Товар для Ротшильда - Георгий Осипов 14 стр.

Молодые люди встали друг к другу спиной, сплелись руками в области локтей, и начали неторопливо кружиться, притопывая и напевая:

Наш друг хороший парень,

Наш друг хороший парень,

Наш друг хоро-оший парень.

Об этом знают все.

Хрю-хрюхрю

Хрю-хрюхрю.

Это был их специальный танец. Хореография Осовцова. Некоторые завсегдатаи «Соснового Воздуха» уже осмеливались им подражать.

Веснавремя ритуальных мучений Пиглета с отсрочкой казни. Здесь нужен операционный стол, а не мясницкая. Хирург, оскаливший железные зубы: Ай-яй-яй-яй-яйй. Скворцы, передразнивающие домашних животных в тополях за окнами больницы.

Свинья пьет. Его часто видят сидящим на табурете спиною к двери в заведении «Виниловая рухлядь». От него разит хозяйственным мылом, окурками и мочевым потом. Лебедушка не показывается. Зато в «Рухлядь» зачастили местные политологи, музыканты. Свинье тревожно, он ждет, какую пакость готовит, какую свинью подложит ему эта гремучая весна, будь она проклятахочет выкрикнуть Пиглет, но спохватывается и суеверно сам себя поправляетну ее в баню Он ловит в банке огурец, словно это его собственный палец. А тут еще эти жидовские таблетки, ну их в баню

Крест почему-то не унесли, вон онвисит, где его повесили вот этими руками, а решетку чикнули и выставили в дыру товара на три, нет, на пять тысяч гринов. Кого мне благодарить за такое везенье? Политологи и музыканты сочувствуют. На их картофельных головах прорезываются строгие былинные черты. Разве их вина, что из богатырей они преврати что значит они?! Их превратили в сырьевой придаток! Но они еще покажут!!! Докажут, что американский вариант это не их блюдо сбитня, то есть студня. А пока

Подозрения мучают Свинью даже не по часовой, а по секундной стрелке. Он раздражителен и щелкает испорченными зубами. Услышав за спиной у себя случайное словосочетание, что-то вроде «мастер и мартышка», резко оборачивается, и едва не рухнув на пол, орет: «Что ты имеешь против Булгакова?! Ты?!»

Прошлый март буквально вылился потоком ненависти и кощунства. Слуги пархатого Чернобога раскачали подпочвенную структуру, взбунтовались духи унитазов, и подвальные склады Пиглета затопило говном. Все, чем он собирался торговать, оказалось помечено нечистотами. А выбросить товар на помойку он не мог. Он еще кое-что не мог, но надеялся, что рано или поздно, как в русской сказке, у него получится.

Девушка из бара «Сосновый воздух» готовилась к маскараду в честь праздника Пурим. Она давно задумала собственноручно изготовить себе одну маску. Никто из собравшихся не оценил ее изобретение, не похвалил за смелость. Первый приз, фен для волос, получила барышня, нарядившаяся Мадонной, дочь Клары Моргуновой. Девушку из «Соснового воздуха» узнавали по сложению, некоторые шептали ей в ухо, что она сошла с ума. Узнать ее можно было еще разве что по прическе, потому что лицо полностью закрывал рельефный свиной пятак, в отверстиях ноздрей притаился взгляд прожорливо-сытых глаз. Она знала, что делает, и делала это не ради победы в конкурсе.

На другой день, у ворот в Дубовую рощу, она повстречала Осовцова. Он перепрыгнул через весеннюю лужу и доложил, кивая вблизи ее носа указательным пальцем: «Вы веселитесь, а Пиглет ломает окорок, валяется под лестницей. Орет. Долго лежит. Окорок срастается плохо, но срастается».

Лебедушка заявляет, что ждет поросеночка. Севастьянов спешит пригласить эту басню Крылова на свой юбилей, вместе с персонажами других басен. Чтобы увидеть собственными глазам живот. Осовцова там не было, Свинья сказал, что не придет, если будет этот Осовцов. В Косово, такие как он, монахам в горло срут, ну их в баню Кто-то из гостей по заданию приглашает Лебедушку на танец:Кого ждете?!Слоненка.Ха-ха-ха.

Человеческое бытие вновь одерживает победу над свинобытием, или это только кажется. Пиглет на седьмом небе. Граждане, послушайте меня! Ябудущий отец! Севастьянов, специально что-то брякнув про пиздуврага в доме, перехватывает разбухший от суеверного недоумения и негодования взгляд Свиньи: Не богохульствуй. Окорок сросся окончательно. Зло позади. Свинья bom again для добра. «Борныгин, говоря по-русски»,уточняет Осовцов. Никто не смеется. Его танец с еврейкой из «Соснового воздуха» воспринимается все более ритуально.

