Передозировка бета-блокаторами может вызвать головокружение, даже обморок, но Хуана Диего не волновали ни головокружение, ни обморок.
Калеки знают, как падать, падение для нас дело привычное, говорил он доктору Штайн.
Однако даже больше, чем эректильная дисфункция, его беспокоила разрозненность его снов; Хуан Диего говорил, что его воспоминаниям и снам не хватает хронологической последовательности. Он ненавидел бета-блокаторы, поскольку, разрушая его сны, они отсекали его от детства, а детство имело для него большее значение, чем для других взрослыхдля большинства других взрослых, как считал Хуан Диего. Его детство и люди, с которыми он встретился в ту пору, те, кто изменил его жизнь или кто был свидетелем случившегося с ним в тот решающий момент, заменяли Хуану Диего религию.
Доктор Розмари Штайн, хотя и была его близким другом, знала далеко не все о Хуане Диегои очень мало о его детстве. Скорее всего, доктору Штайн была совершенно непонятна в общем нехарактерная для Хуана Диего резкость, с которой он говорил о бета-блокаторах.
Поверьте мне, Розмари, если бы бета-блокаторы не отняли у меня мою религию, я бы не жаловался вам на них! Наоборот, я бы попросил вас всем назначать бета-блокаторы!
По мнению доктора Штайн, это лишь множило число преувеличений истерического свойства ее вспыльчивого друга. В конце концов, он обжигал руки, спасая книги от огнядаже книги по истории католичества. Однако Розмари Штайн были известны лишь отдельные куски и отрывки из жизни Хуана Диегоребенка свалки; она знала гораздо больше о своем друге в его зрелые годы. Она и в самом деле не знала мальчика из Герреро.
2Мария-монстр
Наутро после Рождества 2010 года по Нью-Йорку прокатилась метель. На следующий день неубранные от снега улицы Манхэттена были забиты брошенными автомашинами и такси. На Мэдисон-авеню, неподалеку от Восточной 62-й улицы, сгорел автобус; вращаясь в снегу, его задние шины воспламенились и подожгли это транспортное средство. Снег вокруг почерневшего корпуса был усеян пеплом.
Для гостей отелей, расположенных вдоль южной стороны Центрального парка, его нетронутая белизна, где несколько храбрых родителей с маленькими детьми играли на свежевыпавшем снегу, странно контрастировала с отсутствием какого-либо автомобильного движения на широких авеню и небольших улочках. В это ярко выбеленное утро даже на Коламбус-Серкл было пугающе тихо и пусто; ни одного проезжающего такси на обычно оживленном перекрестке, таком как угол Западной 59-й улицы и Седьмой авеню, одни лишь застрявшие машины, наполовину погребенные в снегу.
Виртуальный лунный пейзаж Манхэттена утром того понедельника побудил администратора отеля, где остановился Хуан Диего, оказать специальную помощь инвалиду. Такой день был не для калеки, чтобы тот самолично останавливал такси и с риском для жизни куда-то ехал. Администратор предпочел компанию лимузиновпусть и не из лучших, чтобы отвезти Хуана Диего в Куинс, хотя поступали противоречивые сообщения относительно того, открыт Международный аэропорт Джона Ф. Кеннеди или нет. По телевизору говорили, что аэропорт закрыт, но, по неофициальной информации, борт «Катай-Пасифик» вылетал в Гонконг по расписанию. Сколько бы администратор ни сомневался в этомон был уверен, что рейс задержат, если не отменят, тем не менее он поддержал обеспокоенного гостя-калеку. Хуан Диего был озабочен тем, чтобы вовремя добраться до аэропорта, хотя после метели никаких вылетов еще не было и не намечалось.
Хуан Диего отправлялся вовсе не в Гонконгтам была лишь вынужденная пересадка, но несколько его коллег убедили его, что по пути на Филиппины ему стоит остановиться, чтобы увидеть Гонконг. Что там можно было увидеть? спрашивал себя Хуан Диего. Хотя Хуан Диего не понимал, что на самом деле означают «аэромили» (или как их подсчитывать), он понимал, что рейс «Катай-Пасифик» для него бесплатный; его друзья также убедили его, что ему стоит проверить удобство мест в первом классе на рейсах «Катай-Пасифик» явно в дополнение к тому, что он должен был увидеть.
