Выступая с речью, Горохов хорошо знал, что лучше было бы приберечь основное красноречие для заключительного выступления, но в зале находился Алик Бербер с диктофоном в кармане. Алик сказал, что долго задержаться в суде не сможет и после вступительных слов прокурора и адвоката уйдёт в редакцию. Конечно, их отношения с Бербером несколько напряглись после появления статьи в день первого заседания, из-за чего пришлось откладывать слушание и, кроме того, работать теперь с другим судьёй значительно менее удобным, чем предыдущий. Но Бербер сдержал слово, отдав часть своего гонорара за статьи Горохову. Да и слава прокурора росла. Его уже все знали в Генеральной прокуратуре, многие интересовались ходом дела, часто приходили брать интервью другие корреспонденты. Показали даже в одной из программ телевидения. Так что овчинка выделки стоила. И он говорил: Желание завладеть богатством и известностью молодого человека, но вполне возможно, что и другая, скрытая причина, на которой я остановлюсь позже, заставило подсудимую увлечь его собой и уговорить организовать богатый обед с приглашением высокого должностного лица из министерства иностранных дел с целью приобретения ещё одного важного знакомства. Да, Москва богата на такие лёгкие способы устраиваться в жизни, и потому людям с заметным положением в обществе нужно быть крайне осторожными в выборе случайных знакомых. Можно теперь только сожалеть о том, что этого не знал потерпевший.
Но вечер состоялся. Александра Болотина блистала красотой и умением говорить. Она мало пьёт, однако не потому, что не любит или не умеет пить.
Причина кроется в задумке, в игре, хорошо продуманной заранее, исполнять которую следовало на трезвую голову.
Вот Болотина пьёт шампанское, обыкновенный бокал шампанского, и вдруг падает в изнеможении. Естественная реакция молодого человека, находящегося рядом с подругой, а именно таковой считал Вадим Александру, которая почему-то, кстати, называла себя Настенькой, но мы к этому ещё подойдём, так вот реакция его была подхватить девушку и отвести в другую комнату, чтобы не портить вечер остальным, среди которых был и иностранец, между прочим, тоже занимавший высокое положение в своей стране.
Там, в другой комнате, девушка тут же приходит в себя от инсценированного обморока, предлагая Вадиму заняться любовью. Она хочет воспользоваться беззащитностью молодого ловеласа, чтобы, пользуясь удачным моментом, поймать его в хорошо расставленные сети.
Уважаемые судьи! Мы не знаем, что именно произошло в закрытой комнате, поскольку свидетелей таких сцен не бывает, но
Прокурор выдержал театрально паузу, во время которой перевёл медленно взгляд с судейского стола на адвоката и прошёлся по лицам зала.
Отец и мать Настеньки, Верочка и Евгений Николаевич сидели в третьем ряду, но это было всё равно так близко от Настеньки, что она могла слышать, как мама, Ирина Александровна вдруг зашептала:
Но это ведь неправда. Какой кошмар! Как же можно?
И тихий ответ отца:
Спокойно, спокойно.
Пауза прокурора закончилась:
Я позволю себе представить эту картину, дабы облегчить вам понимание происшедшего. Подсудимая просила ещё чего-то от парня, кроме любви, которую тот, скорее всего ей успел дать, но получила резкий отказ во второй просьбе или требовании. В бешенстве от этого она сбивает с ног собиравшегося уже уходить, но находящегося всё ещё в состоянии сильного опьянения друга, и зверски бьёт его головой о стоящий на тумбочке магнитофон.
Александра не боялась последствий, ибо хорошо знала, что к этому времени в соседней комнате никого уже не будет. Вопрос в том, зачем ей это надо было? Чего она требовала от Вадима? Боюсь, что ответить нам не удастся, так как, скорее всего, убийство было спланировано более могущественными силами. Оно кому-то было нужно. В прежние времена, ещё два года назад, я бы не осмелился говорить об этом в открытом судебном заседании. Однако, слава богу, пришла гласность.
Болотина, понимая, что никого в комнате нет, оставляет на полу тело убитого ею человека, забирает с собой простыню со следами любви, прошу прощения за интимную подробность, и удаляется. Я уже не говорю о том, что взятие простыни являлось просто кражей. Это маленькая деталь в сравнении со всем остальным. Правда подсудимая утверждала, что выбросила простыню в форточку. Я обошёл огромное здание, спрашивал всех дворниковникто не помнит, чтобы хоть раз простыня сваливалась им на голову. Но это так, к слову сказать.