Задыхающийся от счастья Пиглет покупает Лебедушке Лексус. Туда немедленно вешается кипарисовый крестик. Происходит опорос. Пиглет озирается, словно в него ударила живительная молния. Свинья опять на седьмом небе, хотя в ожидании опороса он нервничал и поедал успокоительное пачками. Крещение первенца. Федя. Кого ждете? Слоненка.

Ровно через год после несчастья с окороком Пиглет разбивает лебедушкин Лексус. Треснул бы и его череп, да спасает подшечка. Какая он не уточняет. Настойчиво заявляет о себе злой рок. Машинагруда металлолома. Свинья в реанимации. Хорошо не было Лебедушки и Феди в кабине Мысли Свиньи ходят по кругу вокруг темного стержня сумрачных догадок. Он вспоминает Лебедушку, поющую в его доме под караоке Аллу Борисовну, «Айсберг». До дури обдумывает, щупает мыслями однопалую перчатку между своих толстых натертых выше коленей ног.

Мой или не мой? Было или не было? Кому достанется сокровище здесь, где моль в ржавчине, если душа его из вони в стерильность улетит? Наконец-то он постиг вразумляющую, грозную силу страдания, и заговорил как заправский поп или на худой конец, церковный автор. И пусть на тризне по упорхнувшей душе-синичке споет кто-нибудь действительно русский. Пусть поет Мазай. Или Маршал. Нет, хотя бы Мазай, а еще лучшеоба.

Свинья подозревал, что все это подстроили раввины. Он видел их пляшущими вокруг каширной овцы на блюде. И блюдо и овцаэто были он, Свинья в больничной койке. Вони Пал, Вони Пал, где ты действительно раньше был? Притащил с вернисажа гитлеровский кофейник, по дороге выпил с торгашами, приставал к Севастьянову, требуя римских салютов, а тот не растерялся и сплюнул в серебряную посудину со свастикой: Тьфу! Тут же подбежал из-за колонны Осовцов, согнулся, и зашептал Севастьянову в здоровое ухо слова одобрения.

Пиглета выхаживают. Вслух говорят о Боге и Чуде. Но тут же обнаруживают язву. Запущенную, с большущей буквы «Я». Осовцов глумится: «У Пиглета обнаружен Я! У Свиньи Ya-Ya!», носится по супермаркету, сгребает грибы, сыры, столичную. Плохо дело. Пиглет прощается с капиталом. Деньги тают каждый день. Теперь он точно знает, сколько их у него было. А тут еще послание доставлено Пиглету в больницу: похожая на исполнительницу цыганских романсов тетка отказывается клянчить на развалах виниловую хурду-мурду. Мистер Лорри встал в позу, выбирайСвинья или я, либо катись туда, где об Англии напоминают только буквы в помойных контейнерах. В перфорированном язвочками сычуге Пиглет чувствует спазмы. Ходит курить поминутно. День сделался невыносимо долгим, и с каждым часом растет ощущение неучтенной потери. Мозги Пиглета дробят скрюченные пальцы, барабаня один и тот же коробящий аккорд: Почему она ходила на работу, когда он лежал в гипсе? Ее якобы не отпускали, не давали больничный, якобы

Но главное письмо настигает Свинью следом за теткиным отказом: «Лебедушкаагент Севастьянова». Свинья дочитал и пожалел, что его выходили. Ему не в радость были даже поступающие в отделение азеры с пробитыми головами, жертвы погрома.

Лебедушкаагент Севастьянова. «Виниловую рухлядь» отдают под «Овощной». Перелом окорока подстроила она, смазав лестницу «поросячьей слизью» и, потопав, изобразила спотыкание поросячьими ножками по ступенькам. Имущество движимое и недвижимое отходит к Лебедушке по закону. Лексус заколдовала тоже онавнутрь кресла замурован опарыш из выкидыша. Врачи удалили Свинье здоровую половину желудка. Духовный отец поросенкаСевастьянов.

Причем это конечно лунный младенец. Ублюдок Федор. Соскребли, собрали в пузырек с пола в церкви жидкий стул дрищущей суки, смешали со спермой повешенного кобеля

В палаты вошла сестра милосердия. В руках она держала поднос, на котором было что-то накрытое салфеткой, возможно кукла-голыш «Хрю-хрюхрю, хрю-хрюхрю»,напевала она закрытым ртом. Свинья дергает головой влево вправо: люди добрые, помогите! Но соседние койки оккупированы окровавленными мусульманами, а они не понимают, о чем поется в ее песне.

