Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - Арнольд Дэвид

Дэвид АрнольдОчень странные увлечения Ноя Гипнотика

Внимание картинки

Нойотличный парень. Это понятно по тому, что в его комнате всегда порядок и система, он читает классные книжки и слушает классную музыку. Ной любит писать, делает это с за-видным постоянством и снабжает записи своими «диаграммами»  рисунками, точно отражающими ход его мыслей. А еще Ной не может понять, где находится, и почему вокруг всё так странно. Рисунки помогают ему передать момент и раскрыться читателю (чуточку, на самую малость).

И мне было супер интересно побыть кем-то другимНоем, в данном случае (хотя меня это беспокоило куда как меньше, чем его. Я тоже люблю порядок, книжки и классную музыку. И рисовать всякое).

Ной совсем не художник, но его рисунки отражают его характер. Они аккуратны и педантичны, как и всё его окружение. У него внезапно не самый аккуратный мальчишеский почерки мне бы хотелось это ухватить тоже, но мои слишком круглые «о» явно меня выдали. Приходилось стирать и снова писать, стирать и снова писать, чтобы быть больше Ноем, чем собой.

Это оказалось сложновот так вот взять и нарисовать хуже, чем умеешь. Но при этом всё ещё хорошо. Иногда побыть кем-то другим жизненно важно.

Больше всего люблю прическу Пенниввввууущ! Сколько волос!

Это часть первая

1. печаль сгущается под водой

Сейчас я вдохну поглубже и расскажу вам, о чем речь: впервые я обнаружил исчезающую женщину два месяца и два дня назад, когда лето уже начало повсюду расточать свои слащавые солнечные улыбки. Я был с Аланом, как обычно. Мы провалились в кроличью нору Ютуба, что с нами время от времени случается. Вообще говоря, я терпеть не могу Ютуб, главным образом потому, что Алан вечно такой: «Я просто обязан показать тебе эту штуку», но одна «штука» неизбежно превращается в семнадцать, и вот я уже смотрю, как морская выдра добывает вкусняшку из торгового автомата, а сам думаю: «Где, блин, я промахнулся?» Поймите: я не чужд подобных развлечений, но в определенный момент человеку стоит всерьез задуматься над своим жизненным выбором, если тот привел его на диванглазеть, как дрессированная зверушка нажимает на кнопочку, чтобы получить пакетик чипсов.

Спокойно и немного печально, но без пафоса я скольжу через воды бассейна семейства Роса-Хаас. Кайф.

Я бы остался здесь навсегда.

Для ясности: видео исчезающей женщины, составленное из сменяющих друг друга фотоснимков, длится чуть больше двенадцати минут. Оно называется «Одно лицо, сорок лет. Исследование процесса старения», а в инфе написано: «Ежедневные автопортреты с 1977-го по 2015-й. Я устала». (Мне особенно нравится последняя ремарка: исчезающая женщина как будто решила объяснить, почему не выдержала обещанные сорок лет.) В начале ей где-то двадцать с небольшим, светлые волосы длинные и пышные, взгляд лучится, как утреннее солнце сквозь водопад. Примерно к середине ролика помещение меняетсямогу только предположить, что она переехала,  но вещи на заднем фоне те же самые: акварельный горный пейзаж в рамке, фарфоровый Чубакка и всюду слоники. Фигурки, постеры, футболкиу нее прямо-таки мания слоников, точно говорю. Она всегда в помещении, всегда одна и, не считая переезда и вариаций прически, выглядит одинаково на каждом снимке: не улыбаясь, смотрит прямо в камерукаждый день все сорок лет.

Каждый божий день одно и то жеи вдруг перемены.

Ладно, пора перевести дыхание.

Обожаю этот момент: разбиваешь поверхность воды, вдох, мокрые волосы на жарком солнце.

Алан сразу:

 Чувак!

Сейчас, если честно, я бы предпочел одиночество.

 Это, типа, рекорд,  говорит Вэл.  Ты как там?

Еще несколько глубоких вдохов, быстренько улыбнуться, и

Следующий момент я люблю еще большекогда снова ныряешь. Под водой все чувства как бы обостряютсянаверное, из-за тишины и невесомости.