Хуан Диего полагал, что все это внимание со стороны его друзей было вызвано его уходом из преподавателей. Чем еще можно объяснить то, что его коллеги настаивали на своей помощи в организации этой поездки? Но были и другие причины. Хотя он был молод для пенсионера, он был действительно «инвалидом» и его близкие друзья и коллеги знали, что он принимает лекарства для сердца.
Я не собираюсь бросать писать! заверил он их. (Хуан Диего приехал в Нью-Йорк на Рождество по приглашению своего издателя.)
Хуан Диего сказал, что бросает одно лишь преподавание, хотя в течение многих лет сочинительство и преподавание были неразделимы; вместе они составляли суть всей его взрослой жизни. А один из его бывших учеников-писателей более чем включился в организацию поездки Хуана Диего на Филиппины, взяв ее под свой агрессивный контроль. Этот его бывший студент, Кларк Френч, и подготовил миссию Хуана Диего в Манилу, о чем многие годы думал Хуан Диего, миссию под знаком Кларка. Писал Кларк с таким же напором и рвением, с каким взялся за подготовку поездки своего бывшего учителя на Филиппины, так, во всяком случае, думал о его текстах Хуан Диего.
Тем не менее Хуан Диего не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать помощи своего бывшего ученика; он не хотел ранить чувства Кларка. Хотя отправляться в путешествие Хуану Диего было нелегко и он слышал, что Филиппиныстрана непростая, даже опасная. И все же он решил, что немного развеяться ему не помешает.
Он и оглянуться не успел, как тур по Филиппинам стал реальностью; его миссия в Манилу предполагала дополнительные поездки и разного рода приключения. Он беспокоился, что цель его поездки на Филиппины скомпрометирована, хотя Кларк Френч сказал бы на это, что горел желанием услужить своему бывшему учителю, поскольку восхищался благородной причиной, которая (издавна!) побуждала Хуана Диего совершить данную поездку.
Еще юнцом-подростком в Оахаке Хуан Диего встретился с американцемуклонистом от призыва в армию; молодой человек сбежал из Соединенных Штатов, чтобы не попасть на войну во Вьетнаме. Отец этого уклониста был среди тысяч американских солдат, погибших на Филиппинах во Второй мировой войнено не во время Батаанского марша смерти и не в жестокой битве за Коррехидор. (Хуан Диего иногда забывал детали тех событий.)
Американский уклонист не хотел умирать во Вьетнаме; еще до своей смерти молодой человек сказал Хуану Диего, что хочет посетить Американское кладбище и Мемориал в Маниле, чтобы отдать дань памяти своему отцу, похороненному там. Но уклонившись от призыва и сбежав в Мексику, в этой стране он и закончил свои днион умер в Оахаке. Хуан Диего дал тогда себе слово отправиться на Филиппины ради умершего уклониста; это ради него он совершит путешествие в Манилу.
Однако Хуан Диего не знал имени молодого американца; антивоенно настроенный юноша подружился с Хуаном Диего и с его, казалось бы, умственно отсталой младшей сестрой Лупе, но они знали его только как «доброго гринго». Дети свалки познакомились с el gringo bueno до того, как Хуан Диего стал калекой. Поначалу молодой американец казался слишком дружелюбным, чтобы быть обреченным на гибель, хотя Ривера называл его «мескальным хиппи», а дети свалки знали мнение el jefe об американских хиппи, наводнивших тогда Оахаку.
Хозяин свалки считал грибных хиппи, приезжающих ради галлюциногенных грибов, «глупцами»; он имел в виду, что они искали нечто, по их мнению, запредельное, а по мнению el jefe, «нечто такое же смехотворное, как идея взаимосвязи всех вещей», хотя дети свалки знали, что сам el jefe поклонялся Деве Марии.
Что касается мескальных хиппи, они были умнее, говорил Ривера, но они занимались «саморазрушением». И к тому же мескальные хиппи не могли обойтись без проституток, во всяком случае, так считал хозяин свалки. Добрый гринго «убивал себя на улице Сарагоса», говорил el jefe. Дети свалки надеялись, что это не так; Лупе и Хуан Диего обожали el gringo bueno. Они не хотели, чтобы их любимый юноша разрушал себя сексуальными желаниями или алкогольным напитком из ферментированного сока определенных видов агавы.