и накачав Свинью с заживающим переломом окорока радедормом, в соседней комнате уложили Лебедушку, подсунув ей под гузку образ, осуществили с помощью пульверизатора закачку. Так был сделан лунный поросенок.

Недаром, нет, недаром сквозь туман чудилась уничтожающая своей краткостью недопетостью фраза: Как Лебедушку раскулачили

«положили на кровать, захуячили»,пропел Осовцов с таким огоньком, что Севастьянов захлопал в ладоши и стал отбивать тапком ритм. Осовцов постоянно вставлял в эту частушку имя намеченной жертвы. Так когда, не выдержав травли, удавился фотограф Ян, по кличке Яшка-артиллерист, из Мюнхена прилетела спасать архив его кузина Наумовна. Осовцов следил за выносом гроба со скамейки через подъезд. Что он напевал? «Как Наумовну раскулачили». И Севастьянов точно так же притопывал ногой в дорогом, но уже ободранном английском лапте.

Архив Артиллериста расхватали за границей меценаты. Старик Яков «щелкал» малолеток. Говорят, выходило это у него с настроением. «Ребеночек Жюли, что умереть мечтает». Ребеночек, если ему дают выжить, мечтает сбривать лишние волосы дорогим лезвием. У карлицы, что выиграла фен на маскараде Пурим-шпиль, волос пер даже из поясницыкосметологи такое явление называют «жопный ошейник». Тем не менее, кто-то рвется точить свой бараний карандаш и в такой точилке. Ни одна из фотомоделей Яшки-артиллериста не повесилась, не сошла с ума. За что травили человека? На пороге мирового признания он задергал себя до удушья в ванне, оставив на кафеле коричневым маркером лимоновское: «Я ебал вас в рот Люди!»

Севастьянов и Осовцов назначены Лебедушкой главными экспертами по наследию Свиньи, частично залитому говном, пролившимся не в назначенный срок. Словно нечистоты поторопились и решили заранее оплакать небезразличное им, но обреченное существо.

* * *

Ма́рия Гусь то священность моя

915.05.2002.

Черная стрела

Здесь трезвость. Дядю Калангу поить бесполезно, он и так спился. Зайцев проиграл квартиру Колосу и бродит, со слов Стоунза, по трубам. Выпивать не с кем. Разве что с Сермягой. Но пить с Сермягойвсе равно, что пьянствовать со свежевырытой могилой. Рюмку себе, рюмку туда, в яму. Это тоже неполезно, даже опасно. Видимо Саше (Сермяга он не для всех) Данченко, чтоб не умер, или напротив, чтоб не ожил, нужная постоянно смертельная доза алкоголя внутри.

Чего мы ему только не носили! Маршрут к сермягиному порогу лежит мимо танка и детской библиотеки, затем мимо подземной уборной, наискосок и снова прямо. Если посмотреть с неба или из лукошка Чортова Колеса, маршрут должен походить на молнию СС. Средний подъезд, лестница, созданная для прослушивания о чем бормочут, уходя от него, курьеры. Сермяга мастер стоять в дверях и прислушиваться, словно шагнувший из рамы портрет. Поэтому спускаться лучше молча. Вот его синий почтовый ящик, а вот и крыльцо, пустая скамейка под дворовым каштаном Не каждый выходит из подъезда живым. Указатель жильцов частенько бывает заслонен крышкой дешевого гроба, обитого по советской старинке красным сукном. Раньше Саша делал вид, якобы он не терпит покойников: «Не говорите мне про них, я человек мнительный». Теперь он желанный гость не только за поминальным столом, но и там, где, как поется в нашей версии «Леди Мадонна», кого-то «надо обмывать и одевать».

