На второй день профессор сел на переднее сиденье, чтобы лучше разглядеть своего водителя, и она дала ему такую возможность, несколько раз проехав по городу. В тот же вечер, покормив и уложив спать сына, Нидия сняла униформу, приняла душ, накрасила губы и предстала перед своей жертвой под предлогом возврата забытой в машине папки, которая вполне могла быть передана на следующее утро. Моя Нини никогда не принимала такого смелого любовного решения. Бросая вызов ледяной метели, она всё же приехала к зданию, поднялась в номер, перекрестилась для поднятия духа и постучала в дверь. Была половина двенадцатого, когда она окончательно вошла в жизнь Пола Дитсона II.
В Торонто моя Нини жила, как заключённая. По ночам она тосковала по тяжести мужской руки на своей талии, но ей нужно было выживать и растить сына в стране, где она всегда будет иностранкой,на романтические мечты не оставалось времени. Смелость, которой она была вооружена той ночью, чтобы добраться до двери астронома, испарилась, едва он открыл еёв пижаме, сонный. Они смотрели друг на друга полминуты, не зная, что сказать, поскольку он не ждал её, а у неё не было никакого плана. Потом Пол пригласил её войти, удивлённый тем, как эта женщина изменилась без форменной шляпки. Он восхищался её тёмными волосами, её лицом с неправильными чертами и немного кривой улыбкой, которую раньше видел лишь украдкой. Её удивляла их разница в росте, менее заметная внутри машины: на цыпочках она едва доставала до груди этого великана. Внезапно Нидия осознала, что в тесном номере царит стихийный беспорядок и заключила: этот мужчина и в самом деле в ней нуждается.
Пол Дитсон II провёл бoльшую часть своей жизни, изучая таинственное поведение звёздных тел, но очень мало знал о телах женских и совсем ничего о прихотях любви. Он никогда не влюблялся. На тот момент его последними отношениями был роман с коллегой по факультету, с которой он встречался дважды в месяц,некой привлекательной еврейкой в хорошей для своих лет форме, всегда настаивающей на оплате половины счёта в ресторане. Моя Нини любила лишь двух мужчинсвоего первого мужа и любовника, причём последнего она выбросила из головы и из сердца уже десять лет назад. Её муж был легкомысленным спутником, погружённым в свою работу и политическую деятельность, беспрерывно путешествовавшим и слишком отстранённым, чтобы замечать её потребности, а отношения с любовником и вовсе оказались неудачными. Нидия Видаль и Пол Дитсон II были готовы к любви, которая объединит их до конца.
Я много раз слышала историю любви моих бабушки и дедушки, возможно выдуманную, и решила воспроизвести её слово в слово, как поэму. Мне, конечно, не известны подробности того, что произошло в ту ночь за закрытыми дверями, но, зная их обоих, я могу это представить. Открыв дверь этой чилийке, мог ли мой Попо предположить, что он стоит перед важным выбором и что выбранный путь определит его будущее? Нет, конечно, эта пошлая мысль не приходила ему в голову. А моя Нини? Я вижу, как она, подобно лунатику, продвигается между брошенной на пол одеждой и полными окурков пепельницами, как она пересекает маленькую гостиную, как входит в спальню и садится на кровать, потому что кресло и стулья заняты бумагами и книгами. Он встал на колени рядом с любимой, и так они провели несколько хороших мгновений, пытаясь приспособиться к этой внезапной близости. Возможно, Нидия начала задыхаться от жары, и он помог ей избавиться от пальто и ботинок; затем они нерешительно ласкали друг друга, узнавая себя, чувствуя свою душу, чтобы убедиться, что они не ошиблись. «Ты пахнешь табаком и десертом. И ты гладкий и чёрный, как тюлень»,прокомментировала моя Нини. Много раз я слышала от неё эту фразу.
Последнюю часть легенды мне вовсе не нужно придумывать, потому что они мне её рассказали. С первого же объятия моя Нини пришла к выводу, что знала астронома в других жизнях и в другие времена, что это было лишь воссоединением и что их астральные знаки и арканы Таро совпадают. «Хорошо, что ты мужчина, Пол. Представь себе, если б в этом перевоплощении тебе бы выпало стать моей матерью»,вздохнула она, сидя у него на коленях. «Поскольку я не твоя мать, как насчёт того, чтобы нам пожениться?»ответил он ей.
Две недели спустя Нидия приехала в Калифорнию, таща за собой сына, который не хотел эмигрировать во второй раз, и получила визу невесты на три месяца. По их истечении она должна была выйти замуж или покинуть страну. Они поженились.