Вот что на самом деле нравится мне в плавании.

Первые кадры отсканированы с поляроидных снимков, но с течением времени разрешение фотографий увеличивается, а внутренний свет исчезающей женщины начинает убывать: потихоньку редеют волосы, потихоньку тускнеет взгляд, потихоньку усыхает лицо, обвисает кожа, сияющий юный водопад становится вялым ручейкомеще одна жертва в мутном болоте старости. И мне не столько грустно, сколько тоскливо, будто следишь, как тонет камень, которому не суждено достичь дна.

Каждый день все сорок лет.

Я посмотрел это видео уже больше сотни раз: вечером перед сном, утром перед школой, в библиотеке во время обеда, на телефоне посреди урока, мысленно в промежутках,  я прокручиваю в голове исчезающую женщину, как навязчивую песенку, снова и снова, и после каждого просмотра клянусь, что больше не вернусь к ней. Но, как неисправимый человек-бумеранг, всегда возвращаюсь.

Двенадцать минут на экране умирает человек. Здесь нет насилия, нет ничего аморального или постыдного, с ней не происходит ничего такого, чего со временем не случится со всеми нами. Ролик называется «Исследование процесса старения», но это обманка. Женщина не стареет, она исчезает на глазах. Я смотрю и не могу оторваться.

А вот и неизбежный толчок в плечо.

Пора вернуться в мир дыхания.

2. хрупкий треугольник

 Ну блин, Ной! Ты, что ли, утопиться пытаешься?  Вэл на надувном матрасе посреди бассейна потягивает нечто вроде дайкири домашнего приготовления; на лице огромные темные очки.

 Реально,  говорит Алан, закидывая в рот пригоршню карамельного попкорна. Он не расстается с этим жестяным ведерком (на котором картинкарезвящиеся в заснеженном лесу олени) с самого обеда.  Треугольник у нас очень хрупкий, йо. Если ты утонешь, вся система полетит к чертям.

Валерия и Алан Роса-Хаасблизнецы. Их дом в двух шагах от нашего, к тому же у них есть замечательный бассейн, а мистер и миссис Роса-Хаас редко бывают дома, так что сами понимаете.

С Аланом я познакомился сразу же после нашего переезда в Айвертон. Ему, как и мне, было двенадцать лет, он пришел к нам в гости, играл у меня в комнате и вдруг сообщил, что считает себя геем, ну и я такой: «Э-э ну ладно», а он: «Ну, типа, вот»  короче, полный дурдом. Потом он велел мне никому не рассказывать, и я пообещал, что не буду. А он говорит: «Если проболтаешься, я твоего хомяка обоссу». В то время у меня жил ревматичный хомяк по кличке Голиаф, и мне, конечно, не улыбалось, чтобы на него мочился какой-то левый чувак, поэтому я поклялся Алану, что буду держать рот на замке. Позже я узнал, что стал первым, кому Алан открылся, хотя в двенадцатилетнем возрасте я и понятия не имел, насколько это важный шаг. Тогда я думал только о том, что моему хомяку грозит опасность. Я даже спросил Алана, почему нельзя никому рассказывать, и он заявил, что я все равно не пойму. Через пару лет он совершил настоящий каминг-аут, и ребята обзывали его ужасными словами, отскакивали на километр, сталкиваясь с ним в коридорах, садились подальше от него в столовкене все, но очень многие,  и вот тут я понял, до чего он был прав.

 Я не собирался тебе говорить,  признался он мне тогда, в двенадцать лет.

По словам Алана, его прямо-таки распирало изнутри, как бутылку кока-колы, если ее хорошенько взболтать, и я просто оказался рядом, когда сорвало пробку. А я заверил, что меня его ориентация не смущает. По крайней мере, пока он не трогает Голиафа.

Мы заключили соглашение.

И потом вместе отлили из окна на улицу.

