Оттаяв и, наконец, почувствовав пальцы на ногах, я вдруг осознал, что очень голоден. И, поставив заполненную снегом эмалированную кастрюлю на огонь, я решил пройтись по дому в поисках съестного.
В старом советском серванте, подле фотографии того писателя, что писал про старика и море, я обнаружил пачку макарон, полкоробки шоколадных конфет и упаковку чая. Макароны были в запечатанном пакете, а значит, их можно было есть без опаски. Шоколад на конфетах побелел и от мороза они затвердели, но при всем этом они все еще были вкусными. Чай слипся комочками, но все же заваривался, пускай и имел явный привкус земли. Так что из прихваченных в припадке бананов и найденных на месте припасов я сумел приготовить вполне себе полноценный ужин.
И насытив свою утробу, я решил достать ноутбук и поделиться с тобой всем тем, что мне довелось сегодня мне пережить. Да, прямо сейчас я нахожусь на чье-то даче и радуюсь хотя бы тому, что мне удалось сегодня выжить. Завтра с первой электричкой я вернусь к своему сыну и проведу с ним столько времени, сколько он сам посчитает нужным. Плевать на все остальное.
Главное, чтобы завтра не случился еще один приступ. Они становятся все глубже, продолжительнее и фатальнее. Наверно мне уже стоит смириться с тем, что совсем скоро я полностью утрачу над собой контроль. Посему следует быть готовым к тому, что завтра состоится, возможно, последняя моя осмысленная встреча с моим ребенком.
Совсем скоро сядет ноутбук, но надеюсь, что мне хватит заряда, чтобы сказать тебе кое-что важное. Знаешь, я вс
Весь следующий день я, как и планировал, провел со своим сыном. На первой электричке, что отправлялась со станции «Дачная» в 7:02 я вернулся в город, и, забрав сына из детского сада, целый день водил его по кафешкам и развлекательным центрам. И знаешь, я считаю, что это был лучший день в моей жизни. Я провел его с единственным на всем белом свете человеком, которому действительно нравилось проводить со мной время, а мне было хорошо просто потому, что он был рядом и никто нам не мешал.
А ночью, зная, что все равно не смогу уснуть я просматривал наши семейные фотоальбомы. Мне было больно осознавать, что обстоятельства, стоящие за определенными фотокарточками, я не в силах был вспомнить. Вот фотография, на которой я стоял рядом с каким-то молодым человеком, и мы показывали «класс» фотографу. Я не помнил кто он. Возможно это мой близкий друг? Или, наоборот, какая-то известная персона, с которой мне повезло сфотографироваться? Я не помнил этого человека, посему не мог верно оценить ценность данной фотографии. Ведь фотографии сохраняли в себе лишь сиюминутное состояние людей. Они обладали той магической силой, что вызывала в нас определенный эмоциональный отклик, наделяла смыслом эти обрывки глянцевой бумаги уже наша память, а на мою память уже какое-то время нельзя было полагаться.
Вот на фотографии запечатлены мы с женой. Оба мы счастливы, я обнимаю жену за талию, а она одной рукой опирается на мое плечо, а другой обнимает свой округлившийся живот. Умом я понимаю, что это чуть ли не единственное доказательство того, что когда-то мы были с ней счастливы. Я даже испытываю некую глупую зависть по отношению к тому молодому человеку, чья любимая жена находится на последних месяцах беременности и совсем скоро в их семье случится пополнение. Но я не помню когда, где и кем было сделано это фото. Оно существует само по себе, словно бы на фотографии был запечатлен не я, а мой брат-близнец, чье место в мире я сейчас совершенно необоснованно занимал.
На следующее утро, едва я успел сесть за свое рабочее место, ко мне подошла Надежда и попросила пройти в ее кабинет. Она не была зла, не выглядела расстроенной, скорее просто была настроена поговорить.
На ней снова был строгий брючный костюм и туфли на шпильке. Свои длинные черные волосы она убрала в конский хвост, и, следуя за ней по коридору, я заметил небольшую татуировку на шее. Ее было плохо видно из-за ворота жакета и волос, но, кажется, это был Уроборос.
Наконец мы дошли до двери, на которой была приклеена табличка: «Надежда Симидзу, руководитель аналитического отдела». Начальница открыла дверь и пустила меня в кабинет, после чего зашла сама.
