Почему бесконечные? Что такого особенного в опалах? спросил Хуан Диего, но слух женщин отличался странной избирательностью.
Сначала мы зарегистрируемся в отеле, чтобы просто освежиться, сказала Дороти, схватив его за другую руку.
Хуан Диего захромал вперед; ему казалось, что он хромает не так сильно, как обычно. Но почему? Дороти катила клетчатую сумку Хуана Диего, которая сдавалась в багаж, и свою собственнуюпритом без особых усилий справляясь с обеими сумками одной рукой. Как это у нее получалось? удивлялся Хуан Диего, когда они остановились у большого, доходящего до пола зеркала; оно было рядом со стойкой регистрации их отеля. Но когда Хуан Диего мельком посмотрел на себя в зеркало, двух спутниц рядом с собой он не увидел. Странно, что в зеркале не оказалось отражений этих двух эффектных женщин. Возможно, он взглянул на себя слишком уж мельком.
Мы поедем на поезде в Коулунувидим небоскребы на острове Гонконг, их огни отражаются в воде гавани. Лучше увидеть это после наступления темноты, шептала Мириам на ухо Хуану Диего.
Мы там перекусим, может, выпьем чего-нибудь, а потом вернемся в отель, говорила Дороти в другое его ухо. Потом нам захочется спать.
Что-то подсказало Хуану Диего, что он видел этих двух женщин раньшено где, но когда?
Может, в такси, которое перепрыгнуло ограждение и застряло в глубоком снегу на беговой дорожке, что тянется вдоль Ист-Ривер? Таксист пытался откопать задние колесане лопатой для снега, а скребком для ветрового стекла. «Откуда ты взялся, придурок хренов, из гребаной Мексики?» рявкнул водитель лимузина, в котором сидел Хуан Диего.
В заднем окошке такси, как в рамке, виднелись лица двух выглядывающих женщин; они могли быть матерью и дочерью, но Хуану Диего показалось маловероятным, чтобы те две испуганные женщины могли быть Мириам и Дороти. Ему было трудно себе представить, что Мириам и Дороти чего-то боятся. Кто или что может напугать их? Однако эта мысль застряла у него в голове: он уже видел этих двух необычных женщинон был в этом уверен.
Очень современный, вот и все, что Хуан Диего мог сказать об отеле «Регал», когда ехал в лифте с Мириам и Дороти.
Мать и дочь зарегистрировали и его, он только показал паспорт. Кажется, он и не платил.
Это был один из тех гостиничных номеров, где ключ от номера был своего рода кредитной картой; войдя в свой номер, вы вставляли карту в прорезь на стене сразу за дверью.
Иначе света не будет и телевизор не включится, объяснила Дороти.
Позвоните нам, если у вас возникнут проблемы с современными устройствами, сказала Хуану Диего Мириам.
Не просто проблемы с современным дерьмомлюбые проблемы, добавила Дороти. На карточке-ключе Хуана Диего она написала номера двух апартаментовсвоего и матери.
Значит, они в разных номерах? подумал Хуан Диего, оставшись один.
Под душем его эрекция возобновилась; он знал, что должен принять бета-блокаторон знал, что опоздал с этим. Но из-за эрекции он заколебался. Что, если Мириам или Доротиили, что еще невероятней, обепойдут на близость с ним?
В ванной Хуан Диего вынул бета-блокаторы из сумочки с туалетными принадлежностями и положил рядом со стаканом воды около раковины. Это были таблетки лопресорасиневато-серые, эллиптической формы. Затем он достал таблетки виагры. Не совсем эллиптические, они имели форму мяча в американском футболе, только четырехгранную. Виагра и лопресор были похожи между собой благодаря серо-голубому цвету таблеток.
Хуан Диего понимал, что если каким-то чудом Мириам или Дороти пойдут на близость с ним, то сейчас слишком рано принимать виагру. Тем не менее он достал из той же сумочки устройство для резки таблеток и положил его рядом с таблетками виагры, дабы напомнить себе, что половины одной таблетки виагры будет достаточно. (Как писатель, он все всегда предусматривал.)