А на самом деле я полюбил Алана с самого момента знакомства. И он меня тоже очень полюбил. Будучи помладше, мы частенько обсуждали, как все обернулось бы, окажись я тоже геем, на что он вечно замечал: «Вряд ли я на тебя запал бы, Оукмен», и тут я обычно демонстрировал крепнущий бицепс, поднимал одну бровь и медленно качал головой, будто говоря: «Как против такого устоять?», и мы хохотали, воображая, будто так оно и есть. Представляли, как поженимся, купим хижину где-нибудь в горах и станем коротать дни за плетением корзин, приготовлением еды в чугунных котелках и беседами о разных глубоких вещах.

Но это было давным-давно.

 Кстати, кто нам это принес?  интересуется Алан, примостившись на трамплине и болтая над водой сморщенными от влаги пятками.

 Кто принес нам что?  переспрашивает Вэл.

 Да вот эту дрянь.  Он поднимает над головой уже пустое ведерко.

 Вообще-то, ты только что занимался любовью с этим попкорном,  говорит Вэл,  а теперь, когда дело сделано, оскорбляешь его?

 Он не о том,  поясняю я, бултыхаясь у края бассейна.

 Именно. Никто не покупает такие вещи для себя,  говорит Алан.  Это явный подарок для галочки, абы что. При нем должна быть открытка со словами: «Вы для нас пустое место».

Вэл сразу возражает:

 Знаешь, по-моему, обычный жест вежливости, но я непременно выскажу твое неудовольствие Лавлокам, когда снова их увижу.

 Постой-ка, ты про тех самых Лавлоков? С Пидмонт-драйв?

 Они заходили на ужин вчера вечером. Ты был на практике.

Алан кидает пустое ведерко в бассейн и ныряет следом с воплем «Будьте прокляты, Лавлоки!».

Вэл закатывает глаза, потом откидывается обратно на матрас. В отличие от Алананеизменно бледного, поскольку он унаследовал от отца так называемую «расцветку Хаасов»,  Вэл первая из нас покрывается загаром. В детстве я ее считал всего лишь надоедливой сестрицей лучшего друга, раздражающим фактором, наподобие жужжания назойливой мошки. А потом настало лето перед старшими классами, и однажды она открывает мне дверь, а я вдруг начинаю мямлить: «Э-э привет, Вэл ну, как бы э-э»  разбитый наголову внезапной мыслю, что секс, возможно, не такая уж и гадость.

Как обухом по башке, вот ей-богу.

Не знаю, шла ли трансформация постепенно, исподволь, прямо у меня под носом, или же все переменилось за одну ночь, но неожиданно присутствие Вэл перестало казаться мне утомительным. В том году я пригласил ее на школьный бал, и она сказала «да», и было немножко неловко, ведь мы знали друг друга тысячу лет, но я не сомневался, что надо хотя бы попробовать. Мы и попробовали. И вот что получилось: мы держались за руки в коридоре целых две минуты, пока Алан нас не заметил; решив, что это шутка, он хохотал до колик, но потом сообразил, что никакая не шутка, и совсем слетел с катушек.

Тогда мы последний раз держались за руки, и тогда же Алан первый раз обозначил нашу троицу как «хрупкий треугольник».

И все-таки, не стану врать, я и раньше думал о Вэл в этом смысле. У нее есть своё особое обаяние: она умная, но без высокомерия и к тому же умеет ненавязчиво пошутить. Просто отпускает при случае уморительные фразочки, будто себе под нос, ни для кого конкретно, и тебе остается только радоваться, что повезло оказаться с ней рядом.

Опять же, у нее идеальная грудь.

Алан переплывает бассейн на спине. Он явно прибавил в скорости, и я почти готов похвалить его вслух, но знаю, что услышу в ответ: «Тебя не хватает в команде, Но. Ты нам нужен, Но. Как спина, Но? Все нормально, Но?»

 Все нормально, Но?  ни с того ни с сего спрашивает Вэл. Надо полагать, побочный эффект треугольника, почти телепатия.

 Ага,  отвечаю я,  думаю, уже поправляюсь.

Она сдвигает огромные солнечные очки на лоб:

 Чего?

Тьфу ты!

 Извини,  говорю я.  Решил, ты про спину спрашиваешь.

