После этого Кэти ввязалась в жаркий спор с художником-скульптором в кожаных сандалиях, который в какой-то момент вечера порезал ногу. Кровь стекала по его лодыжке, но этого никто как будто не замечал, поэтому Кэти помалкивала. Они спорили о Вордсворте и Европе. Кэти имела категоричное мнение по поводу того, что он говорил и почему это неправильно. Розовое вино ударило ей в голову, и она сделалась язвительной. Она была твердо убеждена, что британцы всегда ненавидели европейцев. Взять Анну Болейн. Все терпеть не могли эту офранцуженную сучку. Ключевым аргументом в свою пользу она считала «Поле золотой парчи», хотя, честно говоря, она не помнила, в чем была суть переговоров и кто в них участвовал. В конце концов, ее муж склонился над столом и сказал, не слишком церемонясь: вы совершенно неправы, а поскольку он в буквальном смысле знал всё на свете, она была рада уйти от этого спора и перейти к другому, об издательском деле. Здесь она чувствовала более твердую почву под ногами, хотя к этому моменту алкоголь уже сделал свое дело и все уже начали повторяться и приходить к нелогичным выводам.
Ушли они рано. Они собирались на серьезный ужин, но муж стал горестно жаловаться на тошноту, как он думал, из-за свинины, которую они ели на обед, и в итоге они не пошли, отчего оба почувствовали себя полными ничтожествами. Кэти не могла уснуть. Она дважды меняла кровати. В оконной сетке застряла оса. Кондиционер гонял воздух по комнате, не остужая его. Утром муж проснулся и сказал: каждый раз, когда я переворачивался, мне снилось, что я должен подарить тебе маленькую рассыпающуюся коробочку. Было жарко, было прекрасно, теперь было почти идеально.
______________________________________
Завтрак. Три треугольника арбуза, одна чашка кофе, один стаканчик йогурта, одна баночка меда. Вот что ели они. Другие люди ели клубничный пирог-кростату, или цельнозерновые круассаны, или, боже упаси, яйца пяти способов приготовления с мясным ассорти. Стекались люди с древнеримской вечеринки, похмельные и победоносные. Привет Гарри, привет Лорди. Я проснулась с ячменем на глазу. Болит ужасно. Нет, раньше никогда такого не было, какого черта вдруг вскочило сегодня? Вчера их увеселения проходили в шатре на террасе. Теперь там было тихо, пусто и тоскливо, жерди, увитые плющом и усеянные бледными цветочками. Они говорили о сгоревшей многоэтажке. Я видела ее, когда ехала по Вествэй, она стояла вся черная, сказала женщина с ячменем. Сколько людей умерло, восемьдесят, восемьдесят пять? Еще неизвестно. Когда огонь такой температуры, тел не остается. А как же кости? Я думаю, опознают по зубам. Муж Кэти затолкал в рот сразу несколько виноградин. Он слушал другой разговор, между постояльцем и адвокатом-итальянцем. У меня католическое воспитание, Опус Деи, я знаю, о чем говорю, сказал адвокат. Мафия, ответил постоялец, и адвокат размашисто пожал плечами.
Спустя несколько минут Кэти лежала на шезлонге и оценивала свои жизненные решения. Всё не так плохо. Ей сорок, у нее маленький бриллиант на правой руке, она смотрит на гору, никто не мешает ей жить. Она совершенно одна, но при этом плотно окружена. Прошлым вечером перед вечеринкой у них с мужем состоялся серьезный разговор о браке. Мне не нравится необходимость находиться рядом, сказала она ему. Но почему, спрашивал он без конца. В чем причина этого чувства? Не то чтобы у этого чувства может быть причина, если только не считать цветы причиной аллергии на пыльцу. Она просто чихает, и всё, просто ей нужно семь часов, недель, месяцев, лет в день в полном одиночестве, ей нужно тралить дно океана, поэтому она столько времени проводит в интернете. То есть тебе нравится говорить, но ты не любишь, когда тебе отвечают, резко сказал муж, но дело было не в этом. Просто она не знала, как уживаться с кем-то рядом с собой, особенно во время сна. Она мостилась на краю кровати, она старалась изо всех сил. Через две недели она официально принесет клятву на языке, столь же чудовищно обтесанном и потенциально высокомерном, как лейбористский манифест Эда Милибэнда, высеченный на каменной плите. Где та плита, задумалась Кэти. Ее тоже измолотили в щебень? Все ли дороги Англии вымощены памятниками, которые общество признало токсичными? Она залезла в интернет. Плита «ЭдСтоун» стояла в саду ресторана «Айви». Я обещаю контроль иммиграции, я обещаю доступное для покупки жилье и улучшение условий аренды, я обещаю, что Национальная служба здравоохранения обеспечит каждого пациента приемным временем, я связываю себя узами со страной, где уровень жизни каждого следующего поколения превосходит уровень предыдущего. Сколько так будет продолжаться, по их мнению. Кэти, разумеется, хотела, чтобы служба здравоохранения никуда не девалась, но была уверена, что к ее старости люди будут питаться объедками на свалках, пытаясь укрыться от невыносимо палящего солнца. Дело сделано, всё кончено, нет никакой надежды. За неделю до ее отъезда из Британии кусок размером с Делавэр откололся от шельфового айсберга Ларсен С и уплыл прочь. Мексиканский залив полон мертвой рыбы, по океану кружит гора мусора, через которую пешком идти неделю. Она старалась умерить пристрастие своего мужа к сушильной машине, она избегала перелетов дольше восьми часов за раз, но даже сейчас, просто лежа на спине, она наверняка чему-то причиняла вред. Какое расточительство, какое преступлениерушить мир, где растет такое изобилие цветов. Кэти злилась, что ей приходится жить на закате планеты, но она не могла не чувствовать любопытства, ей интересно наблюдать за тем, как люди, она сама в том числе, компульсивно оскверняют собственное гнездо.
