Вдоль этих «линий жизни», у стен стояли массивные деревянные лавки. На одной из них, расположенной как раз напротив двери, пол подле которой наиболее вытерт, лицом к стене спит мужчина. Под голову он положил рюкзак, а сверху накрылся старой джинсовкой, рукава которой покрыты десятками небольших нашивок.
Хоть он и лежит, но по тому, сколько пространства он занимает ясно, что мужчина очень высок. По рюкзаку распластаны его длинные каштановые волосы, что от корней уже начали покрываться серебряной паутинкой. Деревянная лавка очень узка, но мужчина, кажется, привык беззаботно спать и в куда более стесненных обстоятельствах, посему не чувствуя каких-либо неудобств, он лишь тихонько посапывает.
Кто это? спросил проводник, склонившись над спящим мужчиной.
Дедуш Ну, то естьэто мой тесть.
Довольно колоритный мужчина. Подытожил проводник, разглядывая нашивки на рукавах куртки.
Эколог по образованию, журналист по призванию.
И так бывает?
Да, если где-то на этой планете произошла какая-то техногенная авария, то можешь быть уверен, через час этот человек уже будет на полпути туда, прямо в кресле самолета знакомясь с деталями происшествия и готовясь лезть в самую кучу событий.
На заре его профессиональной жизни, когда он еще работал экологом в одном НИИ, ему выпала командировка в изолированную область, возникшую в результате аварии на атомной электростанции. И именно тогда он понял, что все эти теплые кабинеты и хорошие оклады никогда в жизни не заменят ему те ощущения, что он испытал в этой поездке.
С тех пор он постоянно был где-то там, на самом острие. Как сам он говорил, ему нравилось быть на кромке того ножа, который человечество готовится воткнут себе в глаз. Он мог, не заезжая домой, отправится из жаркой пустыни на берег покрытого льдами океана, и только живя в таком ритме, он чувствовал себя на своем месте.
И во всем мире имелась лишь одна причина, по которой он готов был прервать свою работуэто его семья. Сегодня утром он еще был в Центральной Азии, изучая озеро, сотворенное мирным атомом в сельскохозяйственных целях, а к полуночи уже был здесь, в больнице. До двух часов ночи он еще как-то держался, но потом, не в силах бороться с накопившейся усталостью уснул.
А зачем потребовалась такая срочность? спросил проводник.
В этот момент дверь, напротив которой спал мужчина, резко раскрылась и в коридор вышли двое, это были я и полная женщина в белом халате. Я был крайне взволнован, настолько, что даже не мог сказать что-то членораздельное, хоть и постоянно пытался. Я начинал одну фразу, а заканчивал уже другую, периодически отвлекаясь на какую-то новую мысль.
Женщина в белом халате, пытаясь меня как-то успокоить, старалась говорить как можно спокойнее и тише. При этом, держа меня под руку, она каким-то образом сумела подвести меня к лавкам и как-то незаметно усадить.
Сейчас ей нужны врачи, понимаешь? Чем ты сможешь ей помочь? попыталась успокоить меня женщина.
Не знаю?! Просто буду рядом. Парировал я дрожащим голосом.
Родной мой, там сейчас три врача и четыре медсестры. Я уверенна, что они лучше нас с тобой знают, что делать.
А что если
Сынок, я тут работаю уже без малого тридцать два года. Навидалась всякого и могу тебя заверить, ничего страшного и тем более необычного там сейчас не происходит.
Я не могу тут просто спокойно сидеть. Признался я, поправив волосы дрожащими руками.
Я тебе сейчас принесу своего чаю на травках, попьешь горяченького, расслабишься. Но обещай мне, что пока не позовут, ты туда не зайдешь.
Обещаю.
Вот и договорились.
С этими словами, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, пожилая женщина пошла по коридору в сторону сестринской. Я же не мог спокойно сидеть и крутился, словно уж на сковородке. Я посмотрел на спящего тестя, раздумывая, стоит ли его будить или пусть отдохнет. Решил, все-таки дать человеку отдохнуть. Затем заставил себя минут пять смотреть на хаотичное движение майских жуков в свете покошенного фонаря, после чего зачем-то достал телефон, покрутил его в руке, пролистал из начала в конец адресную книгу и снова спрятал телефон в карман.
