Совершенно поразительные глаза!
Господин Фабер!
Фройляйн Мира! Прекрасное имяМира, сказал он.
Оно означает «мир». После тысяча девятьсот восемнадцатого года многие родители так называли своих детей. И сейчас тожеМир или Мира.
Вернулся Роберт Сиодмэк, быстрый и веселый. Тогда он все время спешил и почти все время был весел. Он принес несколько коробок в ярких блестящих упаковках.
Вот, дарлинг! сказал он и выложил все перед Мирой на стол. В коробках были прозрачные окошечки, через которые были видны нейлоновые чулки и тюбики с губной помадой. Сиодмэк приехал в Сараево с большим чемоданом, забитым нейлоновыми чулками и губной помадой. Он знал зачем.
Нет, сказала Мира. Это исключено! Очень мило, мистер Сиодмэк, но я не могу это принять.
Разумеется, можете, дарлинг! протестовал Сиодмэк. Знаете, кому еще я дарил это? Бургомистру для его жены и дочери, двум десяткам господ из Управления, высокопоставленным товарищам Вы можете принять это совершенно спокойно, вспомните о том, что в войне мы вместе воевали против него! Движением подбородка он указал на Фабера и ухмыльнулся. Я выступаю как старый товарищ по оружию. Вы как моя молодая очаровательная сестра. Я считаю, ваш патриотический долгпринять мой маленький подарок. Поспрашивайте вокругя уже многим доставил эту радость!
Сиодмэк действительно завалил город нейлоном и губной помадой. Благодаря этому киношникам был обеспечен доступ ко всем реликвиям, пока еще тщательно сокрытым в музее, и было разрешено снимать повсюду. Сиодмэк сумел обработать самых недоброжелательных людей.
Пожалуйста, фройляйн Мира! попросил и Фабер, видя, как девушка борется с соблазном. Она все поглядывала на коробки.
Ну хорошо, если это для вас так важно, я это приму, сказала Мира. Я очень благодарна вам, мистер Сиодмэк.
Не Сиодмэк, сказал режиссер. Роберт! Причем дважды! Фаберу и мне. А мы говорим вам «Мира»окей? В Америке это абсолютно нормально
Тогда, значит, Роберт, Мира посмотрела на Сиодмэка, и Роберт. Она посмотрела на Фабера.
И Мира, ответили одновременно Фабер и Сиодмэк. Все рассмеялись. Мира смеялась в первый раз с того момента, как Фабер с ней познакомился. «Как будто взошло солнце», подумал он тогда. В старых деревьях запели птицы, в большом саду мирно беседовали евреи, христиане, мусульмане, боснийцы, сербы и хорваты.
9
Первого заговорщика звали Грабец. Он был схвачен, прежде чем успел что-нибудь сделать.
Второго звали Кабринович. Он бросил бомбу и промахнулся, ранив совсем не того.
Третьим был Принцип, который выстрелил дважды. Уже к вечеру очень жаркого дня 28 июня 1914 года информационные агентства отстучали сообщение об убийстве наследника австро-венгерского трона и его супруги во все концы земли. Романтичный городок по имени Сараево вдруг стал центром мира.
Всего в Сараево было шесть молодых людей, решившихся на убийство австрийца и его жены, но лишь трое из них играли заметную роль Жарко, очень жарко было и в музее, где господин Конович, сербский историк с большой белой бородой, рассказывал им об этом, а Мира переводила.
Студия «Босна-фильм» предоставила в распоряжение Фабера и Сиодмэка старый «опель». Сначала Фабер отвез Миру домой, чтобы она могла переодеться. Теперь на ней было тонкое красное платье. Мужчины были в брюках и рубашках. У всех на лбу выступил пот. В музее было очень много фотографий из того времени, эскизов, картин, газетных материалов и книг. Хранитель музея был пламенным патриотом. Соответствующим получился и его рассказ.
Босния, торопливо переводила Мирастарый господин говорил быстро, не считаясь с тем, успевает ли она за ним, сердце Югославии, была в тысяча девятьсот восьмом году аннексирована Австрией. Население восприняло австрийскую оккупацию еще хуже, чем турецкую
Мира говорила почти без акцента. Она была теперь снова очень серьезна.
Поэтому вскоре образовалось общество, которое называлось «Молодая Босния» и выступало за самостоятельность страны в союзе с остальными южными славянами под руководством Сербии
Пожалуйста, немножко помедленней, дорогой господин Конович, сказала запыхавшаяся Мира на сербскохорватском.
«Как она хороша, думал Фабер, как блестят ее черные волосы».
