Думая о Марлен, Фабер как наяву слышал ее голос и слова: «Он многому научил меня и самому важному в любви. Всегда помните об этом, мой друг: вы не можете сделать человека, которого любите, счастливым, даже выполняя все его желания, пока вы сами не будете счастливы».
«У тебя нет будущего. Даже самого малого. Все растрачено». Так сказала Марлен, играя содержательницу публичного дома, Орсону Уиллису, думал Фабер. И у меня нет больше никаких чувств, даже малой частицы чувства. Its all used up. Никакого чувства к другому человеку. Значит, и к Мире, бедной, доброй, замечательной Мире. Я любил ее. Определенно любовь была. А теперь? Ничего.
С Натали я хотел вместе состариться. С тех пор как она умерла, я часто размышлял: существует ли такая любовь, совершенно особая форма любви между старым мужчиной и старой женщиной. Я думал, как это должно быть чудесно, если это возможно. Я даже думал о таком отношении к Мире. Но для этого мне нужны были чувства. А их у меня больше не было. У меня было чувство ответственности за Миру и Горана. Поэтому я здесь. Нет, думал он, хуже! Это не ответственность, это жалость. Я чувствую к Мире только жалость. «Вы не можете сделать человека, которого вы любите, счастливым, даже выполняя все его желания, пока вы сами не будете счастливы».
Я несчастлив уже много лет, и моей любви к Мире уже давно больше нет. Что я могу сделать? Beware of pity! Берегись жалости!»
И он снова подумал о Марлен.
«Она рассказывала мне об этом английском фильме, в котором ее подруга Лилли Палмер, еще совсем молодая, играла главную роль. Это было уже в эмиграции. «Beware of pity!» Мне снова послышался голос Марлен: «Это была экранизация единственного завершенного романа Стефана Цвейга, мой дорогой. Вы знаете его под немецким названием «Нетерпение сердца». Цвейг пишет о двояком сострадании: об истинном, которое твердо, терпеливо, участливо и готово все выдержать, и о фальшивом, которое есть не что иное, как нетерпение сердца, стремление поскорее освободиться от мучительного потрясения чужим горем. Забудьте это, мой дорогой, это из другого времени. Сегодня мы все должны иметь сострадание друг к другу, настоящее сострадание, но мы его не имеем»
Это и есть фальшивое состраданието, что я чувствую к Мире, подумал он, теперь мне стало ясно, только нетерпение сердца, а не настоящее сострадание, которое испытывает доктор Белл к своим больным детям: твердое, терпеливое, готовое все выдержать.
Вчера, размышлял Фабер, когда я сидел у изголовья Горана, вошел Белл, переживавший смерть Стефана, и долго сидел совершенно подавленный, уставившись в пол. «Смерть каждого ребенкаужасная катастрофа», сказал он тогда. А я подумал: «Этот худой измученный врач за несколько часов научил меня простой истине, что жизнь и умение сострадать тесно связаны».
Его жизнь и его сострадание!
Но что же теперь будет с Мирой и со мной? Что?»
Глава четвертая
1
Когда он вернулся из Городской больницы и вошел в холл «Империала», он понял, что его друг Лео Ланер сегодня не дежурит. Его приветствовали два незнакомых портье.
Вас ожидает дама, господин Фабер, сказал один из них, от фрау Вагнер.
Он испуганно остановился:
Фрау Вагнер?
Да, господин Фабер. Дама в баре.
Спасибо, сказал он.
«Что бы это могло значить? подумал он. Что хочет от меня старая женщина, с которой я в 1945 году сидел в подвале Нойер Маркт? Что случилось?»
Маленький бар с изящной бело-золотой мебелью и темно-розовыми шелковыми обоями был пуст. За одним из столиков сидела женщина лет пятидесяти. Она была в белом летнем костюме и серьезно смотрела на Фабера карими глазами. Короткая стрижка, волосы тоже коричневого оттенка, овальное лицо.
Фрау Вагнер?..
Господин Фабер! Она быстро поднялась и протянула ему руку. Ее рукопожатие было крепким. Мы никогда не виделись. Моя мать
Анна Вагнер, сказал Фабер.
«Ее мать, подумал он. Значит, она вторая дочьРената».