Затем я закрыл глаза и попытался подумать о чем-то отдаленном. Но, как только я сделал это, гудение ламп над головой стало просто невыносимым, этот гул буквально втискивался в перевозбужденный мозг, и не в силах это терпеть, я вскочил с лавки.
Снова глупо посмотрев в экран телефона, я принялся быстрым шагом ходить по коридору туда-сюда. Без цели, без смысла, просто чтобы заставить стрелку часов идти вперед. Я перемещался по коридору замкнутыми кругами сначала к окну, а потом назад к двери кабинета. Любой шорох где-то в глубине спящей больницы заставлял меня вздрагивать и испуганно оборачиваться на звук.
Все было настолько плохо? участливо спросил проводник.
Скорее, это случилось слишком неожиданно. На 38 неделе беременности. Не сильно, но все-таки раньше срока. Утром я, как обычно, собирался на работу, когда она подозвала меня и сказала, что у нее болит живот. А еще через пятнадцать минут у нее отошли воды, и я повез ее в роддом.
В целом, с медицинской точки зрения, роды начались вполне в срок, никто не переживал по этому поводу. Беда была в том, что начались они еще утром прошлого дня, и через два часа минуют ровно сутки, как моя жена находится в родах. И к данному часу даже я уже начал подозревать, что ситуация значительно выходит за рамки нормы.
Благожелательные врачи не стали утром выгонять меня из ее палаты, взяв обещание, что я уйду по первому требованию. И поначалу нам обоим было скорее просто любопытно. Мы с женой посмотрели на телефоне старую французскую комедию с Луи де Фюнесом, потом принялись смотреть какой-то комедийный сериал. Она постоянно смеялась и весело болтала. Мы весело подтрунивали друг другом и выбирали по каталогу очередные пинетки.
А потом ей постепенно стало становиться хуже. На протяжении всего дня она медленно теряла силы, все меньше улыбаясь и все чаще уходя в себя. И к тому моменту, как на улице стемнело, в этой женщине уже трудно было узнать мою жизнерадостную супругу.
Глаза ее запали, а губы утратили краску и посинели. Практически перестав говорить, она все больше молчала, пока не начала просто тихонько хныкать в особо тяжелые моменты, никак не реагируя на то, что ей говорят. Вместе с тем как ночь опустилась на мир вокруг больницы, в палату начали все чаще заходить врачи и все чаще разные. В какой-то момент они пришли втроем что-то обсудили и попросили меня покинуть палату.
Я дал обещание, поэтому послушно вышел. Мой тесть, кстати, рассчитывал, что успеет приехать уже после того, как процесс закончится. Поэтому по прилету он первым делом заявился в нашу квартиру с букетом и подарками, а узнав, что все идет не совсем так, как должно, лично прибыл в больницу.
Бывалому журналисту ничего не стоило проникнуть на заветный третий этаж закрытой на ночь больницы. В травматологии он сказал, что из глазного отделения, а в глазном, что из травматологии, так он и добрался до заветной служебной лестницы. Поначалу он даже прятался от персонала, но поняв, что всех куда больше волнует судьба его дочери, он устроился на лавке и вскоре, под грузом накопившейся усталости сдался и уснул.
А я все продолжал, не находя себе места, метаться около заветной двери. Я слышал, как моя жена вскрикивает и что-то неразборчиво говорит. На нее кто-то ругался, кто-то третий шикал и на жену, и на того, кто на нее ругался. И вдруг, в какой-то случайный момент все стихло.
В тот момент я как раз проходил мимо двери и, испугавшись за любимую, попытался прислонить ухо к двери. Первым звуком, что я услышал оттуда, были тяжелые приближающиеся шаги. И я едва сумел отпрыгнуть от двери, когда она открывалась.
А, ты уже тут как тут, на стреме! улыбнулся мне крупный мужчина в синем хирургическом костюме.
А где ж мне еще быть?
Справедливо. Мужчина устало оперся о дверной проем и потер переносицу двумя пальцами.
Да не томите, вы! Что с ней? взмолился я.
Ой, забыл. Поздравляю, папаша! спохватился он. Как и обещалидочка. Три семьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Здорова и хороша собой.
У меня на секунду отлегло, но тут вдруг тревога вновь вернулась.
А почему она не плачет?
