До конца дня я делала вид, что читаю. В действительности же до меня как будто через усилитель доносились голоса неаполитанцев, их возгласы и смех, и это мешало мне сосредоточиться. Они что-то праздновали, ели, пили, пели, словно считая, что они одни на этом пляже и что мы просто обязаны радоваться их веселью. Вместе с гостями на катере приехали всякие съестные припасы, так что на берег были в изобилии доставлены еда, вино, сладости, ликеры. Никто больше не взглянул в мою сторону, никто не бросил ни единого насмешливого слова. Только когда я оделась и начала собираться, будущая мамаша отделилась от клана и подошла ко мне. Она принесла блюдце с кусочком семифредо малинового цвета. У меня день рождения, сообщила она степенно.
Я взяла блюдце, хотя мне это было не по душе. Поздравляю. И сколько же лет вам исполнилось? Сорок два.
Я посмотрела на ее живот, на выпуклый пупок, напоминающий глаз. У вас роскошный живот.
Она с довольным видом взглянула на меня. Будет девочка. Все никак не получалось, а вот теперь случилось. Сколько осталось? Два месяца. Моя невестка сразу забеременела, а мне пришлось восемь лет ждать.
Это случается тогда, когда должно случиться. Еще раз спасибо. Желаю вам всего самого лучшего.
Я попыталась вернуть ей блюдце, едва попробовав десерт, но она словно бы этого не заметила.
У вас есть дети?
Две дочери.
Когда они у вас родились?
Перваякогда мне было двадцать три.
Уже большие.
Одной двадцать четыре, другой двадцать два.
Вы выглядите моложе. Моя невестка сказала, что вам наверняка не больше сорока.
Мне почти сорок восемь.
Везет вам. Вы так хорошо сохранились. Как вас зовут?
Леда.
Неда?
Леда.
А меня зовут Розария.
Я решительным жестом протянула ей блюдце, и она его забрала.
Я вела себя немного резко, неохотно признала я.
От моря иногда никакой пользы, один вред. А может, вы беспокоитесь о дочерях?
Дети всегда доставляют беспокойство.
Мы распрощались, и я заметила, что Нина смотрит на нас. В мрачном настроении я через сосновую рощу направилась к машине, чувствуя, что вела себя не лучшим образом. Ну что мне стоило перебраться под другой зонтик, как все остальные, даже голландцы? Но нет, я не пожелала. Ощущение превосходства, высокомерие. Попытка защитить свои праздные размышления, неискоренимое желание приучать людей к культуре. Какая чушь! Наблюдениям за Ниной я уделила столько времени лишь потому, что решила, будто мы с ней внешне похожи, а вот неказистую и простоватую Розарию я не удостоила даже взглядом. Сколько раз ее при мне окликали по имени, но я пропускала его мимо ушей. Она находилась за пределами моего любопытствабезымянная чужачка, которая так вульгарна в своей беременности. Весьма поверхностный взгляд. И зачем я ей сказала, что дети всегда доставляют беспокойство? Брякнуть такое женщине, которая вот-вот произведет на свет младенца, вот ведь идиотизм! Вечно я ляпну что-нибудь свысока, что-нибудь скептическое или насмешливое. Как-то Бьянка крикнула мне сквозь слезы: Тебе всегда кажется, что ты лучше всех! А Марта сказала: Зачем ты нас родила, если все время нами недовольна? Обрывки слов, отдельные звуки. Он непременно приходит, тот момент, когда дети, разозлившись, бросают тебе в лицо: Зачем ты нас родила? Погрузившись в раздумья, я медленно брела по тропинке. Сосны окрасились в фиолетовый цвет, поднялся ветер. Я услышала сзади какой-то шум, похожий на шаги. Обернуласьникого.
Я пошла дальше. И тут что-то сильно ударило меня в спину, как будто туда бильярдным шаром запустили. Я вскрикнула от боли и неожиданности. У меня даже дыхание перехватило. Повернуласьи увидела нераскрытую сосновую шишку размером с кулак, катившуюся по земле. Сердце бешено колотилось, я энергично терла спину, чтобы унять боль. Прерывисто дыша, я вглядывалась в ближайшие кусты; сосны у меня над головой качались от ветра.
Глава 8
Придя домой, я разделась и осмотрела себя в зеркало. Между лопатками красовалось синеватое пятно, похожее на рот, темный по краям и красноватый посередине. Я попыталась дотянуться до него пальцами, и мне стало больно. Изучив рубашку, я обнаружила клейкие пятнышки смолы.