В то время, когда подсудимая покинула печальную комнату, как по заказу, а у меня есть все основания думать, что именно по заказу, из противоположной квартиры вырывается ватага дерущихся студентов или аспирантов и, имитируя пьяную драку, они вваливаются в комнату, где уже нет Болотиной, но в темноте комнаты, свет был предусмотрительно выключен, все, ничего не видя под ногами, падают на мёртвое тело.
Теперь оставалось дело техники. Якобы дерущиеся парни поднялись.
Увидели лежащее тело. Никто ничего не знает. Виновных нет. Начатое, было, расследование по команде сверху закрывается. Никто больше не пострадал. И это понятно. Главное действующее лицо Вадим ничего сказать не может, так как уже лежит под землёй. Александру найти невозможно, так как её называли Настей. Остальные участники пирушки отсутствовали во время главных событий. Но всё можно было бы раскрыть и в этом случае, если бы не желание вышестоящих предать дело забвению, оставив бедных родителей страдать безутешным горем по своему, пусть несколько беспутному, но сыну.
И только благодаря перестройке, благодаря появившемуся проницательному журналисту, удалось восстановить правду и, надеюсь, будет восстановлена и законность. Поэтому сейчас нам не важно, что именно хотела от Вадима Александра Болотина. Не важно, кто за нею стоял, и чьё задание она, возможно, выполняла. Важно, что она убила человека и должна понести наказание. К этому я и призываю вас, уважаемые судьи. Надеюсь, что свидетели, которые пройдут перед вами сегодня, дополнят мой рассказ и ещё больше укрепят вас в мысли о виновности подсудимой.
Театрально взмахнув рукой, прокурор сел.
Из третьего ряда послышались всхлипывания Ирины Александровны, но тут же прекратились, оттого что Алексей Иванович прошептал ей почти в самое ухо:
Будешь плакать, уйдём. Настеньке и без твоих слёз трудно.
Не смотря на уверения адвоката, что всё будет отлично, Настенька не представляла, каким образом можно доказать что-то, если в комнате никого, кроме Вадима и Настеньки не было. Не имея опыта в судебных делах, испытывая определённую нелюбовь к детективным произведениям, она не могла понять, какое могут иметь значение свидетели, если они не видели главного. Леонид Евгеньевич много раз пытался убедить девушку в том, что по закону не подсудимый должен доказывать свою невиновность, а обвинение обязано представить суду доказательства вины обвиняемого то ли вещественными доказательствами, то ли свидетельскими показаниями. Но Настенька, как и её мама, очень переживали, полагая, что закон законом, а суд судом, где и доказательств полно, если прокурор хочет, и свидетели находятся неизвестно откуда. И теперь казалось, что худшие их предположения сбывались.
Впрочем, до свидетелей надо было ещё дожить. Сначала испытание вопросами и ответами нужно было пройти самой подсудимой. В этот раз судья была женщина. Пермяков предупредил об этом Настеньку до суда, что её немного успокоило. Зато назначенную вместо Косторского судью не очень любил прокурор. Её назначение было для него своеобразным ударом. Теперь он мог почувствовать и её неприязнь к прокурору.
Судья спрашивает мягким голосом, боясь испугать или встревожить:
Если защита не возражает, подсудимая, не могли бы вы рассказать о происшедшем так, как вы себе это представляете? Если вам трудно, можете отказаться.
Во время речи прокурора, здесь в зале суда, перед десятками знакомых и чужих людей, Настенька давно уже чувствовала себя полностью обнажённой, как тогда во сне, когда она шла по улице Горького в сторону Красной площади.
Прокурор говорит, а Настенька идёт уже по самой Красной площади, ощущая физически прикосновение взглядов, скользящих по шее, груди и до самых босых ног. Люди у мавзолея удивлённо смотрят на неё. Ей становится стыдно, что она идёт по булыжной мостовой босиком. Эта мысль заставляет улыбнуться: разве важно то, что она босая, когда на ней вообще ничего нет? Она чувствует себя обнажённой красавицей с картины Боттичелли. Но там в музее люди смотрят на тело, как на искусство мастера, изобразившего красоту. А Настенька живая. И ей стыдно быть раскрытой для всех.
Но тут она вспомнила, как стояла на Красной площади во время похорон Черненко и чего-то боялась. Не того ли, что происходит с нею сейчас, когда она обнажена? Не появится ли опять этот Горбачёв со своими насилиями? Она обводит глазами людей на площади, боясь вновь увидеть того с рогами.