Ну, она, как бы, тоже целые сутки работала, чтобы на свет появиться. Устала очень, вон лежит спокойно на маме, ест.
А супруга? Как она? не мог уняться я.
Не могу сказать, что все прошло без сучка и задоринки, но она в полном порядке. Сейчас с ребенком и мамой проделают необходимые манипуляции, и сможешь зайти поздороваться Так, стоп, а это что такое? сказал врач, удивленно смотря на тестя.
Это папа роженицы. Замялся я. Он тут вообще уже давно лежит.
Ну и бардак тут у нас. Расстроенно покачал головой врач. Чаем-то тебя успели напоить?
Нет еще.
Да тебе везет, однако! раскатисто рассмеялся мужчина. Ладно, ты там давай начинай всех обзванивать. Как закончим, я тебя приглашу. Можешь расслабиться, все в порядке!
Дверь за врачом закрылась, и я какое-то время просто смотрел на нее. Затем я улыбнулся и начал как умалишённый повторять последнюю фразу, сказанную врачом. Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке.
Приговаривая это, я начал пятиться назад, покуда не споткнулся о лавку и со всего маха не осел на нее. Я смеялся и плакал одновременно. По ногам растекалась усталость, и в то же время я чувствовал такой всплеск душевной энергии, которого не испытывал никогда. Хотелось одновременно выпить, позвонить маме, лечь спать и пуститься в пляс. Словно бы сознание потеряло разумный вектор действия и палило изо всех доступных орудий куда попало.
В этот момент дверь открылась, и медсестра, молча поманила меня рукой. Тогда и тот я, что был объектом этого воспоминания, и тот я, что путешествовал в чертогах своего сознания, буквально влетели в родильный зал.
Там, посреди просторного кабинета, на специальном кресле лежала моя жена, накрытая теплым одеялом. Она выглядела изможденной. Сквозь ее побледневшую кожу проступили сосуды, а ее шея стала красной и со всех сторон была исцарапана в кровь. Видимо, ей было настолько плохо, что она впивалась своим роскошным маникюром в собственную плоть. Она слабо улыбнулась мне, и я заметил, что на уголках ее посиневших губ собрались сгустки высохшей пены.
Но самое главное, что на ее груди лежал маленький комочек, что, кряхтя, впервые вкушал материнское молоко.
Смотри-ка, моей жене даже не хватало сил, чтобы говорить в голос, поэтому она лишь тихо шепталаА вон и твой папа пришел.
Я, не зная, что делать, подошел ближе к креслу и аккуратно прикоснулся пальцами к этому теплому комочку, что в ответ закряхтел и попытался махнуть рукой.
Подожди немного, она кушает. Пытаясь прямо сейчас не уснуть, промямлила жена.
Тут меня немного отстранила девушка-врач в фиолетовом костюме, что принялась проводить с дочерью какие-то манипуляции и что-то там записывать на бумажке.
Почему ты выбрал именно этот момент? Ведь стресс вы все пережили немалый спросил вдруг проводник.
Это был одновременно самый тревожный и самый лучший день моей жизни. Сегодня я осознал кое-что важное.
Да? И что же?
Что счастье относительно. Что оно существует только при наличии противовеса. А все мы, по собственной глупости стремимся к чему-то абсолютному и не понимаем, что многие из нас на самом деле уже счастливы.
Например, рутина зачастую притупляет чувства, и нередко наша семья начинает нам надоедать. Но мы же стремимся к абсолюту, мы хотим, чтобы каждый день наш спутник жизни выглядел так, как в день свадьбы, а дети перестали орать и рисовать на обоях. Нам кажется, что именно нам не повезло. Каждый думает, что именно его жена перестала ухаживать за собой, или именно ее муж стал выпивать слишком много.
Но нет, рутина съедает всех и каждого. Счастье есть только там, где ты его осознаешь. Так после жаркой ссоры, счастьем становится примирение, а после долгой разлуки, за счастье принимают простой телефонный звонок. Но надо уметь это вовремя понять. Счастье мимолетно, оно любит жить в нашем прошлом, и самое главное в этой жизни успеть его прочувствовать в той точке времени, что зовется настоящим.
И сегодня, когда после самых долгих суток в моей жизни я увидел свою дочь, я это, наконец, понял. Да, накануне случился мой личный «самый длинный день», но я бы ни на что в жизни не обменял бы ни одну секунду этого бесконечно долгого ожидания. Ведь именно на этих томительно длинных обрывках времени и выстроилась затем та радость, которую я в итоге испытал.
