СВЯЩЕННИК: Если бы наше общество не опиралось на то, что вы богохульным тоном назвали «ребячествами» и если бы человек не ощущал поддержку обрядов, связанных с божественной благодатью, как бы он мог упражняться в добродетели?
УМИРАЮЩИЙ: Мы должны упражняться в ней только в том случае, если наши наклонности и желания нас к этому склоняют, что бывает весьма редко. Отчего и почему человек должен быть более добродетельным, нежели дикие твари, разрывающие друг друга на части?
СВЯЩЕННИК: Увы, свет веры не озарил вас, и ваша грешная душа, умершая для благодати, блуждает во тьме софизмов.
УМИРАЮЩИЙ: Умершая? Не ты ли без конца твердишь, что она бессмертна? Ты и сам не знаешь, что говоришь. Давеча ты твердил о свете, который невозможно вернуть слепым. Так вот, друг мой, эту максиму я могу применить и к твоей собственной слепоте. Я бы предпочел, чтобы ты рассуждал честнее, но хорошо понимаю, что ты безнадежен. Вместо того чтобы мыслить, не кривя душой, ты блуждаешь в безвыходных схоластических лабиринтах. Откуда бы ни проистекала твоя вера, здравый смысл причудливо спотыкается на каждом шагу, тем самым унижая достоинство мыслящего существа. Начиная с самых истоков, история грехопадения оскорбляет разум, ибо, как я тебе говорил, раз уж твой бог всеведущ и ему известны все тайны грядущего, он вполне мог бы создать вселенную, из которой устранил бы всякую возможность зла и греха. Не свидетельствует ли сама идея подобной возможности, если только она когда-нибудь возникала у какого-либо божества, о неслыханной извращенности и безграничной злобе? Ты хорошо понимаешь, друг мой, что разум предлагает всего два варианта. Либо божество, не обладающее верховной властью ни над законами естества, ни над характером человека, весьма далеко от всемогущества, либо всемогущее божество глубоко погрязло во зле. Стало быть, либо слабак, либо злодей. Однако ни тот ни другой образ не соответствует образу бога, существование которого ты всячески пытаешься доказать. Достаточно было создать счастливого и доброго человека, иными словами, человека, пребывающего в гармонии с естествомпусть несовершенным, поскольку это невозможно, но, быть может, более милосердным, чем то, которое нам знакомо. Твой бог вовсе не создавал человеканапротив, человек сам придумал бога, наделив его мыслями и чувствами сельского педанта.
СВЯЩЕННИК: Вы забываете, сударь, о вмешательстве Сатаны, ибо вся вина лежит как раз на нем.
УМИРАЮЩИЙ: Ты вынуждаешь меня сотню раз повторять одно и то же. Разве твой всемогущий, наперед зная о том, как все обернется, не мог создать Сатану сам? Или, вместо того чтобы низвергать его в адские бездны, покончить с ним в самом начале? Твой бог отнюдь не деликатничал, покрывая человечество волнами потопа, когда был не в духе и мир ему разонравился. Ты видел когда-нибудь, как мальчуган в приступе ярости разбивает свою игрушку? Именно так и обстояли дела, если бы мы могли доверять тем писаниям, подлинность которых ты защищаешь. На самом же деле сильные дожди, вызванные сгущением и последующим выпадением вод, затопили Землю, нанеся при этом такой огромный ущерб, что это навсегда запечатлелось в памяти людской. Выходит, твой бог вовсе не такой добряк, каким ты его описываешь.
СВЯЩЕННИК: Вы не признаете безграничного милосердия Бога, который ради нашего искупления послал на Землю собственного сына. Евангелие изобилует благодеяниями Господа, исцеляющего больных, воскрешающего мертвых, насыщающего толпы.
УМИРАЮЩИЙ: Разве не благоразумнее было бы для твоего всемогущего искоренить рабство, голод и смерть? Почему твой Христос исцелял больных, тогда как, раз уж все происходит исключительно по божественной воле, это он сам наслал на них болезни, да к тому же твоя религия превозносит страдание как наилучшее средство спасения? Славное достижение, нечего сказать! Хорошенько вывозиться в грязи, чтобы затем пришлось отмываться. Разрушать одной рукой то, что делает другая,значит, не ведать, что творишь, как это демонстрируют нам идиоты и старики. Потому разум и не принимает идею христианского врача, отнимающего у больного заслугу страданий, посланных небесами. Китайские и индийские маги хотя бы не противоречат самим себе и не столь неразумны в собственной нелепости.
СВЯЩЕННИК: Христианский врач стремится исправить расстройства естества, испорченного первородным грехом.