Кто-то из толпы о чём-то её спрашивает. Она силится понять вопрос.
Встряхивает головой и только тогда, через совершенно неизвестные подпольные каналы сознания до неё доходит вопрос судьи, его смысл.
Настенька вновь встряхивает головой теперь уже в знак согласия и встаёт. Адвокат тоже кивнул:
Не возражаю.
Смотрящие на подобные сцены суда со стороны то ли присутствующие в зале заседаний, то ли зрители у экранов телевизоров удивляются, почему подсудимые так спокойно рассказывают о событиях, воспоминания о которых порой вызывают озноб у слушателя. А дело в том, что до того дня, как судья с присяжными заседателями займут свои места в зале, участникам рассматриваемых событий приходится множество раз рассказывать и пересказывать со всевозможными подробностями то, что болью врезалось в память и могло бы постепенно стереться, раствориться в потоках других событий, если бы не постоянные повторы для следователя, прокурора, адвоката, перед родными и близкими, знакомыми и друзьями, когда всё рассказываемое уже не обостряет, а притупляет такие чувства как боль, стыд, страх, жалость. Так что на момент откровения перед судом признания теряют свежесть восприятия, остроту ощущения, превращаясь в штамповку, отлитую машиной бесконечных повторов, вызывающих в душе ответчика эдакое равнодушие затупившегося кинжала, не могущего уже ничего разрубить.
После всех расспросов и допросов, после многочисленных рассказов и пересказов Настенька теперь бесстрастно рассказывала о том, как студент старшекурсник Вадим предложил ей выступить со своим французским языком в качестве переводчика на вечеринке, где всё шло хорошо, пока Вадим не подлил ей в бокал водку, которую она никогда прежде не пила вовсе, после чего у неё закружилась голова, и она очнулась лишь тогда, когда почувствовала себя изнасилованной. Ей смутно помнится, что насильником был Аль Саид. Но сознание вновь покинуло её, вернувшись тогда, когда вместо Аль Саида был Борис Григорьевич.
Людям хотелось знать все подробности. Их лица напряжены. Нет, они не радуются, не злорадствуют, не смеются. Им страшно не только за неёуже пострадавшую. В самой глубине сознания толкается о стенки мозга, отдаваясь в сердце и даже желудке, подкашивая ноги и заставляя дрожать руки, страх, что подобное может случиться и с ними, их тоже могут, да и уже насилуют безнаказанно другие силы, похлеще Вадима, с которыми не знаешь, как бороться.
Страх охватывал страну, а Настенька продолжала рассказывать о своём.
Через некоторое время нового обморочного состояния она совсем пришла в себя, когда любовью с нею занимался Вадим. И она спросила его, знает ли он, что с нею были и те другие, на что Вадим заявил, что это нужные люди, и что происходящее с нею сейчасэто его месть Насте за те пощёчины, которые она надавала ему несколько лет назад. Тогда-то, поняв, что явилась для Вадима лишь предметом мести, а не любви, она скинула его с себя, оделась и убежала домой, после чего попала в больницу.
Прокурор поднялся:
Я хочу задать вопрос подсудимой.
Спрашивайте, согласилась судья.
Скажите, подсудимая, вам часто снятся сны?
Часто, буркнула Настенька.
А приходилось ли вам видеть цветные сны?
Приходилось.
Запоминаются ли они вам? Можете ли вы, например, рассказать о них утром своим подругам?
У меня хорошая память. Могу, конечно.
Не приходило ли вам когда-нибудь ощущение ночью, что сонэто не сон, а действительность?
Приходило. Это бывает, по-моему, у каждого.
Да, бывает. Именно это я и хотел сказать. Не могло ли быть то, что вы нам рассказали о кошмарной ночи, вашим обычным сном? Ведь сколько бы вы не выпили в тот вечер, но выпили, а потому и легко уснули. Могло же вам что-то присниться?
Я так и сама подумала сначала, согласилась Настенька.
Прокурор патетически поднял обе руки вверх, медленно разводя их в стороны и, торжествуя, сказал:
Именно это я и хотел услышать. Это был сон. Я не знаю, есть ли смысл продолжать судебное заседание, когда всё ясно. Однако я хочу всё же спросить вот о чём. Вы занимались когда-нибудь тяжёлой атлетикой?
Нет, а зачем?
Вопросы задаю я. Какой у вас вес?
Около пятидесяти семи килограмм.
