Никому я не позвонила. Я как будто онемела. Как будто высохла изнутри. Адвокат сообщил, что торговля идет успешно и «Эжемони» предлагает около миллиона евро. Его голос по телефону звучал ликующе, но мне эта новость не доставила никакого удовольствия. Я приняла ее к сведению, вот и все.
Эти несколько дней открыли мне глаза на реальный ужас моего существования. Кроме работы и сына у меня не было ничего. Я была никем. Моя личная жизнь истончилась до состояния папиросной бумаги. В последний раз я занималась сексом десять долгих месяцев тому назад.
Тем не менее раньше я была очень даже ничего. Пожалуй, чуть выше среднего. Стройная, рост метр шестьдесят восемь, выразительное лицо, орехового цвета глаза, густые, красивой формы, чувственные брови, которые я сознательно не выщипывала, потому что они привлекали внимание к глазам. Пышная темная шевелюрамоя парикмахерша называла ее пылающей, наверное, чтобы я не так огорчалась, безуспешно пытаясь ее укротить. Чаще всего я собирала ее в пук на затылке и закрепляла с помощью карандаша. Мне нравился этот жест. Когда-то давно, еще девчонкой-подростком, я любила поднять руками гриву своих непослушных волос, свернуть их, открыть шею и всей кожей ощутить вибрации свободы.
Я создала себе профиль на нескольких сайтах знакомств, позволив всем желающим любоваться моей шеей, бровями и моим небрежным шиньоном. Я специально указала, что меня интересуют кратковременные отношения. Предложения хлынули потоком. В основном от женатых мужчин, что окончательно убедило меня в неполноценности сильной половины человечества.
Единственным мужчиной, с которым у меня была длительная связь, стал биологический отец Луи. Наш бурный роман продолжался почти два года, но не имел продолжения. Он так никогда и не узнал, что у него есть сын, а я никогда не пыталась выяснить, как он теперь живет. Луи много раз выспрашивал меня об отце; мать тоже. Она выдвинула несколько серьезных гипотез, но я наотрез отказалась их подтверждать или опровергать. Мучительному треугольнику я предпочла простые отношения матери с сыном, решив, что неполная семья лучше заново отстроенной.
* * *
Вечером одиннадцатого дня меня пригласили на беседу с заведующим отделением, неким Александром Бограном, пользовавшимся в больнице всеобщей любовью. Зачесанная челка, неотразимая улыбка. В других обстоятельствах я бы, пожалуй, не отказалась от встречи с ним с глазу на глаз. Но он был настроен серьезно. Кроме того, обстановка, откровенно говоря, мало располагала к флирту. Я испугалась. Молча села на стул, глядя себе под ноги, руки со сжатыми кулаками сложила на коленях и плотно стиснула зубы. Я постаралась полностью от него закрыться.
Врач приступил к объяснениям. Говорил он медленно, подбирая каждое слово. Мой мир окончательно рухнул. Луи не проявлял никаких признаков пробуждения. Медики обеспокоены. Не уверена, что точно запомнила все прозвучавшие термины. Вроде бы Луи находился в состоянии, которое называют вегетативным. Что это означает? Что он дышит, что у него действуют некоторые рефлексы, а энцефалограмма показывает наличие энцефалопатии. Черт, вы можете выражаться яснее? Я начала терять спокойствие. Врачнет. Наверное, привык к срывам доведенных до отчаяния родителей. Смысл его речи сводился к следующему: на энцефалограмме нет явных признаков смерти мозга, но активность нейронов хаотическая. Все очень серьезно. Прогноз под вопросом. Надо ждать.
