Сквозь стекло он увидел, как она восприняла эту новость. Ему показалось, что она пошатнулась, вставая, и только закрывала время от времени глаза, слушая мисс Уисс.
Надеюсь, больше она сюда не явится, сказал Батлер самому себе. Не могу же я нести ответственность за всех безработных в этом городе. Я бы с ума тогда сошел.
Позже он спустился по лестнице и вскоре окунулся в изнурительную, не дающую дышать городскую жару; по пути домой дважды останавливался у киосков с газированной водой выпить чего-нибудь холодного. У себя в квартире он запер дверь в последнее время он часто это делал, как будто отгораживался от всех этих кошмаров, творившихся снаружи. Он занялся домашними делами: разложил на полках белье из прачечной, вскрыл конверты со счетами, почистил свой костюм и повесил его в шкаф он был человеком очень аккуратным, и все время вполголоса напевал:
Что я подарю тебе? Любовь, детка
У меня в избытке лишь любовь, детка
Песня эта ему порядком поднадоела, но он то и дело ловил себя на том, что мурлычет ее себе под нос. Иначе он разговаривал бы сам с собой, как это делают многие одинокие мужчины.
Так-так, ну вот: две цветные рубашки и две белые. Сначала эту доношу, потому что она уже почти рвется. Да, почти рвется Так, семь, восемь и эти две в стирку всего десять
Шесть вечера. Все конторы опустели; люди мчатся из лифтов наружу, на лестницах кишат толпы. Однако сегодня в этой картине для Батлера что-то изменилось, что-то очень важное; он углядел, как кто-то пробирается по лестнице вверх, преодолевая толчею, очень медленно, останавливаясь передохнуть на каждом этаже. Или ему уже мерещится?
О, какая ерунда! пробормотал он раздраженно. Она не сделает этого. Просто решила меня подразнить.
Однако сам все же следил за нею: один этаж, другой, третий, ритм движения вверх был торопливый и неровный, словно пульс во время лихорадки. Он схватил шляпу и отправился ужинать.
Приближалась гроза; раскаленная пыль взвивалась маленькими вихрями по всей улице. Ему казалось, что люди от него очень далеко, и во времени и в пространстве. Ему казалось, что все они печальны, все брели, уставившись взглядом в тротуар, кроме тех, кто шел вдвоем и о чем-то болтал. Однако эти болтуны выглядели нелепо, они словно не замечали, что выставляют себя напоказ перед теми, кто брел в одиночестве и молчании, что было гораздо пристойнее.
И тем не менее он обрадовался, увидев, что ресторан переполнен. Из-за слишком усердного изучения газет ему порой начинало казаться, будто он чуть ли не единственный более-менее обеспеченный мужчина; это пугало его, поскольку он-то сам прекрасно знал, что при всем при том часто ведет себя не так, как подобает мужчине, и что, если об этом узнают, он может лишиться своего поста. Поскольку он постоянно пребывал в разладе с собой, то не мог не угодить в тиски невроза, охватившего всю страну, и упорно пытался не замечать собственную несостоятельность, внушая себе, что это ерунда по сравнению с Великой депрессией.
Вам не нравится это блюдо? спросила официантка.
Что вы, нет-нет. Он с виноватым видом накинулся на еду.
Это все из-за жары. Вон в газете пишут, что опять какая-то женщина сегодня выбросилась в окно, с девятого этажа.
Батлер уронил вилку на пол.
Женщина, а на такое решилась! продолжала официантка, поднимая вилку. Лично я утопилась бы.
Что вы сказали?
Что сама я пошла бы лучше топиться. Я ж плавать-то не умею. Вот чего я хотела сказать
Нет-нет, не про вас про эту женщину.
A-а, про женщину? Которая с девятого этажа прыгнула? Щас газетку принесу.
Он попытался ее остановить; он не хотел видеть эту газету, нет, ни за что. Дрожащими пальцами он положил на столик доллар и поспешно вышел на улицу.
Но почему он решил, что это она? Он видел ее в четыре часа, а сейчас только двадцать минут восьмого. Прошло всего три часа. Ему на глаза попался газетный киоск, заваленный свежими газетами. Со сдавленным стоном он проскочил мимо киоска, помчался дальше, в изгнание.
Надо бы все-таки посмотреть. Не может быть, чтобы это Сара.