Чтобы успокоиться, я решила отправиться в городокпогулять и где-нибудь поужинать. Интересно, откуда прилетела шишка? Я постаралась припомнить хоть что-нибудь, но без особого успеха. Даже не смогла сообразить, бросили эту шишку нарочно, из-за куста, или она просто упала с дерева. Внезапный ударудивительное и болезненное испытание. Когда я представляла себе небо и сосны, шишка падала на меня сверху. Когда думала о зарослях кустарника, у меня перед глазами возникала горизонтальная линиятраектория летящей, словно снаряд, шишки, которая разрезает воздух и попадает мне в спину.
Улицу заполняла субботняя вечерняя толпа: обгоревшие на солнце люди, целые семействаженщины, везущие коляски, скучающие или рассерженные отцы, юные обжимающиеся парочки, пожилые супруги, держащиеся за руки. Запах крема для загара смешивался с ароматами сахарной ваты и жареного миндаля. Боль, как раскаленный тлеющий уголек, застряла между лопатками, не позволяя думать ни о чем другом, кроме того, что со мной случилось.
Мне до смерти захотелось позвонить дочерям и рассказать о происшествии. Трубку взяла Марта и сразу же заговорила о том, какая она толстая, ужасно толстая. Судя по всему, она больше обычного боялась, что я перебью ее, задам какой-нибудь коварный вопрос, в чем-то упрекну или просто заставлю перейти с нарочито веселого, насмешливого тона на серьезный, а значит, нам обеим придется задавать правдивые вопросы и давать правдивые ответы. Она подробно рассказала мне о вечеринке, на которую им с сестрой предстоит пойти, хотят они того или нет, я толком не поняла, этим ли вечером или следующим. Отец тоже там будет, и еще его друзья, причем не только коллеги по университету, но и люди с телевидения, всякие важные персоны, перед которыми он хочет похвастаться, показать, что ему и пятидесяти нет, а у него уже две взрослые дочери, хорошо воспитанные и красивые. Она говорила и говорила без умолку. Может, дело в климате? Канада, заявила она, необитаемая страна, и не только зимой, но и летом. Она даже не спросила, как у меня дела, или может, спросила, да не дала мне ответить.
Она редко упоминала своего отца, но я между слов ощущала его присутствие. В разговорах с дочерями я всегда чувствовала какую-то недосказанность; порой это были отдельные слова, а иногда и целые фразы. Временами они на меня злятся, твердят:
Мама, я никогда такого не говорила, ты все выдумала. Но я ничего не выдумываю, мне достаточно их слушать: то, о чем они умалчивают, порой красноречивее сказанного. В тот вечер, пока Марта болтала, выливая на меня потоки слов, я на мгновение представила себе, что она еще не родилась. Не вышла из моего чрева, а растет себе в животе у другой женщины, например Розарии, и появится на свет с другой внешностью, с иными чувствами. Может быть, именно этого я втайне и желалачтобы она не была моей дочерью. Она что-то торопливо рассказывала, там, на далеком континенте, говорила о волосах, которые придется долго мыть, потому что они плохо лежат, оттого что парикмахер их испортил, а с такой изуродованной головой невозможно не только пойти на вечеринку, но даже нос из дома высунуть, так что придется, видно, Бьянке одной туда отправляться, ведь у нее-то волосы красивые. Она сказала это так, будто это я во всем виновата, будто я специально устроила так, чтобы она не была счастлива.
Обычное ее недовольство. Я вдруг поняла, что она пустая, да, пустая и нудная, что она слишком далеко от меня, от этой набережной, от этого вечераи что я ее потеряла. Дочка продолжала жаловаться, а я тем временем мысленно взглянула сзади на свой ушиб и увидела толстую усталую Розарию. Она шла следом за мной по сосновому лесу в сопровождении банды маленьких родичей, потом присела, опустив на ляжки округлый, словно купол, живот, указала на меня и велела открыть огонь. Закончив разговор, я пожалела, что вообще позвонила. Почувствовала еще большее волнение, чем раньше, и у меня заколотилось сердце.
Следовало поесть, но рестораны были битком набиты, да к тому же одинокая женщина в ресторане в субботуне самая любимая моя роль. И я решила перекусить в баре на первом этаже моего дома. Медленно добрела до него, заглянула за стекло прилавка. Там летали мухи. Я заказала два картофельных крокета, рисовые шарики с мясом, пиво. Вяло поглощая еду, я услышала у себя за спиной голоса: старики играли в карты, негромко переговариваясь на чистейшем местном диалекте и посмеиваясь. Я увидела их краем глаза, когда входила, и теперь обернулась. За столом среди прочих игроков сидел Джованни, тот, кто встречал меня в день приезда; с тех пор я его не видела.