Кажется, после этого я и заорала. Или это было раньше, когда он произнес слово, о котором я последние одиннадцать дней запрещала себе даже думать? Смерть. Луи мог умереть. Я спросила, сколько надо ждать. Он не ответил. Я задала тот же вопрос во второй и в третий раз, с каждым повтором повышая голос. Я задыхалась, по лицу у меня текли слезы, я размазывала их по щекам и запускала руки в волосы, твердя, что этого не может быть. Я чувствовала, что теряю рассудок. Александр Богран стоял на своем: «Мне очень жаль, мадам, но на этот вопрос я вам ответить не могу». Я настаивала: он не имел права оставлять меня в неведении, он наверняка знал, сколько времени потребуется, чтобы понять, что с моим сыном. Нет, мы должны наблюдать за тем, как ведет себя его тело, а главноеего мозг. Как только появятся хоть какие-то изменения, мы сможем заново оценить ситуацию. А если ничего не произойдет? Если не будет никаких изменений, сколько времени вам понадобится, чтобы заявить, что все, надежды нет? Отвечайте, черт вас дери! Ответьте, умоляю вас! Мне надо знать. Мне необходимо это знать.
Я это узнала. Снова села. Сердце разорвало в клочья. Александр Богран положил руку мне на плечо. Слез у меня не осталось. Месяц. Если через месяц состояние Луи будет прежним, перед врачами встанет вопрос о целесообразности продолжения лечения; не исключено, что они примут решение прекратить искусственно поддерживать жизнь моего сына. Если через месяц они придут к выводу, что надежды на восстановление функций мозга нет, то понапрасну его мучить они больше не станут, это было бы жестоко, бесчеловечно. Тогда они отключат его от аппаратуры. Месяц. Целый месяц. Всего лишь месяц. Но пока ничего еще не известно. Мужайтесь. Терпите. Я его поблагодарила. Он в последний раз поинтересовался, все ли со мной в порядке. Разумеется, ответила я.
* * *
Из больницы я вышла в состоянии невменяемости. И тут же услышала громкий свист, который узнала бы из тысячи. Это был резкий ковбойский посвист, каким пастух созывает стадо; я его терпеть не могла. Обернувшись, я ее увидела. Она стояла уперев руки в боки и сверлила меня взглядом. Моя мать. Только ее мне не хватало. Только не сегодня. Особенно не сегодня.
Я сделала вид, что не заметила ее, и ускорила шаг. Она издала еще с десяток коротких свистков, подзывая меня как собачонку. Я остановила такси и побыстрее забралась в салон с затемненными стеклами. Мать бросилась ко мне, на бегу размахивая руками (ей шестьдесят лет, и она здорова как бык). Я не знала, куда ехать, но возвращаться домой не хотела и назвала водителю адрес одного ресторана. Почему бы не отметить последний месяц жизни моего сына в шикарном заведении? В этот вечер мне пришлось впервые столкнуться с отказом официанта выполнить мой заказ. Когда я попросила принести мне третью бутылку безумно дорогого вина, меня вежливо попросили оплатить счет и освободить помещение. Мне это категорически не понравилось. Что там в точности произошло, я помню смутно: судя по всему, меня вывели из ресторана силой. Ужин не стоил мне ни гроша; они рассудили, что им выгоднее избавиться от пьянчужки, не требуя с нее денег, чем терпеть скандал в этом изысканно-уютном местечке.
Поймать такси до дома мне стоило великого труда. Машины останавливались возле меня одна за другой, но стоило водителю увидеть, в каком я состоянии, как он мгновенно давал по газам. Хорошо, что нашелся благородный рыцарь по имени Мамаду, который все-таки доставил меня домой. Высадив меня у подъезда, он спросил:
Вы уверены, что с вами все хорошо, мадам?
Разумеется, месье таксиводитель, у меня все отлично.
Машина уехала, я вошла в предбанник между уличной и внутренней дверью и рухнула на пол.