Но он понимал она. «Смерть деловой женщины: прыжок с девятого этажа». Он пропустил еще один газетный киоск и повернул на Пятую авеню. Начался дождь, крупные капли взбивали фонтанчики пыли, и Батлер, поглядев на заполнившую тротуар толпу, вдруг остановился, почувствовав, что не может ни идти вперед, ни вернуться назад.
Надо купить газету, пробормотал он. А то ведь и не усну.
Он добрел до Мэдисон-авеню и нашел там киоск; его рука ощупала пачки разных газет и выбрала по одной из каждой; но читать он не стал, свернул все в рулон и сунул под мышку. Он слышал, как по ним громко шлепают капли, а потом звук стал мягче, видимо, газеты совсем намокли. Подойдя к своему дому, он вдруг швырнул намокший сверток к двери, ведущей в подвал, и вбежал внутрь. Нет, лучше подождать до утра.
Он лихорадочно разделся, как будто не мог терять ни минуты.
Это едва ли она, все твердил он себе. А если и она, так какое это имеет ко мне отношение? Не могу же я нести ответственность за всех безработных в этом городе.
Благодаря этой фразе и двойной порции почти неразбавленного джина он заснул, но спал очень плохо.
Он проснулся в пять, после того как ему приснился сон, поразительно реалистичный. Во сне он снова разговаривал с Сарой Белнэп. Она лежала в гамаке на том крыльце, снова юная, почти по-детски мечтательная. Она будто бы знала, что ее скоро не станет. Ее сбросят вниз с большой высоты, и она насмерть разобьется. Батлер хотел ее спасти он плакал, он ломал руки, но ничего уже нельзя было предотвратить: слишком поздно. Она не сказала, что это он во всем виноват, однако взгляд ее, беспомощный, обреченный, упрекал за то, что он не смог ее уберечь.
Его разбудил какой-то звук это был шорох утренней газеты, упавшей у входной двери. Картины сна, душераздирающего и зловещего, снова растворились в глубинах, из которых появились, и теперь Батлер чувствовал себя опустошенным; но тут его сознание начала заполнять печаль, которая теперь стала неодолимой. Разрываясь между утраченным миром сострадания и миром подлости, в котором он существовал, Батлер выскочил из кровати, открыл дверь и поднял газету. Его глаза, со сна еще не очень хорошо видевшие, пробежали по расплывающимся заголовкам:
Смерть деловой женщины:
прыжок с девятого этажа.
Он подумал, что ему просто показалось На миг слова слились в сплошное серое пятно, а заголовок пропал. Батлер потер глаза кулаком; потом снова нашел то место, где две колонки сливались, а ниже шел репортаж; однако ничего подобного, под колонками он прочел:
Смерть деловой женщины:
прыжок с девятого этажа.
Он услышал, как в коридоре возится уборщица, и тут же бросился к двери:
Миссис Томас!
Невзрачная негритянка в очках, подвязанных шнурком, взглянула на него, отойдя от ведра.
Вот, поглядите, миссис Томас! вскричал он. Я что-то плохо вижу. Я болен! Мне надо знать, про что тут! Взгляните!
Он держал газету перед нею; он слышал, как дрожит его голос, словно напрягшаяся мышца.
Здесь действительно написано: «Смерть деловой женщины: прыжок с девятого этажа»? Вот здесь! Прочтите, будьте любезны!
Негритянка, странно взглянув на него, послушно нагнула голову к странице.
И в самом деле так, мистер Батлер.
Правда? Он на минуту прикрыл рукой глаза. Ну а вот тут, ниже. Есть там «миссис Джон Саммер»? Что, это миссис Джон Саммер? Смотрите внимательней.
И снова она как-то странно на него посмотрела, прежде чем уставиться в газету.
Все так и есть, мистер Батлер. Вот: «миссис Джон Саммер».
И, помолчав, добавила:
Вы и впрямь что-то расхворались.
Батлер закрыл свою дверь и снова улегся в постель, долго лежал, смотрел в потолок, а потом начал вслух повторять то, что снова и снова крутилось в его мозгу:
Я не должен думать, будто это из-за меня, потому что это не так. Ей предлагали другую работу, но она посчитала, что это ниже ее достоинства. И вообще не факт, что она помогла бы мне, окажись она на моем месте.
