Так что же тогда получается? задумчиво спрашивала Настанька. Мы никогда и не сможем жить лучше капиталистов, раз у нас больше территория?
Э, не торопись с выводами. Ишь какая торопыжка, смеялся Николай Семёнович и делал Настеньке козу двумя пальцами как маленькой, но потом серьёзно возражал:
Тут-то и возникает другой факторсистема жизни. Представь только себе, что, скажем, сегодня в Америке позвали бы молодёжь строить железную дорогу в джунглях, но без большой зарплаты, а за копейки, так как денег на строительство почти нет. Сколько бы нашлось желающих? Да почти никого. Скорее всего позвали бы индейцев или негров из нищих стран.
А что делалось у нас? когда действительно средств на строительство не хватало? Тысячи молодых людей ехали в неизвестность создавать новые города, строить дороги, уезжали из обжитых городов в деревни поднимать грамотность. Ведь это всё было на самом деле и называлось энтузиазмом, который действительно делал чудеса. Вот они-то, эти глубоко верившие в светлое будущее люди, строившие не только для себя, но и для других, позволяли ускорять темпы развития, работая, конечно, не бесплатно, однако с такой самоотверженностью, которая у капиталистов должна была бы оплачиваться во много раз больше, чтобы заставить людей работать без жилья, без нормальных условий, в любую погоду, при любых климатических условиях.
Николай Семёнович вздыхал и задумчиво продолжал, словно разговаривая теперь сам с собой:
Да-с, климат. Когда мы говорим, например, об урожайности в сельском хозяйстве, то и тут нельзя забывать о климатических разнообразиях. Благодаря климату, урожайность винограда в Италии и Испании гораздо выше, чем, скажем, на Украине или Молдавии, где солнечных дней в году значительно меньше, а порой и влаги не хватает, с чем гораздо лучше у них в южных странах.
И вдруг рассказчик начинал неожиданно смеяться и обращался опять к Настеньке:
Я что сейчас вспомнил. Недавно мне председатель виноградарского хозяйства так экономику объяснил. Вы, говорит, что-то там планируете, считаете, рекомендуете и думаете, мы, сидя на земле всю жизнь, сами ни черта не понимаем. А того не знаете, что главное у насэто погода. Будет вовремя дождь и ко сроку солнце, так мы тебе столько хорошего винограда дадим, что ахнешь. У нас, говорит, поговорка есть у виноградарей «больше дождичка в июнепредседатель на трибуне», то есть если в июне виноградники хорошо дождём намочит, а в августе солнце прогреет ягоды, чтоб они сахар набрали, но не сгорели, так и без всяких рекомендаций получится такой урожай, что председателю придётся идти на трибуну за наградой. А будет в августе да сентябре дождь, так считай, что погибнет виноград от серой гнили. Тут тебе и вся экономика.
Так же и при производстве зерновых, продолжал Николай Семёнович, в Америке куда лучше погодные условия, чем скажем в нашем черноземье. Или взять знаменитые целинные земли. Площади гигантские, все распаханы, всюду ожидается урожай, а задул суховейи полетело всё к чертям. Вот почему от нас и энергии требуется больше и головы лучше, но ведь это в одночасье не даётся. Так что не спеши с выводами у кого что лучше и чья система успешнее работает.
Опять же учти, что на территории Соединённых Штатов за всю их двухсотлетнюю историю ни разу не были чужеземные войска, ни один завод не был разрушен войной, ни один город не испытал и сотой части разрушений наших индустриальных центровСталинграда, Ленинграда, Севастополя и сотен других городов. Мы испытали. Мы прошли через много трагедий, но не только выжили, а и сумели стать сильнейшей державой.
А Япония, возражала, наконец, Настенька, вспоминая доводы, которые приводили в спорах девочки в институте. У неё и война была, и трагедия городов Хиросимы и Нагасаки. Сорок лет прошло и Япония одна из передовых стран мира во многих вопросах.