УМИРАЮЩИЙ: Не ссылайся на естество, ведь ты глубоко ошибаешься насчет его сущности! Ему присуща возвышенная мощь, и, являясь собственной движущей силой, оно никогда не нуждалось в том, чтобы какой-то небесный лакей крутил его рукоятку. Оно состоит из атомов, которые встречаются, соединяются и разъединяются в пустоте вовсе не под влиянием какого-то божества, а согласно правилам, превосходящим наше разумение и чуждым всякой морали. Хотя оно может показаться нам диковатым, естество просто следует своим тайным законам, и если мы порой наблюдаем его кровожадность, зато оно лишено той жестокости, что отличает человека.
СВЯЩЕННИК: Науки, к которым вы прибегаете за поддержкой, сударь, уверенно приближаются ныне к опровержению того, о чем вы говорите.
УМИРАЮЩИЙ: Науки развиваются таким образом, что нечто, кажущееся хорошим сегодня, может перестать быть таковым завтра. Как некогда была эпоха Птолемея, так ныне наступила эпоха Коперника, который, скорее всего, окажется прав, ведь здравый смысл и способность правильного суждения сохраняются сквозь века и исчезнут лишь с гибелью свободного человека. Ты бы немного лучше ознакомился с благодеяниями здравого смысла и не предавался пустым фантазиям, если бы изучил сочинения господина Гольбаха и господина Ламетри, которые сообщают нам полезные и естественные истины. Вот книги, задуманные ради счастия человеческого, а не для того, чтобы запугивать химерами вроде тех, что предлагают религии. Вот уж воистину пагубная политика, состоящая в том, чтобы навести ужас на раба, дабы еще сильнее его закабалить. Если мы хотим заслужить имя человека, давайте следовать советам, диктуемым тем самым естеством, что вызывает у тебя отвращение. Поверь мне, друг мой, не существует никакой иной жизни, кроме той, какой мы живем, пусть даже для тебя она заключается в том, чтобы питаться объедками, пить прокисшее вино, а еться лишь в мечтах. Будь ты хотя бы магометанином, ты питал бы иллюзию, что восполнишь эти невзгоды в загробной жизни, исполненной утех, но ты уповаешь на то, что будешь слушать кошачьи концерты в компании омерзительных мучеников и девственниц, идеально подходящих разве лишь для каторжников. Но оставим эти разговоры, которые отнимают у меня скудный остаток времени.
СВЯЩЕННИК: Увы, сударь, я вижу, ваши мысли настолько глубоко укоренены в заблуждении, что одно лишь чудо могло бы вас от него отвратить. В надежде на это я каждый день буду обращаться к небу с мольбами.
УМИРАЮЩИЙ: Я уже подробно растолковал тебе, что думаю о чудесах, которые противоречат законам естества и потому не могут происходить ради кого бы то ни было. Я объяснил тебе, что они вызваны махинациями плутов и легковерностью дураков. Но ежели молитвы доставляют тебе удовольствие, тогда старательно их читай. Только попроси своего поставщика чудес, чтобы он поторопился, поскольку я чувствую, что скоро уйду навсегда. С тем чтобы после смерти вызывать ничуть не больше меланхолии, чем можно было наблюдать при моей жизни, я собираюсь покончить с нею тем безмятежным способом, что рекомендует господин Деланд. Посему не тревожься о моих мыслях и моей грядущей участи, ибо душа моя достаточно тверда и готова без страха встретить собственное уничтожение, ну и, поскольку мозга после смерти больше нет, у меня не будет никакой возможности думать, равно как и наслаждаться или страдать.
Ален Роб-Грийе
Моментальный снимок
Ночь с двадцать девятого на тридцатое сентября. Площадь около семидесяти квадратных метров, от которой на восток и запад отходят две улочки, ведущие, в свою очередь, к более крупным дорогам. Четыре газовых фонаря, окруженные ореолами, озаряют углы площади зеленовато-белесым светом. Она огорожена совершенно глухими стенами из почерневшего кирпича, лишь в северо-восточном углу находится склад чая. Это шестиэтажное здание: по четыре небольших квадратных окна, сейчас уже темных, в каждом из этажей со второго по шестой, а в первомтри окна справа и дверь слева, если смотреть со стороны фасада. Щипецв форме затупленного треугольника, посредине которогополукруглый оконный проем, увенчанный массивным блоком. Первое от двери окно отбрасывает сквозь большое туманное стекло прямоугольник желтого света на жирную от влаги мостовую. В окне силуэт ночного сторожа, сидящего при керосинке за столом. На голове у него маленькая ермолка, профиль орлиный, спина сгорбленная. Возможно, он спит.