Я представляю все это себе, как похотливый подросток! подумал Хуан Диего, пока переодевался, чтобы присоединиться к дамам. Его собственный настрой удивил его. В этих необычных обстоятельствах он не стал принимать никаких лекарств; он ненавидел бета-блокаторы за то, что они делали его заторможенным, и он знал, что лучше не принимать преждевременно половину одной таблетки виагры. Хуан Диего подумал, что по возвращении в Соединенные Штаты надо не забыть поблагодарить Розмари за то, что она посоветовала ему экспериментировать!
Жаль, что Хуан Диего путешествовал не со своим другом-доктором. «Поблагодарить Розмари» (за ее инструкции по использованию виагры) было не тем, что писателю следовало помнить. Доктор Штайн могла бы напомнить Хуану Диего о причине, по которой он чувствовал себя как несчастный Ромео, ковыляющий в обличье пожилого писателя: если вы принимаете бета-блокаторы и пропускаете дозу, берегитесь! Ваше тело изголодалось по адреналину; ваш организм внезапно начинает производить больше адреналина и задействует больше адреналиновых рецепторов. Так называемые сны, которые на самом деле представляли собой обостренные воспоминания Хуана Диего о детстве и ранней юности, были в такой же степени результатом пропущенного приема таблеток лопресора, как и внезапно пробудившаяся страсть к двум незнакомкамматери и ее дочери, которые казались ему более знакомыми, чем кто бы то ни было.
Поезд, экспресс из аэропорта до станции Коулун, стоил девяносто гонконгских долларов. Возможно, застенчивость мешала Хуану Диего внимательно рассмотреть в поезде Мириам и Дороти; сомнительно, что он был искренне заинтересован в том, чтобы дважды прочитать каждое слово по обе стороны своего билета туда и обратно. Едва ли Хуана Диего интересовало сравнение китайских иероглифов с соответствующими словами на английском языке. «ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ», было напечатано маленькими заглавными буковками, но, казалось, им не было никакого эквивалента в неизменных китайских иероглифах.
Писатель в Хуане Диего нашел недостаток в написании «1 поездка»; разве не следовало бы написать цифру 1 словом? Разве при этом надпись «одна поездка» не выглядела бы лучше? Почти как название, подумал Хуан Диего. Он написал что-то на билете авторучкой, которая была всегда при нем.
Что вы делаете? спросила Мириам Хуана Диего. Что может быть такого занимательного в билете на поезд?
Он снова пишет, сказала Дороти матери. Он всегда пишет.
«Взрослый билет до города», произнес вслух Хуан Диего название своего билета, который он затем спрятал в кармане рубашки.
Он действительно не знал, как вести себя на свидании; он никогда этого не знал, а эти две женщины заставляли его нервничать.
Всякий раз, когда я слышу слово «взрослый», я думаю о чем-то порнографическом, сказала Дороти, улыбаясь Хуану Диего.
Хватит, Дороти, сказала ее мать.
Уже стемнело, когда их поезд прибыл на станцию Коулун; набережная Коулуна была переполнена туристами, многие из которых фотографировали вид на небоскребы, но Мириам и Дороти незаметно скользили сквозь толпу. Возможно, мерилом увлеченности Хуана Диего матерью и дочерью было то, что он меньше хромал, когда Мириам или Дороти поддерживали его за предплечье или запястье; он даже полагал, что ему удавалось скользить так же незаметно, как и им двоим.
Облегающие свитера с короткими рукавами, которые были на женщинах под кардиганами, обрисовывали их груди, но сами свитера выглядели скорее скромно, чем броско. Возможно, подумал Хуан Диего, из-за этой скромности Мириам и Дороти оставались незамеченными; или же все объяснялось тем, что туристы вокруг были в основном азиатами и их, видимо, не интересовали эти две привлекательные женщины с Запада. Юбки на Мириам и Дороти, как и свитера, были тоже облегающими, то есть узкими, во всяком случае, так сказал бы Хуан Диего, но и их юбки не привлекали особого внимания.
Неужели я единственный, кто не перестает пялиться на этих женщин? удивлялся Хуан Диего. Он не разбирался в том, что нынче модно; он не имел никакого представления о том, как «работают» нейтральные тона. Его сознание не отметило, что на Мириам и Дороти были бежево-коричневые юбки и серебристо-серые свитерапричем то и другое безупречного кроя. Про ткань он, возможно, подумал, что к ней приятно прикасаться, но что он действительно отметил, так это грудь Мириам и грудь Дороти и, конечно, их бедра.