Николай Семёнович зажимал бородку между большим и указательным пальцами левой руки, затем переводил указательный палец на кончик носа, слегка прижимая его, и спокойно отвечал, слегка растягивая звук «а»:
Ты, ла-а-пушка, задаёшь стандартные вопросы и это понятнее, чем то, что происходит в Японии. Не случайно появился термин «японский феномен». Но тем не менее постарайся понять. Начнём всё с той же математики. Территория Японских астравов (он произносил именно такастравов, почти специально делая упор на «а») всего триста семьдесят две тысячи квадратных километров. Это, если не ошибаюсь, раз в шестьдесят меньше наших двадцати двух с лишним миллионов. А население у них всего в два раза меньше чем у нас. То есть концентрация людей на единицу площади, грубо говоря, в тридцать раз выше. Вспомни теперь наши предыдущие рассуждения. Кому легче строить? Понятно, что условия жизни, характеры людей, культура в трудных условиях выживания совершенно иные. Они как муравьи, которые, если не построят вовремя муравейник, то обязательно погибнут. У них суперпотогонная конвейерная система человекороботов. Расслабляться и пускаться в запои и загулы, как бывает у нас на Руси, там просто невозможно. Оттого и результаты труда другие. Не забудем и их послевоенную политику скупания умов по всему миру.
Впрочем, в каждом государстве свои особенности. Для их понимания одними формулами и чёткими формулировками не обойдёшься. Нужны сложнейшие логарифмы в вычислениях и очень много построений графиков с различными кривыми. Необыкновенно трудно сказать, чего бы мы достигли за сорок послевоенных лет, если бы не тратили миллиарды и миллиарды на укрепление нашей самой длинной в мире пограничной линии, на создание самой совершенной оборонительной военной техники, на оказание технической и военной помощи множеству малых и слабых государств с тем, чтобы они нас поддерживали политически. Если бы мы не тратили на всё это деньги, то вполне возможно, да даже на сто процентов уверен, мы бы производили лучшие в мире унитазы, компьютеры, автомобили, телевизоры, но нам бы никогда не позволили это капиталисты, раздавив новой войной. А вот этого бы нам уже никто не простил, так что лучше будем пока без супер красивого умывальника, но живыми и свободными от угнетения другими державами. Хотя умывальниками, образно говоря, мы уже тоже начинаем заниматься.
Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год шёл под лозунгом завершающего года одиннадцатой пятилетки. В этом году, помимо успехов в энергетике, была пущена в строй система газопроводов Уренгоя из Западной Сибири в Европейскую часть страны, газопроводы из Астрахани в Камыш-Бурун и из Хиви в Бейнец, из Вильнюса в Калининград, завершено строительство хлопкопрядильной фабрики в Чувашии и хлопкоочистительного завода в Азербайджане, горнообогатительных комбинатов в Кустанайской области и Карелии, крупной птицефабрики в Грузии, завода-автомата по переработке риса в Ташкенте, сахарного завода в Хмельницкой области, мельничного комбината в Приамурье, новых линий метрополитена в Ленинграде и Москве, фабрики модельной обуви в Таллине, получены первые тонны алюминия в Красноярске и первые тысячи метров материалов нового ткацкого корпуса хлопчатобумажного комбината в Ивановской области, отправился в первый воздушный рейс самолёт гигант «Руслан» и спустились на воду плавучий кран в Севастополе, автопассажирский паром в Риге, лихтеровоз «Индира Ганди» в Херсоне, рефрижератор «Бухта Русская» в Николаеве, пущены реакторы атомного ледокола «Россия» в Ленинграде, начали работать новый автовокзал на тысячу мест в Омске, телецентр в Ташкенте, пошли с конвейеров новые автобусы ПАЗ-320 в Горьком, новые комбайны «Енисей-1200» в Сибири, дизель-поезда новой конструкции в Риге, начал действовать в Ставрополье тепличный комбинат, укрывший под стекло более ста гектаров полей, открылись новые месторождения, новые шахты, школы, больницы, театры, клубы, делались новые открытия, изобретения, в космос уходили и возвращались оттуда кораблистрана с её необозримой географией жила в привычном трудовом ритме, но
Понятное дело, что апрельская амнистия по случаю предстоящего сорокалетия победы в Великой Отечественной войне, которая и в малой степени не могла сравниться с последующими массовыми амнистиями жертв сталинского режима, осталась почти незамеченной на фоне более взрывного по своей сути постановления Совета министров и последовавшего за ним Указа Президиума Верховного Совета СССР «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения».