Ее кабинет чем-то напоминал ее саму. Выглядел он очень по-японскисдержано, функционально и при этом с некими намеками на дань традициям. Но при этом на одной из стен висела огромная репродукция картины Поленова «Золотая осень», что резко диссонировало с остальными элементами интерьера.
Такой же была и хозяйка этого кабинета. Надежда всегда была одна, всегда была сама по себе. Она была настолько сдержанной и скрытной, что никто и никогда не мог с уверенностью сказать, что у нее на душе. Но при этом, на общих посиделках она нередко сильно напивалась и вела себя откровенно развязно. В ней смешались две культуры, причем смешались так, что ни одна из них не могла быть ясно выражена, что мучило Надежду, не давая ей найти единение с самой собой.
Когда мы зашли в кабинет, Надежда резким жестом указала мне на стул, стоявший напротив ее стола, а сама подошла к своему креслу и неожиданно скинула с себя свои шикарные туфли.
Ты не представляешь, насколько в них неудобно ходить, скорее сама себе сказала Надежда. Кофе?
Да пожалуйста. Я был несколько удивлен ее радушием, и не стал отказываться.
И пока она колдовала над кофемашиной, я попытался разглядеть татуировку на ее шее, и тут вдруг осознал, что никакой татуировки там нет. Неужели мне померещилось?
Тебя два дня не было на работе, и я не могла тебе дозвониться. Что-то случилось? сказала Надежда, передавая мне чашку ароматного кофе.
Накануне я поехал на дачу, проверить как там дела, и застрял там.
Ты поехал туда посреди зимы? Я сидел на кресле, Надежда подала мне кружку кофе и начала бесцельно прохаживаться по своему кабинету.
Да, почему бы и нет?
Странно.
Как есть.
Слушай. Если ты на собеседование ездил, то так и скажи. Я ведь тебя понимаю, как никто другой. После всех этих урезаний и сокращений я и сама бы с радостью ушла, да некуда, она ухмыльнулась.
Нет, я не был на собеседовании. Я очень давно не был на собеседованиях, если честно.
Почему?
Бесполезно. Слишком много тех, кто ищет работу и слишком мало тех, кто ее дает.
Надежда остановилась посреди комнаты и посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд был настолько острым, что я невольно отвел глаза.
Как ты вообще? вдруг спросила она.
Нормально, выдавил я из себя.
А на самом деле?
Тебе, правда, интересно?
Ну, я ведь спрашиваю, улыбнулась она, делая шаг в мою сторону.
Все, правда, нормально.
Да? Все настолько нормально, что ты в последнем своем акте написал свою фамилию с двумя ошибками? Или вот, например, твоя подпись, датированная тридцать первым ноября. Мне это не кажется нормальным. Что с тобой? Скажи мне.
Знаешь, проблема в том, что я очень мало сплю. Вдруг выпалил я. Это длится уже несколько месяцев кряду. Ложусь я нормально, но через полчаса я просыпаюсь и больше этой ночью не могу уснуть как бы я того не хотел.
Это очень серьезно, участливо смотря на меня, сказала Надежда. А твоя жена знает о твоей проблеме?
Знает, но, кажется, ей все равно и скоро меня ждет развод, вдруг признался я, стараясь не смотреть на Надежду. Мы уже какое-то время живем с ней порознь и практически не общаемся. Не знаю, как так получилось, но все просто как-то разом разрушилось. У меня больше нет семьи, больше нет нормальной работы, я не могу спать, и, кажется, теряю память
И тут я, наконец, замолчал, оборвав себя на полуслове. А Надежда, обняв себя за плечи, стояла посреди комнаты и внимательно смотрела на меня.
Тут она подошла к своему столу, оторвала стикер, что-то на нем написала и передала мне эту бумажку. Там был номер телефона и подпись «Надя». Согласно своему душевному дуализму, Надежда не любила официоза и не приветствовала обращение к себе по имени-отчеству, одновременно с этим никто не обращался к ней «Надя», она это всегда пресекала.
Это мой личный номер, и я Просто позвони, когда сможешь.
С этими словами она кончиками пальцев коснулась моей руки, но тут же отдернула руку, словно бы она только что прикоснулась к чему-то нестерпимо горячему. И, словно бы пожалев о том, что только сделала, она поспешила к своему креслу и, стараясь не смотреть на меня, снова одела свои неудобные туфли.