Моя мать была тогда мной беременна, уже на сносях, сказала стройная женщина в белом летнем костюме. Одна она выжила. Просто повезло. Другие, сидевшие в этом подвалесвященник Рейнхольд Гонтард, старая фройляйн Тереза Рейман и молодая актриса Сюзанна Рименшмид, были казнены. Простите, что я говорю об этом, но я здесь из-за этих убийств.
Из-за этих убийств Откуда вы знаете, что я живу в «Империале»?
Об этом писали в «Вельтпрессе». В газете есть колонка: «В Вену прибыли». Я сегодня увидела там ваше имя и позвонила в отель. Мне сказали, что вы утром ушли. Тогда я пришла вечером, примерно час назад. Я подождала бы еще час и тогда оставила бы свой номер телефона. Мне нужно срочно с вами поговоритьне здесь, не в баре. Мы можем пройти в ваш номер?
Конечно, фрау Рената.
Не надо «фрау», пожалуйста, просто Рената!
Но
Я настаиваю на этом. Я живу благодаря вам.
Вздор!
Никакого вздора! Если бы вас не было в этом подвале и вы не помешали бы химику Шрёдеру взорвать проход, при взрыве погибли бы все. И моя мать. Она мне все время рассказывала о вас. А я снова и снова перечитывала ваш первый роман, в котором вы описываете события той ночи.
«Значит, Рената, только Рената!»
Раньше я чаще навещал вашу мать, дорогая Рената, сказал Фабер. Как она себя чувствует?
Она умерла, сказала Рената, шестнадцать лет назад от рака. А Евамоя сестрас тысяча девятьсот восьмидесятого года живет со своим мужем в Австралии.
Ваша мама умерла. Фабер стал запинаться. Я очень сожалею, Рената.
Смерть была милосердна, мама почти не чувствовала боли. Все произошло очень быстро. Со дня ее смерти я живу одна. Я работала несколько лет корреспонденткой в Вашингтоне от политического еженедельника «Вохенмагазин», в котором я и сейчас работаю. Но теперь я снова в Вене. Я знаю, как вы относитесь к этому городу и его жителям, господин Фабер. Но не все здесь подлецы, и здесь можно жить!
Он угрюмо посмотрел на нее.
Я не упрекаю вас! сказала Рената, когда они покинули бар и пошли через холл к лифтам. Что привело вас в Вену на этот раз?
Больной мальчик, сказал он.
2
Потом они сидели в гостиной номера 215 с светло-голубыми шелковыми обоями, с раздвижной зеркальной дверью и старыми картинами, изображавшими прекрасных дам и почтенных господ из прошлых столетий.
Я рада, что вы в Вене, сказала Рената Вагнер. Иначе нам пришлось бы вас долго разыскивать. В Люцерне, в вашей квартире, никто не отвечает. Мы слышали, что вы уже многие годы постоянно путешествуете.
Это так.
Наш журнал подвергается сильным нападкам. Мы должны быть особенно точны в производимых расследованиях, иначе нам угрожают санкции. Несмотря на всю нашу аккуратность, несколько раз это уже случалось. У нас лучшие репортеры. Мы имеем связи с достойными доверия служащими полиции и Министерства иностранных дел. Итак: две недели назад в Вене арестована группа правых экстремистов. При обысках в домах найдено много секретных материаловпрежде всего о руководителе этой группы. У вас есть оружие?
Фабер поколебался, но затем утвердительно кивнул.
Здесь?
Нет. Почему вы спрашиваете?
Материалы с абсолютной надежностью свидетельствуют, что шефом этой и нескольких других неонацистских групп является тот судья, который в 1945 году приговорил к смерти и приказал расстрелять Сюзанну Рименшмид, Терезу Рейман и священника Гонтарда, доктор Зигфрид Монк.
3
Монк жив?
Он жив. Полиция имеет все доказательства. И мы их тоже имеем. Монк живет по безукоризненно сфабрикованным документам под несколькими именами. Он один из главных боссов неонацистов Германии, Франции и Австрии. Постоянно меняет места проживания. Разумеется, у него есть телохранители. Мы расследовали факты: в случае опасности определенные высокие чины в полиции и Службе безопасности Германии предупреждают его. Так ему до сих пор удавалось избегать ареста, и на сей раз тоже, когда группа провалилась. В настоящее время он находится в Австрии под именем Эрнста Модлера или Фридриха Нимана. Рената Вагнер достала из белой кожаной сумки конверт и передала его Фаберу. Я принесла вам снимки. Это очень хорошие копии фотографий, которые были обнаружены при обысках.