Очень хорошо. А как вы думаете, какой вес был у Вадима, который ростом был на голову выше вас?
Не знаю.
А я знаю. Около ста килограмм. Поэтому, если вам удалось, как вы говорите, оттолкнуть его от себя, то есть подбросить в воздух так, что он во время полёта перевернулся и упал спиной на пол, то вам впору выступать на мировом первенстве по тяжёлой атлетике, и уверяю вас, вы выиграете золотую медаль.
Однако вы сказали, что не занимаетесь тяжёлой атлетикой, так что никак не могли скинуть с себя Вадима без его на то желания. Это ясно.
Прокурор сделал движение, словно собираясь сесть, но вдруг вновь повернулся к Настеньке:
Я позволю себе задать ещё один вопрос подсудимой. Встречались ли вы после этого события с иностранными гражданами?
Настенька растеряно посмотрела на адвоката.
Возражаю, быстро сказал он.
Возражение принято, согласилась судья.
Прокурор криво улыбнулся, давая понять, что не согласен с судьёй, но всё идёт в рамках закона и у него будет ещё возможность поднять этот вопрос позже. Он сел.
Зал сочувственно смотрел на Настеньку, теряясь теперь в догадках. Прокурор явно одерживал верх. Настенька сама подтверждала его версию. Неужели ей всё пришло во сне, и по этой причине разыгралась трагедия с убийством?
Или действительно у неё было задание КГБ? Как же можно было такую тонко чувствующую натуру использовать в политических играх? Взоры обратились на адвоката, который сидел совершенно спокойно, только пальцы его быстро барабанили по кругленькому животу, обтянутому лёгкой спортивного вида майкой.
Судья тоже посмотрела в его сторону с нетерпением:
У защиты будут вопросы к подсудимой?
Разумеется, но сначала позвольте моей подзащитной сесть.
Пожалуйста, согласилась судья, подсудимая сядьте.
Теперь я бы хотел попросить сначала выступить общественного защитника, если у суда нет возражений.
Суд не возражал. Татьяна Евгеньевна, мгновенно покраснев от волнения, встала, глубоко вздохнула, собираясь с силами и затем вдруг её речь полилась так, словно она всю жизнь тем и занималась, что защищала людей:
Товарищи! Может быть, я неправильно обращаюсь, прошу меня тогда извинить, но мне впервые приходится выступать на суде. Передо мной лежит характеристика Болотиной и я, конечно, могу её прочитать, но, я уверена, что никто не сомневается в том, что она положительная. Я хочу сказать свои собственные мысли, которые пришли, пока я слушала речь прокурора.
Я женщина и потому, наверное, мне понятнее то, что произошло с подзащитной. Мне понятно и то, как она себя может чувствовать, слушая совершенно бездоказательные обвинения, высказанные с трибуны этого суда. Ну, как же можно говорить о какой-то жадности девушки, о её мечте завладеть богатым женихом, о том, что она вообще могла убить кого-то, когда ею написаны такие стихи? Я позволю себе прочитать эти несколько строк, опубликованных на днях в журнале.
Татьяна Евгеньевна взяла со стола последний номер «Литературной учёбы» и так же громко и чётко, как начала выступление, прочитала:
«Я упаду в тот час, когда останусь
и в сердце, и в душе совсем одна.
Тогда и вспомнится, и вызнается сразу,
Что я почти что каждому нужна.
Тогда откроется, что в вечер непогожий
Я для того явилась на земле,
Чтоб каждый слабый ставил ногу твёрже
С моею помощью, коль повстречался мне».
Выступающая сделала паузу, и в зале несколько человек зааплодировали.
Но Татьяна Евгеньевна оборвала их дальнейшими словами:
Здесь стоит подпись «Джалита». Мы случайно узнали о том, что это стихи Болотиной и очень обрадовались за неё. Эти стихи были написаны девушкой давно и совсем не для публикации. Тогда это было кредо жизни, от которого она не отступила ни на йоту. Давайте проследим её основные шаги. После школы она трижды настойчиво поступала в институт, желая стать педагогом. И поступила, не смотря на огромные конкурсы. Она хотела быть полезной детям, как и писала в стихах. Но на её пути оказался негодяй, бросивший её в объятия таких же, как он негодяев. Любовь, о которой мечтает каждая женщина, внезапно обернулась для Настеньки, извините, мы её все так называем, трагедией, предательством лучших чувств и надежд. Что может сделать женщина в гневе? Всё.