Он хотел позвонить в контору, сказать, что заболел, однако со дня на день ожидали приезда их молодого хозяина, Джорджа Эддингтона, и Батлер не осмелился остаться дома. Мисс Уисс только вчера отправилась в отпуск, и ей нашли временную замену, однако новенькую нужно было ввести в курс дела. Миссис Саммер она не знала, поэтому он мог не опасаться разговоров о случившемся.
Весь день стояла жара, никчемная, изматывающая жарища, из-за которой даже скрип стрелы подъемного крана и рев пневматических клепальных молотков на строительной площадке через дорогу казались какими-то приглушенными. В жару все звуки не похожи сами на себя; вскоре после полудня Батлера стало тошнить, у него кружилась голова. Беспокойно расхаживая по кабинету, он все-таки решил, что нужно пойти домой. И в этот миг все и началось Он отчетливо услышал, как громко тикают часы, стоявшие снаружи у двери кабинета, услышал этот тихий звон, который раздавался, когда они отбивали очередной час; и почти в ту же секунду он услышал вздох открывшейся входной двери, и кто-то вошел в приемную. Потом все стихло.
В первое мгновение он даже обрадовался, что кто-то пришел и придется его принять; потом, вздрогнув, понял, что боится чего-то хотя не мог уяснить чего, и направился к двери кабинета. Не дойдя до нее, он остановился. Рев клепальной машины возобновился, однако теперь казался совсем далеким. Батлеру почудилось, что часы перестали тикать, но нет, вот же он, этот их звук, отмерявший секунды, такие бесконечно долгие в этой душной тишине
Неожиданно он почувствовал, что не хочет знать, кто это там явился; и одновременно его мучило неодолимое любопытство. В углу его матовой стеклянной двери было прозрачное местечко, через которое можно было рассмотреть все помещение, но тут Батлер вспомнил, что в написанной краской его собственной фамилии на букве «Б» появилась широкая царапина. Сквозь нее он мог видеть пол и небольшой темный холл, выходящий в коридор, где стояли стулья для посетителей. Стиснув зубы, он прижал глаз к этой царапине.
Под стулом, загороженные одной из ножек, виднелись женские туфли. Подошва одной из них была повернута в его сторону, и он разглядел серый овал в середке. Затаив дыхание, он переместился к нетронутому матовым налетом углу. На стуле кто-то сидел точнее сказать, развалился на нем, будто от прикосновения к сиденью несколько сплющился. Он увидел поникшую руку и часть лица, прозрачно-бледного, невидимая фигура не шевелилась, это было страшное, неестественное оцепенение. Батлер тут же отскочил от двери, хватая ртом воздух.
III
Несколько минут он был не в состоянии отойти от стены, к которой в ужасе прижался спиной. Как будто он и это договорились друг с другом: если он не двинется с места, притворившись мертвым, то будет в безопасности. Однако из приемной не доносилось ни единого звука, и к Батлеру постепенно вернулось привычное рациональное восприятие. Он сказал себе: все это из-за переутомления; самым страшным было не то, что в приемной появился призрак, а что нервы у него в таком состоянии, потому он и смог его увидеть. Однако такие утешения помогали плохо: если его терзал этот жуткий страх, было уже не суть важно, откуда взялась причина из потустороннего мира или же из темных закоулков его собственного сознания.
Он снова и снова старался взять себя в руки. В конце концов, чего он так испугался? Звуки за дверью те же, что и прежде; и кабинет, и его собственное тело по-прежнему вполне реальны, по улице так же идут люди, спешат куда-то, а на призыв звонка вот он, стоит только протянуть руку тут же откликнется мисс Руссо. Он рассуждал дальше: наверняка можно найти естественное объяснение тому, что ему померещилось снаружи; во-первых, он не смог разглядеть лицо целиком, во-вторых, то, о чем он подумал, совсем не обязательно было именно тем в нынешние времена очень многим приходится подкладывать в туфли картонку. Ну и на крайний случай, он сам не ожидал, что сможет обдумывать это с таким хладнокровием в общем, если все зайдет слишком далеко и станет невыносимым, в любой момент можно свести счеты с жизнью и, таким образом, с любым кошмаром, вторгшимся в нее.
Именно последняя мысль заставила его подойти к окну и взглянуть на людей, бредущих внизу. Он постоял там немного, не поворачиваясь к двери, и все смотрел, как люди идут и идут по тротуару а еще на рабочих на лесах из стальных труб с той стороны улицы. Всем сердцем он рвался к людям, он отчаянно боролся с собой, хотел наконец их понять, у них ведь те же радости и печали, они же у всех более или менее общие, но это была неразрешимая задача. Ведь в глубине души он презирал их, да и вообще, о каком контакте с людьми можно говорить, пока у него в приемной сидит это. Вот с кем он теперь контактирует.