Кэти приснился ее бывший любовник, и она решила написать ему по электронной почте. Она старалась звучать непринужденно, желая показать ему, что у нее всё хорошо. В Тоскане жарко, писала она добродушно. Наведайся к нам, когда вернешься. В последний раз она виделась с ним в баре кинотеатра. Она выпила пиво, он выпил кофе. Мне нужно идти, сказал он, у меня чай с королем Испании. Кэти засомневалась, но, придя домой, погуглила и обнаружила, что король Испании правда в городе. Это было несколько недель назад, и в письме она написала всего два предложения, но бывший ответил так, будто она только и делала, что три месяца донимала его. Он сообщил, что не знает ничего об этой области Италии, выразил беспокойство по поводу лесных пожаров и сказал, что увидится с ней осенью. Засим исчезаю, написал он в конце. Без конца исчезать для Кэтиее карьера, вся ее жизнь, ее искусство, и ее взбесило, что кто-то ее в этом обошел. Я В ДРУГОЙ СТРАНЕ, кричала она своему мужу. Я УЖЕ ИСЧЕЗЛА. Почему он вечно пытается ИСЧЕЗНУТЬ БОЛЬШЕ МЕНЯ. Она очень разозлилась. Почему ты так переживаешь из-за Себастьяна? резонно спросил муж. Она попыталась объяснить: не то чтобы она скучала, не то чтобы он ей даже нравился, просто она постоянно чувствовала, будто он ее переиграл. Однажды она снимала фильм с мужчиной, с которым она имела / не имела интрижку. Фильм назывался «Синяя пленка». Она была образцом недосягаемости, она не сдалась ни на половину, ни на четверть, ни на восьмую дюйма. Все карты были у нее на руках, она сосала его член, пока он запинался и спотыкался, затем под ее руководством он сносно удовлетворил ее рукой, не так, не так, быстрее, выше, точнее. После он был совсем разбит, а она сидела на диване, хладнокровная и торжествующая, наконец-то, думала она, удачные отношения.
Власть и ледчто у них общего? Может, она таяла по краям, может, она начинала вписываться в категорию, может, ей стоило повзрослеть, может, это и представляла собой взрослая жизнь, ледник, падающий в ванну? Почему тебе всё время надо побеждать, Кэти, какого черта ты решила, будто это гонка? Она ходила в очень эксклюзивную частную школу, от нее всегда попахивало, она была самой умной, не считая двух девочек. Близнецов, представьте себе, густоволосых блондинок. Место было ужасное, отстойное место, она хотела быть лучше всех, тем более что никто ее не любил и даже не разговаривал с ней толком, но близнецы, близнецы, у тех был необычайный талант и природное дарование, и этот многоязычный фасад хороших манер, свойственный только большим деньгам. У Кэти была тоже богатая семья, только в ней деньги удерживались хаотичным образом: бабушка контролировала финансы, а мать Кэти, по сути, бомжевала, обивала пороги универмага «Барнис» и отеля «Плаза», она ходила в такие магазины, где юноши-французы поджимали губы и говорили fi, гадость на первый наряд и ай-ай-ай мадам на второй, как бы он ни выглядел. Но ее мать его покупала, всегда его покупала, стояли восьмидесятые, она покупала его Каждый Чертов Раз. Это Алайя, Кэти, это «Ком де Гарсон», Кэти, у него белый воротник-хомут и рукава «летучая мышь», Кэти, я в нем пойду на обед. Потом Кэти брала его из ее шкафа и надевала в школу, жевала рукава на уроке математики, получала пятерку, но не лучшую пятерку, если помнить, какое ее ждало будущее. Будущее получилось не таким, на какое она рассчитывала тогда, но после тех лет на Таймс-сквер она знала, что могло быть гораздо хуже.