Глава 6Не сдаватьсяДо конца срока 30 дней
Проснулась я в своей постели. Голова раскалывалась. По кусочку восстанавливая в памяти события вчерашнего вечера, я испытывала два противоречивых желания: то ли пойти проблеваться, то ли забиться в какую-нибудь мышиную нору. Меня грыз стыд. Я только надеялась, что меня не видел никто из соседей. Но тут до меня дошло, что я понятия не имею, как, черт возьми, добралась до своей квартиры. Последнее, что я помнила (хотя, признаюсь честно, это были весьма смутные воспоминания), это как я входила в подъезд. Я медленно встала в постели. Голова кружилась. Мне удалось сделать несколько шагов, выползти из спальни и добрести до гостиной.
Свист. Я вздрогнула и обернулась. Мама.
Она была в фартуке, в правой рукешланг пылесоса, левая, сжатая в кулак, на бедре. Ее фирменная поза, свидетельствующая о крайней степени нетерпения.
Дочь моя! На кого ты похожа? На тебя смотреть страшно!
Здравствуй, мама. Что ты здесь делаешь?
Развлекаюсь, как видишь. Пытаюсь навести подобие порядка в этом свинарнике. Я понимаю, что тебе сейчас не до того, но не до такой же степени! Я уж собиралась звонить на телевидение, срочно вызывать двух подружек из передачи, которые показывают, как наводить чистоту в самых засранных квартирах.
Я огляделась. Она была права. Но я не могла сказать ей: «Ты права», слова застряли бы у меня в глотке. Поэтому я молча плюхнулась на диван, взяла плед и закуталась в него с ног до головы.
Кстати, можешь не искать свое винище. Я его выбросила.
Что-о?
Я все выбросила.
Мам, ты охренела? Это не винище! Это хорошее вино, и я заплатила за него несколько сотен евро.
Следи за выражениями, дорогая. Мне все равно, сколько ты за него заплатила. Больше так продолжаться не может. С этой минуты я беру контроль в свои руки.
Нет, мама, ты не берешь контроль в свои руки. Ты оставляешь меня в покое. Если я время от времени позволяю себе выпить бутылочку вина, это мое дело. И в уборщицы я тебя не нанимала. Поэтому, пожалуйста, иди домой.
Даже не думай. Никуда я не уйду.
Ты что, надо мной смеешься?
А что, похоже? Только мне, знаешь ли, не до веселья. Ты хоть понимаешь, как ты вчера рисковала? Ты так напилась, что кто угодно мог сделать с тобой что угодно. Водитель высадил тебя у подъезда, и ты отрубилась с ключами в руках. А если бы мимо проходил какой-нибудь псих? Одному богу известно, что могло бы произойти. Я весь вечер просидела в подъезде, на ступеньках, ждала тебя. Как побирушка. Хорошо еще, соседи меня узнали и не выставили вон. Я видела, как ты упала. Мне было больно на это смотреть. Мне больно смотреть, Тельма, во что ты превращаешься. Я уже несколько дней хожу за тобой по пятам. Я боюсь за тебя. Я же вижу, что ты гибнешь. Ты пьешь как сапожник и худеешь на глазах. Я знаю, что ты целыми днями сидишь в больнице. Вначале я думала, что это хорошо, что ты молодец, что столько делаешь для сына. Но на кого ты стала похожа? Ведь это не только я замечаю. Чем ты поможешь Луи, если сама загнешься? Откуда он возьмет силы бороться, если ты махнула на себя рукой?
Мама! Ты что, блин, еще не поняла, что он никогда не очнется? С чем я должна бороться? Я умею бороться, если знаю, кто мой враг. А здесь нет врага! Они отменили снотворные препараты, и ничего не произошло! Ничего, черт бы меня побрал! Понимаешь, что это значит? Если через месяц в его мозге не будет изменений, они его отключат. Просто выдернут вилку из розетки. И все кончится. Не останется ничего. Я по уши в этом ничто. Посмотри на меня. Знаешь, кто я? Нищенка, у которой больше нет ничего. Я саманикто и ничто.
Мама подошла, села рядом со мной на диван и положила руку мне на плечо. Кажется, это был наш первый физический контакт за минувшие лет десять. Я инстинктивно дернулась, но не скинула ее руку.