Батлер вдруг резко развернулся и, подойдя к двери, снова приник к прозрачной полоске. Фигура сдвинулась с места, еще больше осела вбок, и кровь тут же бросилась ему в голову, в ушах зазвенело: лицо невидимки, теперь обращенное к нему, было лицом Сары Саммер.
Он обнаружил, что сидит за столом, сотрясаясь от истерического хохота.
Сколько времени он так просидел? А потом он вдруг услышал тихий звук и узнал его почти сразу: это был шелестящий вздох входной двери. Он поглядел на свои наручные часы: было четыре часа.
Он позвонил мисс Руссо и, когда она вошла, спросил:
Есть кто-нибудь ко мне?
Нет, мистер Батлер.
А раньше никто не приходил?
Никто, сэр.
Вы уверены?
Я была в архиве, но дверь оставила открытой. Если бы кто-то вошел, я бы наверняка услышала.
Хорошо. Спасибо.
Когда она выходила, он глянул через открытую дверь в коридор. На стуле никого не было.
IV
Он принял на ночь сильное снотворное и потому смог немного поспать, так что на рассвете способность мыслить трезво и рационально была обретена вновь. Батлер отправился в контору, идти не хотелось, но он знал, что иначе он туда больше никогда не явится. Он обрадовался, что все же пересилил себя и вышел на работу, а около двенадцати в конторе появился сам мистер Джордж Эддингтон.
Да у вас совершенно больной вид, сказал Эддингтон.
Это от жары.
Надо бы вам сходить к врачу.
Схожу, сказал Батлер, но это все пустяки.
Что у нас тут творилось последние две недели?
Смерть деловой женщины:
прыжок с девятого этажа
Да ничего особенного, вслух произнес он. Вот только выехали со склада на Двухсотой улице.
Кому же эта светлая идея пришла в голову?
Вашему брату.
Прошу вас подобные решения согласовывать со мной. Возможно, нам придется вновь туда перебираться.
Простите.
А где мисс Уисс?
У нее мать заболела, я дал ей отпуск на три дня.
А миссис Саммер уволилась Кстати, я хотел бы с вами о ней поговорить, но позже.
У Батлера вдруг защемило сердце. Что он имел в виду? Он уже видел газеты?
Жаль, что отсутствует мисс Уисс, сказал Эддингтон. Я хотел просмотреть отчетность за последний месяц.
Давайте я возьму бухгалтерские книги домой, примирительно предложил Батлер. Подготовлюсь, и завтра мы с вами все просмотрим.
Да уж, прошу вас.
Эддингтон вскоре отбыл. Что-то в его тоне встревожило Батлера некая сдержанность, что ли, когда человека стараются подготовить к куда более крупным неприятностям. В нынешние времена о многом приходилось беспокоиться, подумал Батлер, а стоит ли, не слишком ли это? Он сидел за своим письменным столом, испытывая странную апатию апатию отчаяния, и, уходя на ланч, сообразил, что, оказывается, за утро ничего не сделал.
В половине второго, на обратном пути в контору, его вдруг обдало волной леденящего страха. Он шел, ничего не видя перед собой, под безжалостными лучами солнца среди монотонного черного и враждебного серого. Вой пожарной машины, ворвавшийся в вибрирующий воздух, он воспринял как зловещее предзнаменование очередного кошмара. У него в кабинете кто-то закрыл окна, он распахнул их настежь, навстречу этим изнемогающим от зноя механизмам на стройке с той стороны улицы. Потом, раскрыв гроссбух, уселся в кресло и стал ждать.
Прошло полчаса. Батлер слышал приглушенный стрекот машинки, на которой в приемной печатала мисс Руссо, и ее голос, когда она отвечала на телефонные звонки. Он слышал, как часы со скрежетом пробили два часа; он почти тут же взглянул на свои карманные часы: да нет, уже два тридцать. Он отер лоб: оказывается, пот бывает таким холодным. Шли минуты. И вот он вскочил с кресла, вытянувшись в струнку, когда услышал, как входная дверь открылась и медленно, со знакомым легким вздохом закрылась.