Он должен был сдерживать себя, чтобы не смотреть неотрывно на ее тело, контуры которого отчетливо угадывались под тонким платьем.
Рассказ господина Коновича длился почти два часа. Он говорил с огромным волнением, и они через Миру действительно узнали от него все, что им было необходимо. Как «Молодая Босния» установила связь с тайным обществом «Черная рука» в Сербии. Как шеф «Черной руки» полковник Драгутин Димитриевич, носивший имя Апис, с помощью нескольких заговорщиков переправлял контрабандой оружие в Сараево. Все эти тайные встречи, сложнейшие приготовления. Поражения. Потери. Мужество, храбрость и героизм сербских заговорщиковКонович все больше заводился, и Фаберу, несмотря на жару, вдруг стало холодно. Он тихо сказал Сиодмэку по-английски:
В Сараево все счастливы, так считается. И как долго это еще может продлиться? До тех пор, пока здесь есть Тито и этот социализм. А если Тито умрет и социализм рухнет?
Да, сказал Сиодмэк, я тоже был однажды счастливв Берлине.
10
При осуществлении этого убийства все пошло вкривь и вкось, так представлялось дело после объяснений хранителя музея.
Итак, Грабец сразу выбыл из строя Наборщик Неделько Кабринович бросил бомбу в машину наследника престола, автомобиль венской фирмы «Греф и Штифт». Наследник Франц Фердинанд с плюмажем на огромном кивере сидел в салоне открытого автомобиля, рядом с ним Софи, его супруга, вся в белом, в огромной белой шляпе. Адъютант наследника был ранен и немедленно доставлен в больницу Видите, вот здесь рисунки и фото свидетелей с места происшествия! Кровь, оборванные телеграфные провода, разбитые окна, испуганные люди, растерянные люди Кабринович пожалуйста, немного медленнее, господин Конович! Мира вытерла лоб маленьким платочком. Неохотно историк заставил себя говорить медленнее. Мира перевела, что рано утром 28 июня Кабринович пошел к фотографу, потому как обнаружил, что у него нет ни одной хорошей фотографии.
Вот она, сказала Мира и указала на фотографию, предъявленную Коновичем.
Она была сделана утром двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года. Кабринович, наверное, был бы доволен. Но это фото увидеть ему не пришлось.
Сахар, восторгался Сиодмэк, чистый сахар!
Бросив бомбу, он прыгнул в реку Милячку. Он хотел умереть, прежде чем его схватят, он проглотил яд. Ему было девятнадцать лет. Трое молодых людей, совершивших покушение, были не старше двадцати лет. Все, что они совершили, они совершили ради отечества, сказал господин Конович.
Ясно, подумал Фабер, внезапно рассвирепев. Ради отечества. Всегда ради отечества! Сладостно и достойно умереть за отечество. Dulce et decorum est pro patria mori. На латыни дерьмовые учителя все еще осмеливаются преподносить это своим ученикам, патриоты всех стран, такие как этот Конович. Дать бы пару раз по морде
но яд разложился и не подействовал, сказала Мира, поспевая за историком.
Они вытащили его из реки, избили до полусмерти и бросили в тюрьму Посмотрите на эти рисунки и фотографии!
В старом здании музея было невыносимо жарко.
Все это случилось уже на пути наследника в ратушу на прием. Австрийские офицеры заклинали Франца Фердинанда не ехать обратно через Аппелькай. Но он настоял на этом. Он хотел заехать в госпиталь к своему раненому адъютанту. Итак, это был решающий момент: на углу Шиллерэке у магазина деликатесов свернуть с Аппелькая и через мост ехать прямо к резиденции или свернуть направо в город, где на Франц-Йозеф-штрассе стояли в ожидании жители городавот, вы видите все эти рисунки и фотоили дальше прямо к госпиталю.
Наследник настоял на своем: вниз по Аппелькаю к госпиталю. Все произошло очень быстро. Автоконвой тронулся. Уже доехали до рокового угла.
здесь поворот, вотснимки! первая машина поворачивает направо к городу, водитель второй машины одновременно забирает вправо, то есть нарушает действующие тогда правила левостороннего движения. Он не вписывается в поворот и оказывается слишком близко к правому тротуару. Там стоит Принцип. Но как раз во второй машине сидит наследник. Генерал Потиорек из группы сопровождения кричит водителю, что тот движется неправильно. Здесь и здесь зарисовки свидетелей! Водитель пугается, останавливается, чтобы сдать назад. При всеобщем волнении полиция буквально прижимает Принципа к машине, и он стреляет!