Сегодня, придя с работы, я не смог открыть входную дверь своей квартиры. Я так и не понял, как такое вообще могло произойти. У меня, конечно, заметно тряслись руки, но я еще был вполне способен попасть ключом в замочную скважину. Проблема была в том, что у меня словно бы были ключи от другой двери. Самым странным было то, что замки на двери словно бы поменялись местами. Раньше ключ-бабочка подходил к верхнему замку, а нижний запирался на английский ключ, теперь же все вдруг стало наоборот. Я так и не смог найти решение этой проблемы. И решил немного прогуляться, покуда жена не вернется с работы и приведет с собой сына.
На улице было очень холодно. На темном ясном небе сияли многочисленные звезды, а на горизонте висела большая, практически полная луна. Уже через пару дней будет полнолуние, но пока она ярко освещала улицы без маленького кусочка, который будто кто-то откусил.
И следующие пару часов я бесцельно бродил по пустым улицам города. Два раза, для того чтобы согреться, я заходил в маленькие забегаловки. В одной я подкрепился разогретым в микроволновке чебуреком и горячим кофе. А второй раз я случайно зашел в какое-то модное заведение, где съел какой-то салат из картона и выпил чай с какими-то палками, кажется, это был укроп. Не вкусно, зато я согрелся.
Затем ноги завели меня в промзону. Я шел мимо высоких железобетонных заборов, ограждавших несколько заводов разной тематики. Когда-то давно здесь работало огромное количество людей, но к началу девяностых большинство предприятий были заброшены. Затем некоторые из них были кем-то выкуплены и приведены в порядок, но большинство так и остались стоять невостребованными, медленно разрушаясь под гнетом времени.
И вот я шел мимо одного такого предприятия, что оказалось неугодно рынку. Забор местами обрушился, и я мог видеть сквозь дыры в нем здания цехов, в которых когда-то кипела жизнь. Но сейчас все стекла в зданиях корпусов были выбиты, ворота всех цехов либо были открыты настежь, а сами здания под действием температуры и влаги приходили в негодность.
И тут одно строение на территории предприятия привлекло мое внимание. Это была довольно-таки высокая конструкция, на глаз метров тридцать высотой. Что-то вроде металлической бочки, закрепленной на высокой башне. От нее вниз под углом уходила галерея, что спускалась в башню поменьше.
Все это давно поржавело. И если башня еще относительно сохранилась, то от обшивки колонн, поддерживающих этот сосуд, уже отваливались листы металла, и сквозь дыры виднелись элементы ржавых ферм. Наклонная галерея от времени абсолютно разрушилась. Механизм, перемещавший что-то по галерее, полностью отгнил и упал на землю, валяясь теперь бесформенной кучей покореженного металла.
Что же так привлекло меня в этой постройке? Дело в том, что на крыше резервуара, съедаемого временем, была расположена современная аппаратура для сотовой связи. Да, прямо поверх ржавой крыши кто-то установил дополнительную вышку, что, сейчас в темноте, ярко горела красными огоньками. Удивительно диссонировали, грозящее в любой момент обрушится строение и современное устройство на ее крышке.
Мы с этой постройкой были чем-то похожи. У нас есть задача, которую мы выполняем, но мы словно бы были созданы для чего-то другого. Да мы выполняем некую функцию, но делаем это исключительно по зову долга, медленно приходя в негодность во имя чужой цели. Внутри нас скрыты огромные силы, но они остались не востребованы этим миром, и нам остается только смиренно ждать, пока время не возьмет свое.
Эх, до чего же я докатился? Сравниваю себя со ржавым резервуаром на заброшенном заводе. Чудесно!
Окончательно замерзнув, я, наконец, выбрался из промзоны и сел на первый же подошедший автобус. К моему счастью, я приехал домой как раз в тот момент, когда жена и сын вернулись домой.
Впереди меня ждали невкусный ужин, порция упреков и бессонница.
Сегодня произошло кое-что прият
Чертовщина! Я не знаю, что вчера произошло, и чем хорошим я с тобой поделился! Пять минут назад я сел за ноутбук и из-за того, что мои руки не слишком хорошо меня слушаются, неловко провел пальцами по тачпаду и нечаянно удалил практически все, что вчера написал!