Фабер рассматривал снимки, один за другим. Монк был приземистым крепким мужчиной с круглой лысой головой и добродушными глазами. На всех фотографиях он улыбался.
«В 1945 году он не улыбался, подумал Фабер. И толстым он тогда не был. Значит, это тот человек, который виновен в смерти Сюзанны и остальных. Зигфрид Монк. Убийца жив».
Вы можете оставить копии себе, сказала Рената.
Я благодарю вас, Рената.
«Итак, Монк жив, думал он, Монк жив».
Сколько ему лет?
Семьдесят девять, сказала журналистка. В тысяча девятьсот сорок восьмом году он был арестован в Вене. Вы ведь знаете об этом?
Да, сказал Фабер. Это я знаю.
И сразу же с помощью друзей ему удалось совершить побег из здания судая узнала об этом из архива.
У него тогда было много хороших друзей, сказал Фабер. Как и сегодня.
Господин Фабер, вы столько лет преследовали его статьями и расследованиями. Вы представляете для него огромную опасность. Теперь, когда эти люди становятся все сильнее, он наверняка попытается убрать вас с дороги. Вам это ясно?
Совершенно ясно.
Вы недостаточно осторожны.
Я знаю это, сказал Фабер.
«Монк тоже недостаточно осторожен, подумал он. Какая нелепость! У Монка есть молодые люди, которые могут меня убить. В состоянии ли я вообще физически, в свои семьдесят лет, убить Монка? Когда я думаю о Сюзанне, о других, о моем отце, о всех утраченных надеждах, тогда я становлюсь способен. Если бы мне повезло встретить в такую минуту Монка! В Вене. В другом городе. В другой стране. Все равно где. Но это только фантазии».
Рената, сказал он, я никогда не смогу вас достойно отблагодарить. В том числе и за то, что вы и ваш журнал не теряете веры.
Я же вам сказала: не должны все уходить в сторону. Это же было бы как раз то, чего всеми средствами хотят добиться эти негодяи. Чтобы им не было никакого сопротивления, чтобы они снова вернулись к власти. И еще я вам говорила, что, видит бог, в этой стране живут не только подлецы
Она встала и подошла к нему ближе.
Вы сказали, что вы здесь из-за больного мальчика. Кто этот мальчик? Вы хотите об этом рассказать?
Конечно, сказал он и изложил все обстоятельства, связанные с Гораном.
Ну, и этот доктор Белл, эта женщинадоктор Ромер, другие врачи, сестры, санитары, «желтые тети», клоуны, священникразве это не другая Вена?
Он молчал.
Вы пережили так много я понимаю вашу ненавистьи в то же время не понимаю.
Что это значит?
Вы забыли всех хороших людей, которых вы знали в этом городе? Вашего друга Виктора Матейку, который отсидел шесть лет в концлагере и стал первым советником по культуре в Вене, человека, которого вы в день его смерти в апреле прошлого года назвали «чистой совестью этой страны»? Вы забыли политиковкрасных и черных, таких как Фигл, Крайски, Рааб, Питтерман, Шерф, коммуниста Эрнста Фишера, Бенья, Штарнбахера? Вашего издателя Пауля Жолнея, вашего друга Вилли Форета, для которого вы писали сценарии? Психиатров, которые спасли вам жизнь после вашей алкогольной катастрофы? Один из них и его жена стали вашими добрыми друзьями, как вы рассказывали. Вы забыли Пауля Вацлавика и профессора Виктора Франкля? Вашего друга Петера Хюмера и его грандиозный «Клуб два» на телевидении? Историка Фридриха Хеера, Гельмута Квальтингера и Оскара Вернера? Всех безупречных, незапятнанных артистов, писателей и журналистов? Порядочных церковных служителей?
Фабер безмолвно смотрел на нее.
Конечно, SPOпотрепана, консерваторытоже. Каждая партия, каждая коалиция, которая слишком долго остается у власти, приходит в упадок, опускается. Но ведь есть, наконец, настоящая оппозиция, я не имею в виду националистов, я имею в виду зеленых, позиции которых усиливаются. Я имею в виду Либеральный форум. Во всем мире время больших старых народных партий прошло, господин Фабер. После выборов в этой стране все будет выглядеть иначе. Я знаю, что вы хотите сказать: националисты получат голоса. Да! Но и зеленые тоже! И Либеральный форум! Мы не можем сделать больше, чем помешать худшему. Но и это значит очень много!