* * *

Гарик говорит, что напротив здания ТАСС стоит какая-то шашлычная «Кавказ». Там они, большие крысы собираются отмечать особые праздники, пролагающие путь к Большому празднику, когда растает туман, человечество издохнет, и людей останется ровно столько, чтобы хватило в снедь другим людям, которые будут служить крысоголовым любителям безлюдья и безмолвия в качестве подушечек для иголок. Представляю, как он расписывает грядущий «Халифат благоденствия» своим сотрапезникам, а те в ответ кивают коническим крысиным рылом. «Почему ты об этом не пишешь?»спрашивал я его не раз. С его слов, ему важнее вовремя посрать без помех, чем написать безупречной формы рассказ или повесть. Он утверждает, будто в наше время удачный афоризм, рисунок, сделанный за несколько секунд, интереснее больших книг с идеей. Здоровые люди, считает Гарик, перебрасываются названиямивидел, знаю, чужого не прошу, у меня? Конечно есть! А у тебя откуда? Понятно, одобряю. Согласен, Доктор Ла Вей и Джейн Мэнсфилд прекрасная пара. Мне? Сейчас никто. Когда-то нравились большеротые, скуластые, косолапые. Хитрый, по-своему железный человек. Взрослая крыса, по утопленникам-поплавкам переметнувшаяся на берег грядущего. Впрочем, никто никогда не видел, чтобы он за кем-то бегал или куда-то спешил. О чем мне писать?разводит он руками со скромностью человека, знающего себе цену, о чем рассказывать? В шкафу одни пластинки, в голове только мозг, Игорь, один мозг, то есть тут у меня явно не чердак с летучими мышами. И знаешь, меня это, в общем-то, радует.

Я помню его в этой полуподвальной библиотекесосредоточенный паренек в вишневой вельветовой жилетке, одну за другой одолевающий тяжелые подшивки советской периодики. В одиннадцать лет! В 72м году! Помню, шел я в сумерках мимо читального зала, и мальчишка лет пяти, просунув голову в форточку, крикнул: «Тетя! Дядя! Дайте молока!» Чем-то меня потрясла эта выходка, но еще больше я удивился, увидев в дверях библиотеки Гарика. «Ты оценил?»спросил он с широкой улыбкой.

* * *

Сермяга не знает, как будет по-русски «одолжить», поэтому он по-украински «позычает», точнее, требует голосом детского призрака«позычь!» Кому охота смотреть на мир из гроба, конечно, ему позычают. Если Данченко требует денег, самое страшное это не тащить их к нему на Глиссерную. Нет. Куда страшнее его приближение за деньгами оттуда. Сермяга надвигается по диагоналимимо гранитного обелиска, мимо бьющего из-под земли Вечного огня. Газовый факел чудом не гаснет и по сей день, полыхая посреди кладбища в самом центре города. Сермяга идет, нахлобучив островерхую шапку жреца, спрятав желтые кулаки в темно-зеленую мантилью на «молнии», замкнутой под самым горлом. За его спиною с правой стороны католический костел, давно отданный под какие-то склады, а слеваразоренная православная церковь, где читал свои стихи в 1927 году Маяковский. Он появляется из переулка, памятного своей уборной. Она уже много лет замурована щитом из гофрированного железа. И чем-то этот заслон от духов кабин и унитаза напоминает Стену Адриана, выстроенную против шотландских ведьм. Причем в двух шагах от зловещей (мало кто помнит, что в ней делали, почему ее закрыли, мало кто жив из тех, кто в нее заходил) уборной в коротком, но даже в дневное время жутковато-сумрачном переулке начинался маршрут трамвая, что бегал к переправе на Хортицу. Вагон давно пропал, истлели его шумные пассажиры. Семнадцать лет как обезлюдел пляж, хорошо видный с пристани.

Между прочим, если провести диагональ без изгибов, сермягин маршрут упирается в угол здания КГБ, в том месте, где, если верить припадочному Ящерице, сыну эстонского полицая, однажды из окна выпрыгнул священник.

И палящий ветерих доля из чаши. Окна, через которые Данченко смотрит в мир, выходят на руины. Вторая очередь ликерки мертва. Отвергнутый жизнью бетонный скелет. Под сваями, вбитыми в землю еще при Андропове, приседают собаки. К/т имени Ленинаоба в развалинах, и зимний, где была церковь, и летний. Дорога к порту сплошь в опаснейших, незаживающих рытвинах, словно от палящего ветра из глаз Сермяги гниет асфальт и распухает дробленый камень. Машины виляют, огибая их, давят, сшибают метисов, что расплодились на стройплощадке. Время от времени на столб с обкусанными проводами вешают венок, значит, под колесами пресеклась и человеческая жизнь

Сермяга не транжир. Известно его бережное отношение к табаку. Он не просто потрошит окурки, но даже собирает табачный дым в холодильнике. Иногда в его окнах открыта лишь одна форточка, иногдавсе три. Три форточки приоткрыты под одинаковым углом, только вряд ли ему нужен свежий воздух. Скорее он затягивает с улицы, все что можно. Из выхлопных труб, с волос и ветвей, со дна урн, где «на дне окурков многохочешь ешь, а хочешь жуй, можешь съесть кошачью ногу или человечий хуй». Данченко знает, что ему необходимо, чтобы жить дольше и лучше среди тех, кого рано или поздно ему предстоит обмывать и одевать.