В памяти Хуана Диего почти ничего не осталось от той поездки на поезде в Коулунни оживленной набережной Коулунской гавани, ни даже ресторана, в котором они ужинали, лишь только то, что он был страшно голоден, и еще, что он наслаждался обществом Мириам и Дороти. Он и правда не мог вспомнить, когда ему было так хорошо, хотя позжеменее чем через неделюуже забыл, о чем они тогда говорили. О его романах? О его детстве?
Встречаясь со своими читателями, Хуан Диего осторожничал, чтобы не сболтнуть слишком личного о себе, поскольку, как правило, его читателей именно это и интересовало. Он часто пытался перенаправить разговор на жизнь своих читателей; так что он наверняка попросил бы Мириам и Дороти, чтобы они рассказали ему о себе. Как насчет их детства, их юности? И Хуан Диего, видимо, спрашивал этих дам, хотя и аккуратно, о мужчинах в их жизни; конечно, ему было бы любопытно узнать, с кем они связаны. Тем не менее он ничего не помнил о разговоре в Коулунени слова, помнил лишь, с каким абсурдным вниманием изучал в экспрессе из аэропорта по пути в Коулун свой проездной билет и только обрывки разговора о книгах по пути обратно в отель «Регал».
Только одно и застряло у него в памяти на их обратном путимомент неловкости в глянцевом, вылизанном вестибюле станции метро «Коулун», когда Хуан Диего стоял с двумя женщинами на платформе в ожидании поезда.
Стекло и позолота интерьера с поблескивающими мусорными баками из нержавеющей стали, выставленными, как стражи чистоты, придавали станции вид больничного коридора. Хуан Диего все не мог найти иконку «камера» или «фото» в так называемом меню своего мобильного телефонаон хотел сфотографировать Мириам и Дороти, и тогда всезнающая мать забрала у него мобильник.
Мы с Дороти не фотографируемсявидеть себя не можем на фотографиях, но дайте я сделаю ваше фото, сказала Мириам.
На платформе, кроме них, была только одна молодая китайская пара (дети, подумал Хуан Диего) они держались за руки. Молодой человек наблюдал за Дороти, которая выхватила телефон Хуана Диего из рук матери.
Лучше мне это сделать, сказала ей Дороти. У тебя получаются ужасные снимки.
Но молодой китаец со словами: «Я могу снять вас всех сразу» взял телефон у Дороти.
О да, благодарю вас! сказал ему Хуан Диего.
Мириам бросила на дочь взгляд, в котором читалось: «Если бы ты позволила мне снять, Дороти, этого бы не случилось».
Раздался гул приближающегося поезда, и молодая китаянка что-то сказала своему дружкунаверняка чтобы он поторопился, раз поезд близко.
Китаец так и сделал. Фотография застала Хуана Диего, Мириам и Дороти врасплох. Похоже, китайская пара подумала, что фото получилось неудачным, может, не в фокусе? Тут подъехал поезд, и Мириам выхватила у китайцев мобильный телефон, а Доротиеще быстреезабрала его у матери. Уже сидя в экспрессе, Хуан Диего получил от Дороти свой телефон, с отключенным режимом камеры.
Мы плохо получаемся на фото, сказала Мириам, обращаясь к китайской паре; молодые люди, казалось, были слишком озадачены случившимся. (Возможно, обычно они фотографировали получше.)
Хуан Диего снова поискал меню на своем мобильном телефоне, который был для него лабиринтом тайн. Что означала иконка «медиацентр»? Не то, что мне нужно, подумал Хуан Диего, когда Мириам накрыла его руки своими; она близко наклонилась к нему, как будто в вагоне стоял гул (хотя это было не так), и заговорила с ним, словно они были одни, притом что Дороти сидела рядом и ясно слышала каждое слово матери.
Я не про секс, Хуан Диего, но у меня к вам вопрос, сказала Мириам.
Дороти рассмеялась достаточно громко, так что привлекла внимание молодой китайской пары, усевшейся рядом. (Юноша перешептывался с девушкой, которая хоть и сидела у него на коленях, но почему-то была им недовольна.)
И правда не про это, Дороти, отрезала Мириам.
Посмотрим, презрительно ответила дочь.
В «Истории, которая началась благодаря Деве Марии» есть отрывок, где ваш миссионерзабыла его имя начала Мириам.
Мартин, тихо сказала Дороти.