В музее хранилась дюжина рисунков и картин, изображающих эту сцену. Принцип с оружием, офицеры на передних сиденьях открытых машин, Софи в огромной белой шляпе и рядом с ней Франц Фердинанд с большими усами и большим кивером, все в абсолютном ужасе, женщина в белом уже сражена, за спиной Принципа ясно виден человек в феске.
Наследник шептал своей жене: «Не умирай, не умирай, пожалуйста, Софи!», а его мундир в это время пропитывался кровью. Но Софи была уже мертва. Об этом рассказывал позднее генерал Потиорек, переводила Мира. Франц Фердинанд рухнул над телом жены.
Генерал Потиорек умолял его сказать что-нибудь. Он сказал: «Этоничего». И тут его жизнь оборвалась. В этот момент пожалуйста, медленнее, господин Конович!..в этот момент у Принципа из кармана выпала бомба. Все отпрянули назад. Он стоял один с выражением безграничного удовлетворения и удивительного спокойствия на лице. Наверное, он думал: сейчас бомба взорвется, сейчас я умру. Но бомба не взорвалась. Она немного покачалась, слабо подымилаи осталась лежать на мостовой.
Great, just great!в восторге простонал Сиодмэк.
Как уже было упомянуто, ни одному из трех героев еще не исполнилось двадцати лет. Ни один не мог быть повешен. И ни один из них не был повешен. Но все трое закончили свою жизнь в тюрьме, двадцать лет тюрьмы. Гаврило Принцип умер быстро в одиночной камере, от туберкулеза костей и недоедания.
Снимки, снимки, снимки
И снова Мира неустанно переводит своим мягким голосом:
Вот этодрузья Кабриновича. Принцип был одиночкой, у него не было друзей. Здесь вы видите, как после убийства разрушают магазины сербских торговцев в Сараево, а их домашний скарб выбрасывают на улицу. Эти сербы были повешены австрийскими офицерами, они были связаны с заговорщиками. Много людей было повешено
Да, да, да, сказал Сиодмэк. Все прекрасно, все великолепно, все драматично, действие, действие, действиено где же девушка?
Конович поинтересовался у Миры, что сказал Сиодмэк. Она объяснила. Он медлил с ответом, но потом ответил смущенно и одновременно разгневанно.
Что он говорит? спросил Сиодмэк.
Он никогда не допустит, чтобы здесь снимался американский кич.
Но, но, в чем дело? Сиодмэк решил действовать мягко. Нам дьявольски не повезло: есть хорошая история, где тайные агенты, генералы, убитый наследник престола, suspence and crime, совершившие покушениепрошу прощения, я имел в виду, конечно, героев, но одни парни и кроме убитой Софи ни одной женщины! Нам нужна любовная пара!
Мира перевела. Конович выглядел недовольным.
Он говорит, что должен быть создан фильм о национальном величии. Здесь не нужно никакой любви.
Сиодмэк заговорил очень серьезно:
Всем людям нужна любовь. Они имеют на это право Скажите ему, пожалуйста, Мира, об этом.
Она перевела. Хранитель музея заговорил.
Что случилось?
Он говорит, что у Принципа была любовь. Большая любовь.
There you are, проворчал Сиодмэк. И что? Господин Конович боится, что большая любовь нанесет ущерб героическому образу господина Принципа?
Мы не должны с ним так обращаться. То, что вы сейчас сказали, Роберт, я не буду переводить. Господин Конович покажет нам фотографию этой девушки.
Почему он не сделал этого сразу? ворчал Сиодмэк. Fuck him!
Роберт! сказал Фабер.
Что, малыш?
Shut up!
В углу другого зала висели фотографии Принципа и очень красивой девушки с темными волосами и темными глазами. Фаберу она показалась похожей на Миру.
Господин Конович говорит, перевела Мира, что эту девушку звали Елена Голанк. Сейчас ее зовут Елена Добрович, потому что она вышла замуж. Она родилась в Сараево в тысяча восемьсот девяносто втором году
Девяносто втором Сиодмэк быстро подсчитал. Сейчас у нас пятьдесят третий. Итак, ей шестьдесят один годсовсем юное создание! Где она живет? Спросите господина Коновича, дарлинг! И пусть он не боится. Мы не причиним вреда его герою нет, не говорите этого! Только адрес, пожалуйста!
Мира спросила. Историк был смущен. Он долго молчал. Затем сбивчиво заговорил.
Господин Конович сомневается: Елена очень замкнутая женщина. Уже несколько лет она не появляется в городе. Визит может оказаться неприятным.