Это была, пожалуй, первая из шедшей затем нескончаемой серии, так называемых, благих идей в кавычках, таивших в себе в каждой мощные пружины разрушения. Спрятанные и до времени зажатые толстым слоем словесной шелухи пружины затем неожиданно распрямлялись, разрывая связки слов и впиваясь острыми концами в живое тело, заставляя его корчиться от болей, кровоточа, судорожно сжимаясь, чтобы зажать раны.
Что означал для страны этот указ? Что значили сотни раз повторенные вопросы Горбачёва, которые он бросал в толпу разрывными гранатами, не давая времени вдуматься в смысл спрашиваемого:
Вот вы, женщины, разве хотите, чтобы ваши мужья были пьяницами?
Ведь лучше, если муж придёт домой трезвым и с хорошей зарплатой да ещё подарок принесёт?
Ха-ха, кто же ответит «нет» на такие вопросы? Так зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ? Вопрос состоял в другом, о чём и надо было говорить.
Веками люди боролись со злом, именуемым пьянством, и не победили пока. Тысячи способов перепробовалии сухими законами, и палками, и позорными столбами да уговорами, и лекарствами да наговорами. Только напрасно всё было. Причины болезни этой не в вине и водке, а в самом человеке гнездятся.
Устремлённый, жаждущий, веривший в будущее никогда не спивался потому, как некогда ему было. А стоило споткнуться, потерять надежду на себя, друзей, страну, мир целый и вот уж готов утолить горе горькое водкой горькой да забыться в угаре, когда мучаешься животом, но не думами.
Кто в революционные годы спивался? Единицы разуверившихся, затерявшихся. Остальным было не до того. Кто-то сказал бы «и не с чего», но это не так. Алкоголику и капли самогона хватит, а уж самогонное зелье всегда находили из чего выпустить. Кстати, его-то и запретили делать после революции. Били самогонные аппараты вдребезги, били самогонщиков штрафами, крушили стремление к лёгкой наживе, основанной на слабости человека к питию ради забвения.
Обновлённая страна, начиная новую жизнь, предлагала народу жить трезво, но с праздниками, подогреваемыми по случаю хорошими напитками. Вино ведь ой как полезно при правильном потреблении. Да не случайно же древний философ говорил: «Всё вредно, всё полезноважна мера». Пей в хорошее время нужное количество должным образом и сие питие всегда только радость доставит.
Русские виноделы в советской стране не были ретроградами, не предлагали запретами бороться с пьянством, а искали способы создания хороших вин, которые бы своими замечательными достоинствами отвлекали бы людей от низкопробных самогонов и сивух. Долго, например, они думали, почему в России нет своего хереса. Прекрасное вино, а сделать самим никак не удавалось. Какой виноград ни возьмёшь, с чем его сок ни смешаешь, а не получается вкус солнечного пламени, что так замечателен в вине Испании.
Гигант писательской мысли Илья Эренбург говаривал, что херес, как женщина, которая в глаза не бросается. Обычно девушка вольного поведения всегда сразу нравится своей внешностью. А настоящую женщину узнаёшь постепенно, и чем больше её знаешь, тем больше она нравится. Так и херес. Сначала его пьёшьвроде бы он и не так вкусен. Зато потом, чем больше пробуешь, тем больше наслаждаешься.
И вот знаменитый русский учёный винодел Герасимов решил пойти на преступление ради того, чтобы получить у себя на Родине своё собственное вино херес. Знал он тогда, что для рождения этого непростого напитка нужны особые бактерии, живущие постоянно в грибной плёнке, под которой в течение нескольких лет выдерживается вино.
Уникальный для вина процесс. Не будет плёнкине получится херес. Так вот этой самой плёнки со специфическими бактериями у нас в стране не было.
Поехал Герасимов в Испанию, положив в карман пиджака небольшую пробирку, простирилизованную предварительно женой, работавшей в его лаборатории.
Большой грех, но, оказавшись гостем на винзаводе, улучив удобный момент, когда испанского винодела отозвали к телефону, попросил учёный испанского рабочего зачерпнуть в пробирку немного таинственной плёнки. Привёз Герасимов плёнку с собой, прижилась она на наших прекрасных виноматериалах, и с той поры завёлся у нас свой собственный херес, дающий силу мудрому, храбрость слабому, нежность жесткому при небольшом, конечно, потреблении.