Тут никакой разницы, мрачно сказал Ривера детям свалки. Поверьте мне, то, чего вы хотите, не совсем то, что вы получаете в результате. Эти низкие женщины и слишком много мескаля под конец вам остается созерцать лишь червячка!
Хуан Диего знал, что хозяин свалки имел в виду червя на дне бутылки мескаля, но Лупе сказала, что el jefe также подразумевал свой пенискак он выглядел после свидания с проституткой.
Ты считаешь, все мужчины только и думают что о своих пенисах, сказал Хуан Диего своей сестре.
Все мужчины только и думают что о своих пенисах, сказала ясновидящая.
С того момента Лупе, так или иначе, больше не позволяла себе обожать доброго гринго. Обреченный американец пересек воображаемую линиювозможно, линию пениса, хотя Лупе никогда бы так не сказала.
Однажды вечером, когда в лачуге в Герреро Хуан Диего читал вслух Лупе, с ними был и Ривера и тоже слушал. Возможно, хозяин свалки мастерил новый книжный шкаф, или что-то было не так с барбекю, и Ривера его чинил; может быть, он остался, чтобы посмотреть, не сдох ли Грязно-Белый (он же Спасенный-от-смерти).
Книга, которую читал Хуан Диего в тот вечер, была еще одним выброшенным академическим фолиантом, приговоренным к сожжению кем-то из этих двух старых священников-иезуитовотцом Альфонсо или отцом Октавио.
Данная штудия, ошеломляющая свой ученостью и нечитабельной академичностью, по правде сказать, была написана иезуитом, и тема исследования носила как литературный, так и исторический характер, а именноанализ повествовательного стиля Д. Г. Лоуренса по сравнению со стилем Томаса Гарди. Поскольку «читатель свалки» не читал ни Лоуренса, ни Гарди, научный анализ стиля Лоуренса в сравнении его со стилем Гарди даже на испанском языке производил бы мистическое впечатление. А Хуан Диего выбрал именно эту книгу, потому что она была на английском; он хотел побольше попрактиковаться в чтении по-английски, хотя его не очень-то восхищенная аудитория (в лице Лупе, Риверы и малоприятной псины по кличке Грязно-Белый), возможно, поняла бы его лучше en español.
Усложняло дело и то, что несколько страниц книги были сожжены и к тому же она была пропитана смрадом от basurero; Грязно-Белый все порывался ее понюхать.
Спасенный-от-смерти песик Лупе устраивал хозяина свалки не больше, чем Хуана Диего.
Лучше бы ты оставила это существо в коробке от молока, сказал ей el jefe, но Лупе (как всегда) возмущенно встала на защиту Грязно-Белого.
И именно тогда Хуан Диего зачитал им вслух неповторимый отрывок, касающийся чьей-то идеи фундаментальной взаимосвязи всех существ.
Стой, стой, стой, остановись-ка здесь, прервал Ривера «читателя свалки». Чья это идея?
Может быть, того, которого зовут Гарди, может быть, это его идея, сказала Лупе. Или, скорее, этого типа Лоуренсапохоже на него.
Когда Хуан Диего перевел Ривере то, что сказала Лупе, el jefe тут же согласился.
Или идея написавшего эту книгуне важно кого, добавил хозяин свалки.
Лупе кивнула в знак того, что и так тоже может быть. Книга была занудной и так и оставалась непонятной; казалось, ее автор настолько погрузился в детали своего исследования, что тема утратила конкретный смысл.
Что за «фундаментальная взаимосвязь всех существ» каких это существ, к примеру? воскликнул хозяин свалки. Это похоже на то, что сказал бы грибной хиппи!
Его реплика рассмешила Лупе, которая редко смеялась. Вскоре она и Ривера смеялись вместе, что случалось еще реже. Хуан Диего всегда помнил, как был счастлив, когда слышал смех своей сестры и el jefe.
И вот, спустя столько лета прошло уже сорок летХуан Диего направлялся на Филиппины, в путешествие, которое он совершал в память о безымянном добром гринго. Тем не менее ни один из друзей Хуана Диего не спросил его, каким образом он собирается отдать почести убитому, отцу бывшего уклониста, оба были безымянны: и павший на поле боя отец, и его умерший сын. Конечно, все друзья Хуана Диего знали, что он пишет романы; возможно, писатель-беллетрист совершал поездку в память об el gringo bueno в символическом значении.