Он положил карты на стол и уселся рядом со мной у стойки, произнеся что-то банальноекак дела, хорошо ли я устроилась, нравится ли квартира, так, всякие пустяки. Но говорил он со мной, постоянно улыбаясь с видом сообщника, даже если причин улыбаться у него не было, тем более что виделись мы с ним всего однажды, да и то лишь несколько минут, и потому я не понимала, с чего вдруг мы стали сообщниками. Он говорил приглушенным голосом, при каждом слове наклоняясь ко мне, дважды коснулся моей кисти кончиками пальцев, а один раз даже опустил мне на плечо свою руку, испещренную темными пятнышками. И в конце концов спросил меня почти что на ухо, чем он может быть мне полезен. Я заметила, что его приятели молча смотрят на меня, и почувствовала себя не в своей тарелке. Они были примерно его возраста, лет семидесяти, и, словно зрители в театре, недоверчиво наблюдали за невероятным сюжетом, разворачивающимся на сцене. Когда я покончила с ужином, Джованни сделал бармену какой-то знак, явно по поводу моего заказа, и тот отказался взять с меня деньги. Я поблагодарила Джованни, поспешно вышла из бара, провожаемая хриплым смехом игроков, и поняла, что этот человек, вероятно, хвастался перед приятелями близкими отношениями со мной, приезжей, и пытался представить доказательства, подражая манерам опытного дамского обольстителя.
Мне следовало бы рассердиться, но вместо этого я почувствовала себя намного лучше, даже подумалаа что если я вернусь в бар, сяду рядом с Джованни и стану всячески демонстрировать, будто заглядываю к нему в карты и участвую в игре, как блондинка из гангстерского боевика? Почему бы и нет? Старик он подтянутый, сухощавый, и волосы у него густые, правда, кожа в пятнах и глубоких морщинах да радужка пожелтела и зрачки чуть мутноваты. Он сыграл свою роль, а я могла бы сыграть свою. Я бы шептала что-нибудь ему на ухо, касалась грудью его плеча и, положив на него руку, следила за картами. Джованни наверняка был бы мне благодарен по гроб жизни.
Но вместо этого я ушла домой, уселась на террасе и принялась ждать, когда ко мне придет сон, а маяк тем временем мерно разрезал лучом ночь.
Глава 9
Всю ночь я не сомкнула глаз. Ушибленная спина пульсировала болью, отовсюду до самого рассвета доносилась громкая музыка, ревели машины, слышались возгласы и приветствия. Я лежала в кровати, и мне было не по себе от растущего ощущения, будто вся моя жизнь распадается на слои: Бьянка с Мартой, проблемы на работе, Нина, Элена, Розария, мои родители, муж Нины, книги, которые я читала, мой бывший муж Джанни. На рассвете внезапно наступила тишина, я уснула и проспала несколько часов.
Проснулась в одиннадцать, быстро собрала вещи, села за руль. Было воскресенье, очень жаркое воскресенье, машин набилось полным-полно, и я, с трудом отыскав место для парковки, очутилась в еще более густой, чем накануне, толпе нагруженных вещами молодых людей, стариков и детей, которые торопились по тропе через сосновый лес, толкаясь и напирая друг на друга, чтобы как можно скорее захватить место на песке поближе к морю.
Джино, занятому купальщиками, которые вливались на пляж непрерывным потоком, было не до меня, и он только коротко взмахнул рукой. Облачившись в купальник, я лежала в холодке, животом вверх, чтобы скрыть синяк на спине, и в темных очках, потому что у меня болела голова.
Пляж кишел людьми. Я поискала глазами Розарию, но не увидела ее, да и весь ее клан, казалось, потерялся в толпе. Однако, вглядевшись повнимательнее, я обнаружила Нину и ее мужа, которые шли вдоль линии берега.
На ней было синее бикини, и она снова показалась мне очень красивой, ее движения отличались естественным изяществом даже в ту минуту, когда она с негодованием что-то ему втолковывала. Мужчина, по пояс голый, с волосатой грудью, на которой красовался крест на золотой цепи, с бледной кожей, даже не порозовевшей на солнце, ичто показалось мне наиболее отталкивающимс толстым брюхом, разделенным на две вздутые половины глубоким шрамом, идущим от сочленения ребер вниз, к штанам, был скуп на жесты и выглядел еще более приземистым, чем его сестра Розария.