Веками люди наслаждались замечательным творением рук человеческихвином, называя лучшие его марки божественным напитком и призывая в песнях, поэмах, легендах умело пользоваться ниспосланным ему судьбой благом.
Невозможно сказать, кто и когда изобрёл вино. Но из народных баек узнаём, что бог виноделия Бахус, будучи ещё молодым юношей, шёл как-то по дороге и увидел близ неё удивительно красивое растеньице. Вырвал он его с корнем из земли и положил в карман, чтобы принести домой. Но время было жаркое, и испугался Бахус, что растение погибнет по пути, высыхая. Увидел на дороге кость певчей птицы соловья, поднял её и вложил в неё корни найденного растения, которое вдруг стало так быстро расти, что корни оплели вскоре всю маленькую птичью косточку. Тут заметил Бахус у дороги кость льва, поднял её и поместил в неё корни растения. Но ещё быстрее стала расти чудная лоза, не умещаясь и в новом пристанище корнями. И попалась на глаза Бахусу кость осла. Он и её использовал, чтобы спрятать от жары корни.
Подойдя к дому, увидел юноша, что все кости накрепко оплетены корнями, потому так и посадил с ними свою находку в землю, обильно полив водой. Через некоторое время вырос на этом месте прекрасный виноградный куст и усыпали его крупные грозди солнечных сладких ягод.
Собрал Бахус урожай, выдавил из него сок и получился восхитительно вкусный напиток. Начал Бахус угощать им людей и вот что вдруг обнаружилось.
Выпив первую рюмку напитка, человек становился весёлым и начинал петь соловьём. Выпив вторую, ощущал необыкновенный прилив сил и присущее льву бесстрашие. А после третьей рюмки голова его опускалась на грудь, и человек уподоблялся теперь ослу, делаясь совершенно глупым.
Вот почему народная мудрость рекомендует пить вино, речь-то шла о нём, одну рюмку, чтоб веселиться на празднике, две рюмки, если предстоит тяжёлая работа, требующая сил и мужества, и никогда не пить третью рюмку, которая сделает глупым ослом с поникшей головой.
Указ, предполагавший будто бы борьбу с пьянством и алкоголизмом, не шёл стезёй народной мудрости. Мысль, заложенная на поверхности, казалась доброй и полезной, но фактические последствия имели дьявольски противоположное воздействие, которое и следовало ожидать, исходя из многовекового опыта борьбы с пьянством. Только теперь всё оказалось ещё хуже и не случайно.
На основе принятых правительством решений винодельческие заводы стали срочно перепрофилироваться на производство виноградных соков и других продуктов переработки винограда, не связанных с вином.
Разумеется, не смотря на множество подписываемых бумаг, вырастающих в горы при подготовке любого указа, тем не менее, выписывать бюрократические закорючки всегда легче, нежели перестраивать отрасль промышленности, которая всегда взаимосвязана с другими отраслями.
Резкое увеличение производства хороших натуральных виноградных соков требовало большого количества высококачественного сладкого винограда. Но существовавшая система производства винограда была настроена так, что девяносто процентов солнечных ягод, получавшихся с виноградников всей страны, шло на изготовление вина, преимущественно ширпотребного, дешёвого, но крепкого, способного ударять в голову быстро и надёжно, лишённого эстетики, которое часто пили не песни ради, а чтобы поскорее опустить голову по ослиному, да драться по звериному.
От продажи этого вина государство получало немалую прибыль, малая толика которой выделялась на лечение болезниалкоголизм. Вот и думали некоторые, что Указ направлен на борьбу с этим злом. Незаметной строчкой прошли слова Указа о необходимости увеличения производства высококачественных марочных вин, которые знатоки пьют, уважительно привставая на ноги, подолгу любуясь игрой красок в бокале, втягивая в себя носом и оценивая ароматы, напоминающие то дыхание свежего ветра, то ароматы альпийских трав, и только потом осторожно пробуя, медленно перекатывая по языку, чтобы восторженно заметить, проглотив, привкус экзотического миндаля или ликёрные тона ананаса.