Будучи молодым писателем, он действительно много путешествовал, и путешествия были лейтмотивом в его ранних романах, особенно в этом цирковом романе с громоздким названием, где действие происходит в Индии. Никто не смог отговорить его от этого названия, любил вспоминать Хуан Диего. «История, которая началась благодаря Деве Марии» какое это было неуклюжее название, а к тому же какая длинная и сложная история! Возможно, самая моя сложная, думал Хуан Диего, пока лимузин катил по пустынным заснеженным улицам Манхэттена, решительно прокладывая путь к автомагистрали имени Франклина Рузвельта. Это был внедорожник, и водитель был преисполнен презрения ко все прочим транспортным средствам и прочим водителям. По словам водителя лимузина, другие транспортные средства в городе были плохо оснащены для движения по снегу и несколько автомобилей, которые были «почти правильно» оснащены, имели «неправильные шины»; что касается других водителей, они не умели ездить по снегу.
Мы где, по-твоему, в гребаной Флориде? рявкнул в окошко водитель какому-то автомобилисту, которого занесло, и он застрял, заблокировав узкую центральную магистраль.
На автомагистрали Рузвельта какое-то такси перепрыгнуло через поребрик и оказалось по колеса в снегу на беговой дорожке, проложенной вдоль Ист-Ривер; таксист пытался откопать задние колеса, но не лопатой, а скребком для лобового стекла.
Откуда ты взялся, придурок хренов, из гребаной Мексики? крикнул ему водитель лимузина.
Вообще-то, я как раз из Мексики, сказал Хуан Диего водителю.
Я не имел в виду вас, сэр, вы доберетесь до аэропорта вовремя. Ваша проблема в том, что вам просто придется ждать там, не слишком приветливо сказал водитель. Ничего не летает, если вы еще не заметили, сэр.
Действительно, Хуан Диего не заметил, что самолеты не летали; он просто хотел быть в аэропорту, готовый улететь, когда объявят посадку на его рейс. Задержка, если она и была, не имела для него никакого значения. Не могло быть и речи о том, чтобы пропустить этот рейс. За каждым путешествием стоит своя причина, подумал он, прежде чем осознал, что эта мысль у него уже записана. Это было то, на чем он более чем решительно настаивал в «Истории, которая началась благодаря Деве Марии». Теперь я снова здесь, путешествуюна что всегда есть причина, подумал он.
«Прошлое окружало его, как лица в толпе. Среди них было одно, которое он знал, но чье это было лицо?» На мгновение, среди окружающих снегов, испытывая неловкость в компании грубияна-водителя лимузина, Хуан Диего забыл, что и это он тоже уже писал. Чертовы бета-блокаторы, подумал он.
Судя по всему, водитель лимузина был человеком хамоватым и злым, но он знал свой путь через Джемейку в Куинсе, где широкая дорога напоминала бывшему «читателю свалки» Периферикоулицу в Оахаке, разделенную железнодорожными путями. На Периферико el jefe обычно покупал для детей свалки пищевые продукты; на рынке Ля-Сентраль можно было купить самые дешевые, на грани срока годности. Только в 1968 году, во время студенческих бунтов, когда Ля-Сентраль был занят военными, продовольственный рынок переехал на Сокало в центре Оахаки.
В ту пору Хуану Диего и Лупе было соответственно двенадцать и одиннадцать лет, и они впервые познакомились с районом Оахаки вокруг Сокало. Студенческие бунты длились недолго; рынок вернется в Ля-Сентраль на Периферико (с этим жалкого вида пешеходным мостом над железнодорожными путями). Тем не менее Сокало осталась в сердцах детей свалки; она стала их любимой частью города. Дети проводили на Сокало, подальше от свалки, все свое свободное время.
Почему бы мальчику и девочке из Герреро не заинтересоваться центром городской жизни? Почему бы двум niños de la basura не поглазеть на туристов в городе? Городская свалка не значилась на туристических картах. Разве кому-нибудь из туристов пришло бы в голову отправиться на экскурсию на basurero? Да от одной вони свалки и рези в глазах из-за нестихающих горений вы бы повернули обратно к Сокало; впрочем, для этого было бы достаточно и одного взгляда на собак свалки (или их взгляда на вас).