Свой первый день в Чили я провела, наматывая круги при нестерпимой и сухой жаре по Сантьяго с картой, чтобы успеть на автобус, везущий на юг. Это современный город, в котором нет ничего экзотического или живописного: нет индейцев в типичной одежде или колониальных кварталов дерзких цветов, какие я видела с бабушкой и дедушкой в Гватемале или Мексике. Я поднялась на фуникулёре на вершину горы, что является обязательным туристическим маршрутом, и смогла оценить размер столицы, которая, кажется, не заканчивается нигде, и загрязнений, покрывающих её, подобно облаку пыли. На закате я села в автобус абрикосового цвета, направляющийся на юг, на Чилоэ.
Я тщетно пыталась заснуть, трясясь от движения, под рокот мотора и храп других пассажиров. Но для меня никогда не было лёгкой задачей заснуть, особенно тогда, когда я всё ещё живо помнила свою дикую жизнь, которую вела в недавнем прошлом. На рассвете мы остановились, чтобы принять душ и выпить кофе в гостинице, посреди пасторального пейзажа с зелёными холмами и коровами. А затем мы проехали ещё несколько часов до простой пристани, где смогли окончательно размять мышцы и купить блинчики с сыром и морепродуктами у женщин, одетых в белые халаты медсестёр. Автобус заехал на паром, чтобы пересечь канал Чакао: полчаса молчаливого плавания по светлому морю. Я вышла из автобуса и выглянула за борт вместе с оставшимися окоченевшими пассажирамиони, как и я, провели много часов в плену своих сидений. Наперекор сильному ветру, мы восхищались стаями чаек, похожими на платки в небе, а также тунцами и дельфинами с белой кожей, которые, пританцовывая, сопровождали корабль.
Автобус оставил меня в Анкуде, на Исла-Гранде, втором по важности городе архипелага. Там мне нужно было сесть на другой, чтобы отправиться в деревню, где меня ждал Мануэль Ариас, но я обнаружила, что у меня пропал кошелёк. Моя Нини предупредила меня насчёт чилийских карманников и их ловкости фокусников: они любезно украдут твою душу. К счастью, у меня остались фотография моего Попо и паспорт, которые я носила в другом кармане рюкзака. Я была одна, без единого сентаво, в незнакомой стране, но, если чему и научили меня собственные же неудачные прошлогодние приключения, так это не сдаваться перед незначительными неудобствами.
В одном из небольших ремесленных магазинов на площади, где продавались чилотские ткани, в кругу сидели три женщины, разговаривая за вязанием. Я предположила, что если они такие же, как моя Нини, то точно мне помогут; ведь чилийки спешат на помощь любому попавшему в беду человеку, особенно незнакомцу. Я объяснила им проблему на неуверенном кастильском языке, и они сразу же отложили спицы, предложили мне стул и апельсиновую газировку. Женщины немедленно начали обсуждать мой случай, перебивая друг друга, чтобы высказать своё мнение. Они сделали несколько звонков по мобильному телефону и договорились, что через пару часов к ним подъедет двоюродный брат одной из здесь присутствовавших, которому по пути: его не затруднит немного отклониться от маршрута, чтобы доставить меня в нужное место.
Я воспользовалась временем ожидания и посетила деревню вместе с превращёнными в музеи церквями Чилоэ, спроектированными иезуитскими миссионерами триста лет назад и доска за доской возведёнными чилотами, которые являются судостроителями и мастерами работ по дереву. Сооружения мастерски собраны без единого гвоздя, а сводчатые крыши представляют собой перевёрнутые лодки. На выходе из музея я встретила собаку. Она была средних размеров, хромая, с сероватой жёсткой шерстью и жалким хвостом, но держалась с достоинством породистого животного. Я предложила ей пирожок из своего рюкзака, она аккуратно взяла его большими жёлтыми зубами, положила на землю и подарила мне взгляд, ясно говоривший, что её голод вызван вовсе не отсутствием еды, а отсутствием компании. Моя мачеха Сьюзен была дрессировщицей собак и научила меня не трогать животное, пока само не приблизитсяэто сигнал того, что оно чувствует себя в безопасности. Но у нас с этим проблем не было, и мы сразу же поладили. Мы вместе погуляли, и в назначенный час я вернулась к ткачихам. Собака осталась снаружи магазина, деликатно положив одну только лапу на порог.