Ровно час. Из восточной улочки выходит констебль полиции Эдвард Уоткинс с порядковым номером 881 и пересекает площадь. Луч его фонарика явственно очерчивает каждый камень мостовой, заливая рассеянным светом низ брюк и скрипящие туфли. Полицейский бросает рассеянный взор на юго-западный угол площади, где не замечает ничего подозрительного, и уходит по западной улочке. Его туфли громко скрипят в тишине.
В юго-восточном углу площади, то есть по диагонали от склада, прислонилась к стене невысокая женщина. Свет фонаря старит ее, прокладывая глубокие тени вокруг глаз и на щеках. Жизнь ее явно потрепала. На головечерная соломенная шляпка, украшенная бисером и лиловатыми лентами. В вырезе куртки из черного сукна, застегнутой на три большие медные пуговицы, с кроличьим воротником, протертым до самой шкуры, видна грязно-белая кофта. Куртка доходит до бедер, обтянутых выцветшим фартуком и темно-зеленой хлопчатобумажной юбкой с рисунком из желтых лилий и маргариток, из-под которой выглядывает альпаговая нижняя юбка. Она не прикрывает полностью ребристые коричневые чулки и старые мужские ботинкичерные, со шнуровкой и стоптанными каблуками. Под этими обносками угадывается тщедушное тело, истощенное бедностью, алкоголизмом и Брайтовой болезнью. Груди свисают, точно пустые мешки, пониже дряблых ляжек торчат золотушные колени, живот ввалился почти до самого позвоночника. Женщина отбрасывает на кирпичную стену четкую тень, изобилующую буграми и ро́жками, которая бледнеет и вырастает, как только женщина отходит от газового фонаря. Четверть второго.
На юге площади вдоль стены семенит крыса. Женщина замечает ее и бьет в ладоши, одновременно шшшикая.
Ничего не меняется. Констебль полиции Эдвард Уоткинс, совершая обход каждую четверть часа, прибывает по восточной улочке, пересекает площадь и, не заметив ничего необычного, уходит по западной. Его туфли скрипят. Северо-западный газовый фонарь подсвечивает желтым пуговицы его мундира и значок на фуражке. Будь свет поярче, можно было бы увидеть, что у него рыжие волосы, лицо в красных прожилках и маленькие глазки. Двадцать минут второго. Мужчина, пришедший с Бернер-стрит по Коммершэл-роуд, движется по Элдгейту не быстрым и не медленным, а нормальным шагом. Мужчина довольно высок, широкоплеч, черты лица, насколько можно рассмотреть, правильные, он упитан, и его рот частично скрывают длинные светлые усы. На нем расстегнутый черный сюртук весьма строгого покроя, под которым виден серый жилет, перечеркнутый толстой золотой цепочкой от часов. На широком шелковом галстуке кремового цвета блестит булавкатоже золотая, в виде подковы. На головешапокляк, бросающий тень на его глаза. Обут мужчина в черные, лакированные, очень изящные ботинки. Одет он со вкусом, ценимым повсеместно, так же, как и его неизменная жизнерадостность. Вопреки обыкновению, сегодня вечером он без перчаток. В правой руке мужчина держит рыжеватую кожаную сумочку продолговатой формы, похожую на акушерский саквояж. Тень мужчины движется вслед за ним, то суживаясь, то расширяясь в зависимости от степени освещенности, поочередно бледнея и темнея, преломляясь о прямой угол на стыке тротуара со стеной и внезапно исчезая у мужчины под ногами.
Пол второго.
Констебль полиции Эдвард Уоткинс прибывает по восточной улочке. Он слышит, как женщина заунывно кашляет. Затем он поглядывает через плечо на освещенное окно склада и видит силуэт ночного сторожа. Всё спокойно. Полицейский отпихивает ногой бумажный пакет, принесенный ветром, не спеша приближается к западному краю площади и уходит. Стук его башмаков постепенно становится тише и смолкает. Час тридцать три минуты.
Мужчина, шагавший по Элдгейту, приходит по восточной улочке и быстро осматривается.
Женщина тотчас замечает его и выступает вперед, пытаясь натужно улыбнуться. На месте верхних резцов, некогда выбитых кулаком, зияют черные дыры.
Амброз Бирс
Дополнение к «Словарю Сатаны»
АКАДЕМИК: Несчастный, вооруженный шпагой, которою он не вправе воспользоваться, облаченный в нелепое одеяние, приобретенное за большие деньги, и вынужденный публично восхвалять тех, кого ненавидит больше всего на свете, а утешаться лишь лестью педантов.