С ее матерью случилось вот что: она порезала себе вены на запястьях, лежа в ванне. С ее матерью случилось вот что: она заселилась в несколько захудалый отель, когда-то шикарный, но всё еще неплохой, дала на чай коридорному, поболтала с ночными дежурными, а потом передознулась в ванной комнате, не заплатив по счету. Кэти два дня, а можетдве недели, провела, в истерике обзванивая больницы, пытаясь найти ее, прежде чем остальное семейство удосужилось ей сообщить. Такая была семья, все друг другу чужие, разделенные громадными обитыми диванами абсолютного молчания. Когда спустя несколько лет умерла ее бабушка, от естественных причин, Кэти думала, что ей достанется изрядный куш; на самом деле, многие думали, что ей достался изрядный куш, но как бы не так. Она зарабатывала случайными подработками и книгами и сводила концы с концами, но дни богатства, хоть и сомнительного, и дни, когда всё вертелось вокруг нее, остались в прошлом.
В этот момент к ней наклонился ее муж и спросил, ты слышала, что говорили за завтраком? Спрашивали, где Дэвид. Дэвид в своем номере, ищет паспорт и деньги. Каждый раз, останавливаясь в отеле, он прячет их по разным укромным углам, а потом не может найти. Я положу билеты в конец моего красного блокнота, добавил муж. Хочу, чтобы ты знала. Он всё утро провел у стойки администратора, пытаясь купить им билеты в Рим. В конце концов всё удалось, было сделано несколько звонков на разных языках, он гордо держал в руках распечатку.
Во второй половине стало уже не так хорошо. Они пообедали и ждали под деревом с осами, пока их сумки перенесут из третьего номера в четвертый. Третий номер был в целом непримечательный, обычная квартира, но в четвертом они вновь оказались на вершине роскоши. Их комната была отделана в стиле нью-йоркского лофта, открытого лучам тосканского солнца и под черепичной крышей. В огромную ванную вела стеклянная дверь. Честно говоря, меня это тоже смутило, ответил муж, когда она об этом сказала. Кэти уснула и проснулась от звука, который она приняла за раскат грома, но оказалось, что это снова грохот чемоданов. Она взяла ноутбук и стала пролистывать интернет. И сразу ее разозлили две вещи. Однастатья о художнике, который ей нравился, написанная критиком, которого она не выносила. Другаябиография одной романистки в американском журнале. Особенно ее вывело из себя сравнение последней книги писательницы с воспоминаниями о Чернобыле. Всё же в ее выдуманных воспоминаниях очень тонко передано, как людям свойственно искать виноватых, писали в статье. Кэти не любила слово «тонко» больше всего на свете. Кэти считала, что ядерная войнатема куда более актуальная, чем нуклеарная семья. Кэти была авангардом, средним-классом-в-бегах, Кэти не любила буржуазию. Жара стояла дьявольская, заняться ей больше нечем, только читать, какие у кого дома оконные рамы. Она легла на спину и уставилась на черепицу. А чем ей, собственно, заниматься?
Ее муж завел монолог про подушечки из геркулеса, которые едят на завтрак. Это такие овсяные кусочки с полостью внутри, и, когда их раскусываешь, они хрустят и рассыпаются. Не бог весть что, на самом деле. Ой, да сгинь ты. Британия, как всегда. Извини, просто в твиттере вылезла какая-то ерунда. Отлично, теперь у меня есть фотография твоей вытянутой шеи. Ей нравилось, когда он начинал бессвязно бормотать. Бывало, она заставала его дома за каким-нибудь сложным занятием, например, он пек хлеб или готовил соус и при этом говорил сам с собой низким доверительным голосом, увещевая или подбадривая себя, как маленький мальчик, только без капли нелепости. Если это любовь, то она готова на нее, готова лежать рядом с ним голая, оба с телефонами в руках. До этого, заказывая мороженое, он стал говорить с итальянским акцентом и не поверил ей, когда она сказала, что он говорил по-английски. Он знал итальянский, просто его застали врасплох.