Я жалею только об одном, о том, что в тот день, когда я погиб, я не сумел это почувствовать и поделится этим со своими близкими. Я так надеялся, что на смертном одре сумею осознать свое счастье и уйду с этим чувством. Но вместо этого я просто прожил еще один день, не успев им насладиться.
Вдруг в помещении родильного зала неожиданно погас свет. Воцарилась абсолютная темнота и безмолвие, словно бы мы переместились в темное ничто, существующее без каких-либо координат и ориентиров. И когда свет так же внезапно включился, как и до этого погас, я увидел, что лишь моя жена и дочь остались людьми, все остальные же превратились в безликие манекены, что хаотично сновали вокруг.
Проводник словно бы лишился лица, все его черты смазались и постоянно менялись, отчего я узнавал в нем то одного, то другого человека. Он был одет в аккуратно подогнанный черный костюм в тонкую красную полоску, под костюмом была белая сорочка, а венчал этот ансамбль красный галстук в тон полоскам на пиджаке, кажется, эта одежда была мне знакома, но я никак не мог припомнить, где я ее видел.
И в этот момент с потолка, прямо со стыков бетонных плит начала капать вязкая черная жидкость.
Мозг умирает. Твое сознание разрушается. Мы больше не можем обращаться к глубинам твоей памяти. Сказал проводник сотней голосов, казалось, что сейчас в нем говорят все голоса, что я когда-либо слышал. Впрочем, у нас осталось последнее воспоминание, что сформировалось незадолго до аварии, и мы как раз успеем в нем побывать.
Сцена 6
Мы находимся в некоем помещении с большими окнами, что выходят на запад, где в красном морозном мареве догорает очередной погожий день. Здание находится на самой окраине города, посему окна выходят прямо на хвойный лес, что слегка припудренный снегом безмолвно простирается вдаль до самого горизонта.
В помещении беспорядок. Из-за того, что повсюду без какого-либо порядка складированы коробки самых разных габаритов, трудно угадать предназначение данного помещения. И более чем удивительно посреди всего этого бедлама смотрится небольшой кожаный диванчик, который не стали разбирать при транспортировке, ограничившись лишь тем, что закатали его в пищевую пленку.
Диван явно стоял не на своем месте. Сейчас, загораживая собой почти все свободное пространство, он был развернут так, чтобы сидящий на нем мог смотреть в окна и любоваться закатом. На этом самом диванчике восседал я собственной персоной. Сейчас я канцелярским ножом вскрыл одну из коробок и достал оттуда неподписанный пакет с фурнитурой, понять предназначение которой, было выше моих сил. Тяжело выдохнув и почесав затылок, я отложил пакет в сторону и принялся надрезать клейкую ленту на следующей коробке.
Это ведь тот самый день? сказал сотней голосов проводник. Кажется, в этот момент он смотрел на солнце, что готовилось зайти за еловый лес.
Да, это тот самый день. Я тоже посмотрел на солнце, вдруг с тяжестью поняв, что именно сегодня солнце в последний раз освещало мир, в котором я жил.
Что тут происходит? среди сотен голосов проводника я почему-то отчетливо слышал голос моей дочери. Ведь именно она так сформулировала данный вопрос, впервые оказавшись в этом помещении. От этого у меня закололо в груди, и по ногам растеклась волна неприятного холода.
Переезд. Моему делу давно требовалось более просторное помещение. И тут, на мое счастье, практически в пригороде отстроили новенький офисный центр. Помещение было больше предыдущего в два раза, а аренда выше всего на четверть.
И чем же ты занимаешься?
Интерьерами.
Что?
А ты думал, что выращенный одной лишь матерью, все детство проведший в компании ниток и иголок я стану шахтером или лесорубом? Конечно же, нет. Сначала я приличное время отработал в компании, производившей мебель, а затем, уйдя на вольные хлеба, открыл собственное дизайнерское бюро. Сейчас мы сотрудничаем со многими поставщиками и предлагаем полный спектр услуг по обустройству интерьеров. Лично я, помимо руководства, занимаюсь тем, что проектирую мебель на заказ. Вернее, я все это делал до недавнего времени.