Да, Мартин, быстро повторила Мириам. Вижу, ты читала эту книгу, добавила она. Мартин восхищается Игнатием Лойолой, не так ли? Но прежде, чем писатель успел ответить, она поспешно продолжила: Я все думаю о встрече этого святого с тем мавром на муле и об их разговоре о Деве Марии, сказала Мириам.
И мавр, и святой Игнатий оба ехали на мулах, заметила Дороти.
Я знаю, Дороти, презрительно фыркнула Мириам. И мавр говорит, что готов поверить, будто мать Мария зачала без мужчины, но он не верит, что она остается девственницей после родов.
Знаешь, этот отрывок как раз про секс, сказала Дороти.
Вовсе нет, Дороти, отрезала ее мать.
И после того, как мавр едет дальше, юный Игнатий думает, что он должен догнать мусульманина и убить его, верно? спросила Хуана Диего Дороти.
Верно, заставил себя ответить Хуан Диего, но думал он вовсе не о том давнем своем романе и не о миссионере по имени Мартин, который восхищался святым Игнатием Лойолой. Хуан Диего думал об Эдварде Боншоу и том, как изменилась вся жизнь со дня приезда схоласта в Оахаку.
Пока Ривера вез искалеченного Хуана Диего в Templo de la Compaña de Jesús и мальчик корчился, мотая от боли головой на коленях Лупе, Эдвард Боншоу был также на пути к храму иезуитов. В то время как Ривера надеялся на чудо, которое, по мнению хозяина свалки, могла совершить Дева Мария, именно новый американский миссионер должен был стать самым настоящим чудом в жизни Хуана Диегочудом человека, пусть со всевозможными человеческими слабостями и далеко не святым.
О, как он скучал по сеньору Эдуардо! При этой мысли глаза Хуана Диего наполнились слезами.
Удивительно, что святому Игнатию так сильно хотелось защитить девственность Матери Марии, сказала Мириам, но смолкла, заметив, что Хуан Диего вот-вот заплачет.
Дискредитировать послеродовое состояние влагалища Девы Марии было делом неуместным и неприемлемым, вмешалась Дороти.
В этот момент, едва сдерживая слезы, Хуан Диего осознал, что эта мать и ее дочь цитируют отрывок из его «Истории, которая началась благодаря Деве Марии». Но как они могли так точно воспроизвести этот текст из его романа, почти дословно? Разве рядовой читатель на это способен?
О, не плачь, дорогой мой человек! сказала ему вдруг Мириам: она коснулась его лица. Мне просто нравится этот отрывок!
Ты заставила его плакать, сказала Дороти маме.
Нет-нет, это не то, что вы думаете начал было Хуан Диего.
Ваш миссионер, продолжала Мириам.
Мартин, напомнила Дороти.
Я знаю, Дороти! сказала Мириам. Это так трогательно, так мило, что Мартин находит Игнатия восхитительным, продолжала Мириам. Я же считаю, что святой Игнатий кажется совершенно безумным!
Он хочет убить незнакомца на муле, потому что у того свое мнение о послеродовом состоянии влагалища Девы Марии. Это улет! объявила Дороти.
Но, как всегда, напомнил им Хуан Диего, Игнатий полагается на Божью волю в этом вопросе.
Избавьте меня от Божьей воли! одновременно вскрикнули Мириам и Дороти, как будто у них вошло в привычку произносить это в одиночку или вместе. (Это привлекло внимание молодой китайской пары.)
И на развилке дороги Игнатий отпустил поводья своего мула; если бы животное последовало за мавром, Игнатий убил бы неверного, сказал Хуан Диего.
Он мог бы рассказать эту историю с закрытыми глазами. Не так уж необычно, что писатель может вспомнить написанное им почти слово в слово, подумал Хуан Диего. Однако чтобы читатели удержали в памяти фактические словану, это и вправду необычно, да?
Но мул выбрал другую дорогу, произнесли мать и дочь в унисон, так что Хуану Диего показалось, будто они обладают авторитетом всеведущего древнегреческого хора.
Но святой Игнатий был ненормальнымон, вероятно, был сумасшедшим, сказал Хуан Диего; он сомневался, что они поняли этот отрывок.
Да, ответила Мириам. Это у вас очень смелое заявление, даже для романа.
Тема послеродового состояния любого влагалища сексуальна, сказала Дороти.