Я обрадовалась, что с ними нет Элены: впервые я видела мать отдельно от дочери. Но потом заметила, что ребенок сидит в двух шагах от меня на песке на солнышке, в новой шляпе матери, и играет с куклой. Я обратила внимание на то, что глаза у девочки еще больше покраснели и что временами она кончиком языка слизывает сопли.
На кого она больше похожа? Теперь, когда я увидела и ее отца, мне показалось, что я могу различить в ней черты обоих родителей. Смотришь на малышаи сразу начинаешь находить сходство, особенно если хочешь поскорее покончить с этой игрой, ограничив изыскания одними только родителями. На самом деле ребеноквсего лишь живая материя, некое создание из плоти, случайно возникший человеческий организм, один из многих в длинной цепи. Вся суть в конструированииим занимается природа, да и культура тоже, а наука и вовсе руководит процессом, один лишь хаос неконструктивени в неодолимой тяге к воспроизводству. Я хотела Бьянку: желание завести ребенка порождается темным животным инстинктом и поддерживается общепринятыми представлениями. Она появилась у меня быстро, мне было двадцать три года, ее отец и я прилагали огромные усилия, чтобы остаться в университете, и она родилась в самый разгар этой борьбы. У него получилось остаться, а у менянет. Тело женщины проделывает множество разных дел: трудится, куда-то стремится, учится, выдумывает, изобретает, утомляется; груди тяжелеют, половые губы разбухают, плоть пульсирует вокруг новой жизни, и да, это твоя жизнь, однако сосредоточена она в особом месте, и она толкается, поворачивается, живет в твоем животе, радостная и тяжелая, дарящая наслаждение своей прожорливостьюи вместе с тем отвратительная, как присосавшееся к вене ядовитое насекомое.
Твоя жизнь пытается измениться. Бьянка была изгнана из чрева, вышла из него во внешний мир, но все вокруг, да и мы тоже, считали, что ей нельзя расти в одиночестве, что ей должны составить компанию брат или сестра. Поэтому вскоре после ее появления на свет я запрограммировала да, именно таквырастить у себя в животе еще и Марту.
И вот в двадцать пять лет я сделала это второй раз. У отца находилась масса причин разъезжать по всему свету. У него не было даже времени рассмотреть как следует, насколько удачными получились его копии, насколько удачно прошло воспроизводство. Едва взглянув на них, он восклицал с неподдельной нежностью: Они так похожи на тебя!. Джанни добрый человек, и наши дочери его очень любят. Он почти или совсем ими не занимался, но когда было необходимо, делал все возможное, да и сейчас он тоже делает все, что в его силах. Детям это нравится. Если бы он был здесь, на пляже, то не лежал бы в шезлонге, а пошел играть с Эленой, потому что считал бы это своим долгом.
А вот я не считала. Взглянула на девочку, рассмотрела ее в целом, оценила отдельные черты, коими она была обязана своим предкам, и почувствовала нечто похожее на отвращение, хотя и не поняла, что именно его вызвало. Девочка играла с куклой. Она разговаривала с ней, но не как с облезлой игрушкой, у которой сквозь остатки белокурых волос просвечивала голая голова. Непонятно, какую роль играла сейчас эта кукла. Нани, обращалась она к ней, Нанучча, Наниккья, Ненелла. Она нежно ласкала ее. Целовала крепко, так крепко, что казалось, будто пробует оживить пластиковое тельце своим дыханием, теплым, трепетным, наполненным всей любовью, на какую она была способна. Целовала в обнаженную грудь, спину, животвсюду, приоткрыв рот, как будто хотела ее съесть.
Я отвела взгляд: не смотреть же мне на детские игры. Но потом опять повернулась к девочке. Кукла Нани была некрасивая, старая, на лице и теле виднелись следы от шариковой ручки. Однако в тот момент ее наполняла жизненная сила. Теперь она уже сама исступленно целовала Элену. Девочка изо всех сил прижимала ее пластиковые губы к своим щекам, губам, к худенькой груди и выпуклому животу, прикладывала ее голову к своим зеленым трусикам. Малышка заметила, что я на нее смотрю. Она улыбнулась, подняв на меня мутный взгляд, и обеими руками засунула голову куклы себе между ног, крепко сжав ее обеими руками, как будто хотела раздавить. Всем известно, что дети играют в такие игры, когда пытаются что-то забыть. Я встала. Солнце палило так сильно, что я вся вспотела. Ни ветерка. На горизонте застыла серая дымка. Я отправилась купаться.