Двоюродный брат появился с опозданием на доверху нагруженном фургоне, с женой и грудным ребёнком. Я поблагодарила своих благодетельниц, которые также дали мне мобильный телефон, чтобы я связалась с Мануэлем Ариасом, и попрощалась с собакой, но у неё были другие планы: она уселась у моих ног, подметая пол хвостом и улыбаясь, как гиена. Собака наградила меня вниманием и считала, что, мол, этим она меня осчастливила. Я сменила тактику. «Брысь! Брысь! Чёртова собака»,крикнула я ей по-английски. Она не двигалась, пока двоюродный брат с жалостью наблюдал за происходящим. «Не волнуйтесь, сеньорита, мы можем забрать с собой вашего Факина»,сказал он, наконец. Вот так это животное пепельного цвета приобрело новое имя. Возможно, в прошлой жизни его звали Принцем. С большим трудом мы втиснулись в переполненный автомобиль и уже через час прибыли в деревню. Там я должна была познакомиться с другом своей бабушки. Я договорилась встретиться с ним в церкви рядом с морем.
Деревня, основанная испанцами в 1567 году, является одной из старейших на архипелаге и насчитывает две тысячи жителей, но я не знаю, где они были, потому что кур и овец встречалось больше, нежели людей. Я долго ждала Мануэля, сидя в компании Факина на ступенях церкви, окрашенной в белый и синий цвета, и с некоторого расстояния наблюдала за четырьмя спокойными и серьёзными детьми. О нём я знала только, что он был другом моей бабушки, и они не виделись с семидесятых годов, но поддерживали нерегулярную связь, сначала в письмах, а затем по электронной почте.
Мануэль Ариас наконец появился. Он сразу узнал меня по описанию, которое моя Нини дала ему по телефону. Что же она ему сказала? Что я как некий столб с четырёхцветными волосами и с кольцом в носу. Он протянул мне руку и быстро осмотрел меня, оценивая следы синего лака на моих обкусанных ногтях, рваные джинсы и окрашенные розовым спреем командирские сапоги, которые я приобрела в магазине Армии Спасения, когда была нищей.
ЯМануэль Ариас,представился мужчина по-английски.
Здравствуйте. Меня преследуют ФБР, Интерпол и криминальная мафия Лас-Вегаса,заявила я в лоб, чтобы избежать недоразумений.
Поздравляю,сказал он.
Я никого не убивала и, честно говоря, не думаю, что они будут утруждать себя поисками меня в этой заднице мира.
Спасибо.
Извините, я не хотела оскорблять вашу страну, милый друг. На самом деле она очень красивая, здесь много зелени и воды. Но как же она далеко!
От чего?
От Калифорнии, от цивилизации, от остального мира. Моя Нини не сказала мне, что будет холодно.
Сейчас лето,сообщил он мне.
Лето в январе! Где это видано?
В Южном полушарии,ответил он сухо.
«Плохо дело»,подумала я: этому типу не хватает чувства юмора. Он пригласил меня выпить чаю, пока мы ждали грузовую машину с холодильником, которая должна была приехать тремя часами ранее. Мы вошли в дом, отмеченный поднятой на палке белой тряпкой, точно флагом капитуляции. Это означало, что здесь продаётся свежий хлеб. Там находились четыре стола в деревенском стиле с клеёнчатыми скатертями и стулья разных видов, прилавок и плита, на которой кипел покрытый сажей чёрный чайник. Толстая женщина с заразительным смехом поприветствовала Мануэля Ариаса поцелуем в щёку, потом посмотрела на меня с некоторым изумлением, но тоже поцеловала.
Американка?спросила она у Мануэля.
Разве незаметно?спросил он в ответ.
А что случилось с её головой?добавила женщина, указывая на мои окрашенные волосы.
Я родилась такой,огрызнулась я.
Американочка говорит понятно!воскликнула она удовлетворённо.Присядьте ненадолго, я принесу вам чайку.
Она взяла меня за руку и решительно усадила на один из стульев, пока Мануэль объяснял мне, что в Чили словом «американец» называют любого белокурого англоговорящего человека, а уменьшительно-ласкательное «американишка» или «американочка» употребляют в знак симпатии.
Хозяйка принесла нам чай в пакетиках, пирамиду мягкого ароматного хлеба только что из печи, масло и мёд, а потом расположилась с нами, следя за тем, чтобы мы ели как следует. Вскоре мы услышали чиханье грузовика с болтающимся в коробке холодильником. Машина двигалась через пень-колоду по грунтовой улице, усеянной ямами. Женщина высунулась из двери, взвизгнула, и тут же подошли несколько молодых людей. Они помогли выгрузить технику, донесли её до пляжа и подняли на моторную лодку Мануэля по дощатому трапу.
