку, через некоторое время открылся лифт. Они поднялись в главный холл, так как Фабер хотел купить цветы.
Я очень счастлив с женой и детьми, сказал Белл и после паузы тихо добавил:А я только что проклинал свою профессию. Для себя я не могу представить жизни, более полной смысла.
4
Как только они вышли из лифта в холл, запищал пейджер, торчавший в нагрудном кармане рубашки Белла. Врач объяснил Фаберу: то, что в обиходе называют пищалкой, с помощью которой можно поддерживать радиосвязь, надлежит называть пейджером.
Сейчас буду на месте! Белл поспешил к телефонной кабине.
Фабер увидел в холле информационный стенд, окошки приема и выписки пациентов, почтовое отделение, банк, парикмахерскую, супермаркет, туристическое агентство, аптеку, ресторан, кафетерий, газетный киоск, книжный магазин и, разумеется, цветочный магазин. На стенах висели большие табло, которые давали информацию о множестве отделений, отделов, операционных залов, реанимационных отделений, лабораторий, лекционных залов и прочих подразделений, расположенных на этажах громадного здания.