Я желаю вам счастья! сказал Фабер.
«Вена, думал он. Дневной город и ночной горододин город. Провокаторы, разный сброд, убийцыи такие люди, как эта журналистка. Вена»
Вы и ваши друзья боретесь за нас. Мы боремся за детей и за их будущее. Одна ненависть не поможет, господин Фабер, как бы понятна она ни была. Ненависть не дает нам двигаться вперед. «Самое главноесопротивление», так называется книга вашего друга Матейки. И если мы будем непрерывно оказывать сопротивление, выявлять каждую подлость, каждый скандал, каждую опасность, если мы убедим людей не допускать к власти националистов, тогда мы можем надеяться, что нашим детям не придется пережить то, что пережили вы! Рената была несколько смущена. Высокие слова, сказала она. Но это не просто фразы, нет. Это то, во что я верю, во что верят мои друзья и многие, многие люди в этой стране. Сопротивлениеэто наш единственный шанс!
Вы великолепны, Рената! сказал он.
Ах, бросьте! Я просто не хочу, чтобы все еще раз повторилось. И я знаю, что сейчас не пять минут до полуночи, а половина третьего утра.
Она первый раз улыбнулась.
И вы, конечно, еще боец, вы еще не сдались. Нет, не возражайте! Она порылась в своей белой сумке. Это моя визитная карточка. По одному из этих номеров вы можете меня найти. Для вас я всегда на местеи все мои коллеги тоже. Звоните, если верите, что мы можем вам помочь! У нас надежная защита от хакеровнас нельзя подслушать. Обещайте, что вы позвоните.
Обещаю, сказал Фабер.
Для меня встреча с вамибольшое событие, сказала Рената. Сейчас мне нужно в редакцию. Если вы отсюда уедете, дайте знать о себе, чтобы мы могли держать вас в курсе дела, если Зигфрид Монк начнет действовать.
Я хочу это сделать, сказал он. Я знаю, что нельзя становиться таким, как те, кого ненавидишь. Но это невыносимодумать, что они уходят от ответственности, что такой, как Монк, уходит Я провожу вас до лифта, Рената.
Они спустились по коридору, в котором все еще пахло свежей краской, к лифтам. Он нажал кнопку. С гудением остановилась кабина. Открылись металлические двери.
Рената тихо сказала:
Может быть, однажды, может быть, однажды будет так, как говорит один герой Достоевского: «должен вернуться назад и снова полюбить»
Она быстро вошла в лифт. Двери закрылись.
4
27 июня 1914 года старший лейтенант Франц Ландхоф говорит своей молодой красивой жене:
Милая, я зарезервировал для тебя назавтра особенно удобное место на Аппелькае. Ты сможешь совсем близко увидеть наследника и его жену.
Соня обнимает его.
Спасибо, кричит она, спасибо, сердце мое! По этому случаю я надену новый костюм из Вены, ну этот, из зеленого муара, и шляпу-жерарди с репсовой лентой. До чего же я взволнована, ты так нежен со своей маленькой женой!
К сожалению, я не могу с тобой пойти, говорит он. Я на весь день откомандирован для организации чествования. Я освобожусь поздно.
На следующий день ранним утром начинается его служба. Как только он уходит из дома, красавица Соня одевается в праздничный наряд и идет к своему сербскому другу, который живет за городом и с которым она уже два года обманывает своего мужа Прекрасный день проведет она в объятиях своего любовника
Фаберу снилась сцена из фильма, сценарий которого он писал в 1953 году. Мира знала об этой истории. Он вставил эту сцену в сценарий.
Соня вечером возвращается домой. Ее муж молча сидит у окна. Прежде чем он успевает что-либо сказать, Соня начинает весело рассказывать:
Мой милый, это было просто чудесно! Я все очень хорошо видела, Франца Фердинанда, его жену, тебя. Действительно, незабываемое зрелище! Надеюсь, наследник скоро снова приедет!
Рядом с кроватью заверещал телефон. Фабер вскочил, сначала не понимая, где находится. Попытался включить ночник, опрокинул стакан с водой, мокрая трубка телефона чуть не выскользнула из руки.
Алло. Его голос звучал глухо, болела голова. Чувствовал он себя отвратительно.