Для кого? спросил Сиодмэк. Для него? Для нее? Для нас?
Он говорит, для вас и для нее. Почему вы не оставите Елену в покое? Она так много пережила. Зачем спрашивать ее теперь о Принципе и о ее любви к нему? За это время прошло две войны. Страдание за страданием. И для Елены тоже. Зачем нужно обязательно ее расспрашивать?
Потому что нам нужна ее история, поэтому.
Господин Конович говорит, что это трагическая история.
Все настоящие любовные истории трагичны. Что с ним? Сиодмэк посмотрел на Фабера. Вы понимаете, почему этот son of a bitch не хочет, чтобы мы поехали к этой девушке?
Может быть, у него есть веские причины
Ах, послушай, черт возьми, какие веские причины! Теперь еще вы начинаете! Мире Сиодмэк сказал:В разговоре с Еленой мы будем вполне тактичны и осторожны, я это обещаю. Но ведь в тысячу раз лучше услышать об этой большой любви из ее уст, а не из его. Пожалуйста, адрес, сделайте одолжение
Конович отвернулся. Фабер смотрел на него с любопытством. Что происходит в душе этого человека?
Затем историк что-то сказал.
Елена живет недалеко от Илидцы, объяснила Мира. Я знаю, где это.
Чудесно! Спросите у дорогого господина Коновича, не одолжит ли он нам на время только для визита к Елене несколько фотографий? Мы тоже пожертвуем приличную сумму для музея.
Мира поговорила с хранителем.
Он должен сначала спросить директора.
Ну конечно же!
Историк исчез.
Мы никогда не получим фото, сказал Фабер.
Мы их наверняка получим, сказал Сиодмэк. Я подарил директору для его дам шесть пар нейлоновых чулок и шесть тюбиков губной помады.
11
Перед домом в огороде работала маленькая полная женщина. В саду в диком беспорядке росли анемоны, первые красные, белые и желтые розы, пурпурно-красные яснотки, львиный зев, лилии, тысячелистник и валериана. Рядом с большим крестьянским домом был виден хлев, а за ним пастбище, на котором паслись козы. В отдельном загоне двора хрюкали несколько свиней. На лужайке кудахтали удивительно крупные пестрые куры.
Они приехали на старом «опеле» студии «Босна-фильм». Фабер за рулем, Мира рядом, на заднем сиденье Сиодмэк. Они открыли все окна, и горячий ветер обвевал их лица и трепал волосы. В этих местах среди лугов и пастбищ было много хуторов, на горизонте виднелись темные леса. За ними поднималась высокая гора. Поблизости мычали коровы. Маленький лохматый пес с лаем мчался через огород.
Мира громко позвала Елену по имени. Полная маленькая женщина подняла голову. Она поняла, что Мира просит ее подойти к изгороди. Елена поднялась, уперла руки в бока и, охая, распрямилась. Ей было тяжело, это причиняло боль. Ходьба тоже, она прихрамывала. Елена не носила ни чулок, ни обуви, только грязный фартук поверх черного рабочего халата и косо повязанный платок на седых волосах. Кожа лица была грубой, глаза как щелки, и ни одного зуба во рту. Маленький пес заливался лаем, как бешеный.
Елена прикрикнула на него, и он замолчал. Маленькая женщина подошла к изгороди и внимательно, но в то же время дружелюбно стала рассматривать своих гостей. Мира представилась сама и представила мужчин. Фабер и Сиодмэк поклонились. Елена что-то произнесла.
Она говорит: бог да сохранит и защитит нас на всех наших путях.
Какой бог? спросил Сиодмэк.
Shut up, сказал Фабер.
Но послушай, дружище, здесь молятся по крайней мере трем различным богам. Хорошо, забудем это. Бог да сохранит и защитит и Елену на всех ее путях. Скажите ей это, дорогая.
Мира перевела.
Старая женщина кивнула и улыбнулась своим беззубым ртом. После этого она долго говорила с Мирой, которая наконец перевела:
Я сказала, что мы снимаем фильм об убийстве в Сараево с Принципом в главной роли и, естественно, с ней, его большой любовью. А она на это ответила: это не выйдет. «Почему не выйдет?»спросила я ее. И она сказала: потому что между ней и Принципом никогда не было большой любви. Не было даже маленькой. Я ей сказала, что рассказал нам господин Конович, а она ответила, что не знает этого господина, но если он историк и работает в музее, то, конечно, он знает намного больше, чем она. Она просто глупая старая крестьянка, которая никогда не любила Принципа, и он ее тоже никогда не любил, иначе она бы это знала и помнила. Но она не помнит.