Лодка была около восьми метров в длину и сделана из стекловолокна, окрашенного в белый, синий и красный цвета чилийского флагапочти такие же, как цвета флага штата Техас,развевающегося в носовой части. На борту располагалось её название: Кауилья. Они как можно лучше привязали холодильник в вертикальном положении и помогли мне подняться. Собака следовала за мной жалкой рысцой; одна лапа у неё была полусогнута, и она шла, несколько на неё припадая.
А эта?спросил меня Мануэль.
Она не мояприбилась ко мне в Анкуде. Мне сказали, что чилийские собаки очень умные, а эта вдобавок ещё и породистая.
Должно быть, это помесь немецкой овчарки с фокстерьером. У неё тело от большой собаки, а лапы от маленькой,высказал своё мнение Мануэль.
После того, как я её помою, ты увидишь, что она прекрасна.
Как её зовут?спросил он меня.
На чилийском диалектеЧёртова собака.
Как?
Факин.
Надеюсь, что твой Факин найдёт общий язык с моими котами. Тебе придётся привязывать собаку на ночь, чтобы она не убила овец,предупредил он меня.
Факин растянулся на дне лодке, уткнувшись носом в передние лапы, и надолго застыл в такой позе, не отрывая от меня глаз. Пёс был отнюдь не ласковым, однако на языке флоры и фауны мы понимали друг друга: такой вот телепатический эсперанто.
С горизонта неожиданно пришла лавина чёрных туч, и задул пронизывающий ветер, хотя море оставалось спокойным. Мануэль одолжил мне шерстяное пончо и больше со мной не разговаривал, сосредоточившись на руле и приборах корабля: компасе, глобальной системе позиционирования (GPS), морском радио и кто знает, на чём ещё, пока я искоса его изучала. Моя Нини рассказывала, что он был социологом или кем-то в подобном роде, хотя в своей лодочке скорее напоминал моряка: среднего роста, стройный, сильный, крепкий и мускулистый, закалённый солёным ветром, с колючим характером, жёсткими и короткими волосами и серыми, под цвет волос, глазами. Я не умею угадывать возраст пожилых людей. Издалека этот человек выглядел хорошо, поскольку всё ещё быстро ходил и не обладал присущим старикам занудством. Хотя вблизи сразу становилось понятно, что он старше моей Нинискажем, ему было около семидесяти. Я вклинилась в его жизнь, точно бомба. И мне придётся быть крайне осторожной, чтобы ему и в голову не пришло пожалеть о своём гостеприимстве.
После почти часового плавания вблизи нескольких необитаемых (хотя на самом деле там всё же кто-то живёт) островов, Мануэль Ариас указал мне на высокий мыс, на расстоянии похожий на тёмный мазок кисти, а вблизи оказавшийся просто холмом, окаймлённым пляжем с небольшими скалами и черноватым песком вперемешку. На нём сохли четыре деревянных лодки, перевёрнутые кверху брюхом. Мануэль присоединил «Кауилью» к плавающей пристани и бросил несколько толстых верёвок неким ребятишкам, которые крутились тут же. Они ловко привязали лодку к торчащим из земли колышкам. «Добро пожаловать в нашу метрополию»,сказал Мануэль, указывая на деревню сплошь из деревянных, на сваях, домов, расположившуюся перед пляжем. Меня бросило в дрожь, потому что всё это теперь было моим миром.
На пляж высыпала группа людей, чтобы осмотреть меня. Мануэль объявил им, что приехала некая американка, которая поможет ему в исследовательской работе; если люди и ожидали кого-то уважаемого, то обманулись, поскольку подаренная Нини на Рождество рубашка с портретом Обамы не закрывала и пупка.
Спустить с моторной лодки, не наклоняя, холодильниктакой была задача нескольких приободряющих себя смехом добровольцев, поторапливающихся, поскольку уже начинало темнеть. В город они поднимались целой процессией, идущей перед холодильником, следомМануэль и я. Далее шла ещё дюжина кричащих детей, подгоняемых сзади стаей разношёрстных собак, яростно лающих на Факина, и всё же держащихся поодаль, поскольку его поведение, говорящее о презрении в высшей степени, недвусмысленно указывало на то, что первый приблизившийся сам же пострадает от последствий своего поступка. Кажется, Факина было невозможно напугать, и он никому не позволил бы понюхать свой зад. Мы прошли перед кладбищем, где паслись козы с опухшим выменем прямо среди пластиковых цветов и отмечающих могилы кукольных домиковнесколько из них стояли даже с мебелью, чтобы ими могли воспользоваться мёртвые.