Я запаниковал и поторопился вернуть все то, что столь неловко стер, но вместо этого как-то неловко дернул плечом и столкнул ноутбук со стола, отчего тот, упав на пол напрочь завис. И когда я сумел восстановить его работоспособность, то в качестве памяти о вчерашнем дне у меня осталась лишь одна неполная фраза.
Как же жаль, что я не могу вспомнить вчерашний день самостоятельно. В голове вообще ничего не осталось. Я стараюсь зацепиться хоть за что-то, но вся моя памятьэто словно воспоминания о недавнем сне. Проснувшись, ты помнишь все в деталях, к обеду ты можешь вспомнить лишь некоторые черты сновидения, а к вечеру с тобой остаются лишь неявные ассоциации и следы тех чувств, что пробудил в тебе сон.
Обращаясь ко вчерашнему дню, я не вижу образов, я могу лишь попытаться вернуться в то душевное состояние, с которым ассоциируется мой вчерашний день. И судя по оставшемуся мне огрызку фразы и тому, что от вчерашнего дня мне достались отголоски чувств скорее похожих на некий эмоциональный подъем, вчера я сумел увидеть в своем положении что-то хорошее. Но, кажется, теперь я никогда не узнаю, что же вчера случилось.
Пожалуй, о том, что же там было зафиксировано черными буквами на белом листе мне можешь рассказать только ты. Причем не тот ты, что существует сейчас, а тот ты, что существовал со вчерашнего вечера и до сегодняшнего дня. Только ты способен вернуться на пять минут назад и узнать, чем же так выделился вчерашний день, ибо ты всесилен. Хотя бы, потому что тебя нет. Ведь хоть ты и существовал всегда, но именно я сейчас обратил тебя в определенную форму и теперь обращаюсь к тебе.
Существуешь ли ты вообще за пределами этих строк? Что если весь тот мир, который ты полагаешь своей реальностью, не существует и служит лишь необходимым фоном для того, чтобы ты сейчас взирал на эти строки? Ведь вся твоя прожитая жизнь перестает существовать в тот момент, когда понятие «сейчас» начинает относиться к новому промежутку времени. Память неосязаема, индивидуальна и не имеет доказательной базы. А будущее и вовсе не существует, поскольку тебя в нем еще нет и неизвестно в какой форме и зачем тебе предстоит существовать уже в следующее мгновение. Сейчас тебе необходимо перерабатывать буквы в слова, а слова в образы. А уже совсем скоро тебе потребуется сделать что-то другое, и это будешь уже не совсем тот ты, кем ты сейчас являешься. Нынешнего тебя создал я. Того, кто сейчас отнимет взор от текста, создал уже кто-то другой.
Выбирая кем быть и что делать, ты волен изменять самого себя и реальность вокруг, так воспользуйся своей силой и создай для меня вчерашний день, в котором произошло что-то хорошее. Умоляю тебя!
Кажется, я убил свою кошку.
Мы с ней всегда друг друга недолюбливали. Это началось с тех самых пор, когда она только появилась в моем доме. Вообще, благодаря тяжелому характеру, это животное сложно было назвать домашним любимцем. Обладая крайне своевольным нравом, она выбрала себе хозяина в лице жены, а всех остальных просто великодушно терпела на своей территории. Правда иногда чаша ее терпения переполнялась, и тогда кошка нападала на того, кто стоял к ней ближе всего. Нападала она безжалостно, царапаясь и кусаясь со всей своей животной яростью.
Она появилась в нашей семье пятсемьв лет назад, кажется, это был февраль. В один прекрасный день жена притащила с работы коробку из-под обуви. А в этой коробке сидело маленькое, замерзшее существо и жалобно пищало. Ну, кто сможет пройти мимо? Вот и моя жена не смогла.
Первые недели маленький котенок был ласковым и игривым. Она быстро приучилась к лотку и привыкла мило спать на пуфике рядом с окном. Но вскоре она уже вовсю царапала мебель, ела провода, громко мяукала в три утра на балконную дверь и вероломно нападала на пятки ничего не подозревающего человека, что по своим делам просто проходил мимо.
Жену это не касалось. Она никогда не нападала на ту, что привела ее в наш дом. Когда ее ненависть ко всему окружающему немного утихала, она даже позволяла себя погладить. Но только жена удостаивалась такой привилегии, больше никто не смел, касаться ее высочества.