Здесь у каждой был муж. Никогда она еще не проводила столько времени с гетеросексуалами, она не знала, что их так много и что они так похожи. Белые, мужчины старше, женщины младше. Как-то она оказалась в баре рядом с женщиной, встретилась с ней глазами, может, поздоровалась, и та вцепилась в нее и принялась говорить, словно у нее брали интервью для документального фильма о ней и ее жизни. Она рассказала Кэти про школу ее дочери, про школу ее сына, про свой крохотный домик на Слоун-сквер и поместье в Уорикшире, так прекрасно, произнесла она очень отчетливо, когда детям есть где побегать. Она жаловалась на родителей, которые нанимают репетиторов своим детям, а потом рассказала о репетиторе своего сына, совсем не таком, как все, который посоветовал им позволять сыну быть самим собой. Она выглядела как куколка, как радостная девочка с аккуратно расчесанными волосами, невозможно было поверить, что она мать, но вот они, ее дети, проскальзывают в поле ее равнодушного взгляда. У Кэти были такие же туфли, как у дочери, только другого цвета, что их не роднило, а только вызывало неловкость. У нее перед глазами возник ясный образ лучей солнца, проходящих сквозь ветви дуба, что потом ей показалось, будто это женщина его описала, но нет, это просто эмодзи, просто визуализация, которую нарисовал ее мозг, услышав слово Уорикшир. Мужа женщины звали Борис, он уволился с работы, Кэти видела его иногда по дороге к бассейну и в приветствии поднимала палец и улыбалась. Богатые гетеросексуалы, с землей, с привилегиями, говоря «муж», она имела в виду не это.
______________________________________
Не всегда было так. Как-то весной в Нью-Йорке Кэти жила в квартире рядом с железнодорожными путями в Бушвике. Между комнатами не было дверей, поэтому перед сном она развязывала две полоски синей ткани, которые отгораживали спальню от кухни. Сквозь них всё равно проникал свет, но больше всего спать мешала маленькая серая кошка, официально постоянный житель квартиры. Это была дворовая кошка с тощими боками и куцым хвостом, как у кролика. Кошка ее с самого начала невзлюбила. Свое недовольство она выражала воплями, битьем стекла и съеденным приглашением на пресс-превью «Ком де Гарсон» в Метрополитен-музее. Как-то ночью она запустила лапы в свою миску для воды и стала молотить ею о кухонный шкаф. Не то чтобы Кэти много чем занималась, кроме как встречалась с друзьями и возбужденно болтала, но по ночам она всё равно хотела спать. Так продолжалось пять дней. Кошку стошнило на ковер, она разбросала по всему полу наполнитель для кошачьего туалета, а потом занесла его на лапах в постель Кэти, она загадила шерстью и пылью ее одежду и ноутбук. Может, она болела? Шерсть ее больше не лоснилась, бока впали, она будила Кэти в два, и в два тридцать, и в три, пока та от недосыпа не начинала натыкаться на стены и один раз до крови не прищемила палец дверью душевой кабины. Кругом была грязь, плесень на швах кафеля, жир вокруг плиты, грязь Нью-Йорканичего особенного, просто восемь поколений людей, ютившихся в одних и тех же маленьких комнатах. Заел ключ от шкафа, и Кэти пришлось снимать дверь с петель кухонным ножом, а потом сломался замок на входной двери, когда она заходила внутрь. Тела: ее тело чувствовало себя не очень хорошо. Все съехались в город на ярмарку Frieze, она постоянно встречала Мэтта, она видела Чарли и Рича. Она встречала людей, с которыми не виделась годами, людей из Лондона, людей из мира искусства, в том числе Тома и Никки. Ей казалось, что ей открыты все двери и она может зайти практически куда угодно; она была так счастлива и вымотана, у нее возле губ высыпало несколько прыщиков; она пила слишком много кофе; она попала в грозу на Первой авеню, она бежала по улице, прыгала по лужам и так вымокла, что обувь потом сохла два дня. В конце концов, владелец квартиры пристроил кошку к знакомому. Кэти нужно было только отвезти ее на такси. Она собрала все ее принадлежности, ее туалет, корм и миски. Засунула к ним пожеванную игрушку-мышь и стала искать саму кошку. Та спала на шкафу. Кэти забралась на табуретку и сняла ее, уворачиваясь от когтей. В такси кошку сначала громко рвало в переноске, потом она стала вопить от отчаяния. Пока они ползли по Уильямсбургскому мосту под проливным дождем, водитель без умолку рассказывал про питбуля своего друга, а Кэти хотелось рыдать от жалости к кошке, несчастной и чумазой. Вернувшись домой, она отдраила полы, отнесла постельное белье в стирку и той ночью спала на чистых простынях, как одна из Кушнеров, как король.