АСИММЕТРИЯ: Геометрическая фантазия, которая в применении к лицу носит название косоглазия.
БАБКА: Старая дура, появляющаяся в сказках и на этикетках магазинного варенья.
БЕРЕМЕННОСТЬ: Катастрофа, влекущая за собой поздравления.
БОГАТСТВО: Привилегия, о которой тот, кто ею наслаждается, не должен ни в коем случае говорить, но которую ему ничто не мешает без конца демонстрировать.
ВЕРНОСТЬ: Упорство в заблуждении.
ГОМО САПИЕНС: Вид, весьма рассудительно описанный Джонатаном Свифтом под именем Йеху.
ГОРЕЧЬ: Чувство, испытываемое тем, кто уверен, что перестал ошибаться.
ГРУДЬ: Потенциальная подушечка для булавок.
ДЕД: Старый дурак, слишком подозрительный из-за своего чрезмерного либидо и потому не появляющийся на этикетках магазинного варенья.
ДЕНЬГИ: Ценность, источающая чудесный притягательный аромат, когда она недосягаема, но лишающаяся запаха, как только она становится доступной.
ДЖЕК-ПОТРОШИТЕЛЬ: Слишком скромный персонаж, блиставший разве что хирургической ловкостью да беспримерным упрямством.
В старом Лондоне скромненький житель
Знал, что прессадля славы обитель.
Он развил все задатки
К удалению матки,
Став известен как Джек-Потрошитель.
ДОЛГ: Крайнее средство, к которому следует прибегать лишь с твердым намерением никогда его не возвращать.
ДРУГ: (См. Собака).
ЖАННА ДАРК: Особа, судьба которой была предрешена тем, что она родилась в 3000 метров к западу от Священной римской империи.
ЖИЗНЬ: Состояние, которому Шекспир дал идеальное определение в «Макбете» (Акт V, сцена 5), но из которого важно извлечь максимальную выгоду.
ЗАВЕЩАНИЕ: Фарс, приготовленный по образцу бомбы замедленного действия, написание которого доставляет огромное удовольствие автору.
ИДЕАЛИЗМ: Диковинная экзальтация, сопровождаемая нелепым гардеробом.
КАННИБАЛ: Традиционалист, приверженный устаревшим обычаям и враждебно настроенный ко всяким кулинарным новшествам.
Людоед как-то выехал в Кью,
И в толкучке, на радость свою,
Нашёл на закуску
Лопатку с огузком.
У соседа по поезду в Кью.
КУЛЬТУРА: Единственная вещь, которая, считаясь излишней роскошью, ценится при этом весьма дешево.
ЛИЦО: То, что не страшно потерять, если имеется запасное.
ЛОЖЬ: Корректировка неудовлетворительных фактов.
МАРАЗМ: Второе детство, вызывающее у близких стремление к убийству, которое почему-то не всегда проявляется во время детства первого.
МАТЬ: Приспособление, предшествовавшее размножению in vitro.
МЛАДЕНЕЦ: Аппарат для быстрой перегонки пищи в экскременты, работа которого сопровождается невыносимым шумом.
НАСЛЕДСТВО: Фата моргана, беспрестанно отсрочиваемая развитием медицины.
НЕКРОФИЛИЯ: Родная дочь археологии, которой повезло меньше, нежели матери.
Жил священник в округе Пантена,
Что для завтрака брал непременно
Мертвечины с хребта,
Но во время поста
Был доволен и горсточкой тлена.
НРАВСТВЕННОСТЬ: Черта характера, очень высоко ценимая в поведении других.
ПАМЯТЬ: Умственное качество, необходимое для доверия к регулярно повторяемой лжи.
ПОБЕДА: Триумф, следующий за подсчетом трупов, который празднуют, размахивая тряпками в воздухе.
ПОРОК: Удачное украшение недостатков.
ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ: Разновидность слабоумия, наилучший пример которого можно наблюдать, когда кто-нибудь говорит, что не любит детей, хотя никогда их не ел.
ПУК: Неправильный и путаный способ выражения, свидетельствующий о недостатке воспитания.
РОГОНОСЕЦ: Мужчина, доставляющий удовольствие вопреки собственной воле.
РОДИНА: Возвышенное понятие, за которое платят цену, совершенно несопоставимую с качеством.
РОСКОШЬ: То, чем ни в коем случае не должны наслаждаться другие.
РУССКАЯ РУЛЕТКА: Лотерея для богатых.