Неправда. Ты ошибаешься. Ты способна на большее, чем сама думаешь. Ты сейчас как слепая. Тебе надо выбраться из этой безнадежной спирали, в которую ты сама себя загнала. Я с тобой. Луи с тобой. Врачи тебя не обманывают. Если они продолжают наблюдать за нашим мальчиком, значит, у них есть надежда. Ты сильная, Тельма. Я давно тебе этого не говорила, но я тобой горжусь. Я горжусь той женщиной, какой ты стала.
Бред собачий. Ты так не думаешь.
А ну прекрати! Ты еще будешь за меня решать! Мне лучше знать, что я думаю и чего не думаю. Одним словом, так: я остаюсь у тебя.
Я подпрыгнула как ужаленная и вскочила с дивана:
Об этом не может быть и речи!
А я тебя и не спрашиваю. Пока ты спала, я сделала себе дубликаты ключей.
У меня не было сил с ней сражаться. Только не сейчас. Я плюнула и легла на диван. Мать встала и включила пылесос. Под его монотонное гудение я и уснула. Мне тоже было тринадцать лет. И у меня страшно болела голова
* * *
Это был первый день, когда я не пошла в больницу к Луи. Я проспала до самого вечера. Когда я проснулась, мать хлопотала на кухне, с которой плыли знакомые запахи. Запахи Юга.
Мама родилась на юго-востоке Франции, и, хотя мы перебрались в Париж, на каникулы часто ездили в департамент Вар, в гости к тете Одилии, она умерла пять лет назад. Одетта и Одилияэто ж надо было дать дочерям такие имена! Бездна воображения, ничего не скажешь. Но они и правда были очень близкине просто сестры, а близнецы. Я обожала свою тетю, которая потрясающе готовила. Вечером Четырнадцатого июля, поужинав овощным супом с базиликом, мы шли из старой части Йера в центр города смотреть фейерверк и наслаждаться всякой вкуснятиной. Я тогда была по-настоящему счастлива. И сейчас поняла, чего добивалась сегодня вечером моя мать. Аромат супа с базиликом я узнала бы из тысячи других ароматов. Вообще-то это летнее блюдо, а на календаре было 19 января. Ну и плевать. Как ни странно, я зверски проголодалась.
Я сразу заметила, что в квартире чисто. Мать никогда не была фанаткой домашней уборки, и я заподозрила, что она вызвала Франсуазуженщину, которую я время от времени приглашала помочь мне по хозяйству. Но я не стала ничего говорить. Села за кухонную стойку. Две тарелки, два стакана. Значит, я буду ужинать с матерью. Еще несколько дней назад подобная перспектива показалась бы мне ужасной. Но моя жизнь и так перевернулась с ног на голову, так имело ли смысл цепляться к еще одной нелепости? Мать улыбнулась и спросила, хорошо ли я выспалась. Ее вопрос, как и дурманящий запах базилика, отбросили меня на тридцать лет назад. Мадленка Пруста немедленного действия. Мне вспомнилось, как я сидела у нас на кухне в квартире на Бют-о-Кай перед чашкой горячего шоколада и мать с привычной улыбкой спрашивала меня: «Как мой теплый котенок, хорошо выспался?» Мать всегда называла меня теплым котенком. Я уже целую вечность не слышала этих слов.
Примечания
1
Вы мне вот что объясните, мисс Тельма. Как так вышло, что у вас детей нет? Я вот о чем: раз уж Господь дает тебе что-то особенное, по-моему, ты просто обязан передать это дальше (англ.).
2
Мэтр Гимсфранцузский рэпер. (Здесь и далееприм. перев.)
3
Во французских коллежах и лицеях принят обратный отсчет классов: третий класс соответствует восьмому в российской школе.
4
Начало стихотворения Уолта Уитмена, написанного в связи с убийством Авраама Линкольна в 1865 году.