 Нет, ты просто как-то завис. Хотя раз уж на то пошло, как спина?

 Нормально.

 Значит, уже поправляешься?  Она позволяет очкам сползти обратно на переносицу, отпивает дайкири и пристально смотрит на меня. Вэл умеет создать напряжение.

Я вылезаю из бассейна и направляюсь к трамплину.

 Доктор Кирби вроде велел тебе не переутомляться,  напоминает она, но бассейн большой, и ее отнесло на матрасе в противоположный конец, так что я делаю вид, будто не слышал. Может, мне и удалось сбежать от проницательного взгляда Вэл, но ее первый вопрос выбирается вместе со мной из воды и преследует мокрой тенью: «Как ты, Но?»

Теперь я на трамплине, на самом краю. Солнце почти зашло; надвигаются теплые сумерки, какие бывают только в конце лета, когда воздух струится, словно молоко, и очень приятно, но при этом грустно наблюдать, как день вот так умирает прямо на глазах, а ты ничего не можешь поделать. Похоже, у лета много общего с исчезающей женщиной.

«Как ты, Но?»

Знаете, однажды летом, когда мне было восемь (еще до Айвертона), я ездил в лагерь. Там я завел кучу новых друзей, и они научили меня стрелять из рогатки; там я выкурил первую (и единственную) сигарету, а у одного парнишки была фотография дамы в неглиже, послужившая поводом для познавательной беседы, откуда я узнал, что секс не ограничивается поцелуями в голом виде. После лагеря я вернулся домой, к своим старым друзьям, и обнаружил, что они ничего не знают про сигареты и рогатки. И даже не знают, что секс не ограничивается поцелуями в голом виде.

Как бы я ни любил Алана и Вэла я их очень люблю,  иногда у меня возникает такое ощущение, что они тоже не слыхали про рогатки и сигареты. И до сих пор считают, что секс ну и так далее.

В противоположном конце бассейна Вэл сползла с матраса, схватила одну из длинных надувных макаронин и дубасит Алана по голове, он в ответ брызгается, и они по-летнему беззаботно хохочут.

Я закрываю глаза и ныряю, полностью отдаваясь воде, и там, в ее блаженном покое, воображаю диаграмму собственного сердца.

В тех областях, которые раньше занимали самые важные для меня люди, теперь поселились «Мой год» Милы Генри, исчезающая женщина, пропавшая фотография и старик Зоб. Сам не знаю, как и почему так вышло.

Я называю их своими странными увлечениями.

3. некоторые мысли об Айвертоне, о доме и дороге по дороге домой через Айвертон

Айвертон, штат Иллинойс,  воплощение живущей в нем молодежи: ей выдали ключи, кредитку и разрешили болтаться допоздна, и теперь она думает, что свое говно не пахнет. Окраины города застроены безвкусными кирпичными домиками, каждый из которых выглядит клоном соседнего, подъездные дорожки и гаражи ломятся от сияющих внедорожников, газоны раздражают взгляд своей неестественной зеленью, а деревья растут подозрительно симметрично.

 Знаешь, насколько Айвертон белый?  спрашивает порой Алан.

 Насколько?  отвечаю я.

 Настолько, что снега не видно.

Мать Алана и Вэл родом из Сан-Хуана, Пуэрто-Рико, а у их отца голландские корни. («Роса всегда первые»,  только и говорит миссис Роса-Хаас, когда кто-нибудь спрашивает об их двойной фамилии. Судя по всему, исключительно на таком условии она согласилась выйти за мистера Роса-Хааса.) В городках вроде Айвертона наполовину пуэрториканцам живется непросто: одни считают Алана и Вэл белыми, а другие без конца допытываются: «Нет, ну серьезно, откуда вы на самом деле?»

В прошлом году один тип в команде по плаванию пристал к Алану с тем же вопросом, и Алан ответил: «Из Айвертона», на что парень пояснил: «Да нет, в смысле, на самом-самом деле», и Алан ему говорит «А-а-а вот ты о чем, а я думал, ты спрашиваешь, откуда я на самом-самом-самом-са-а-амом деле», отчего бедняга покраснел как рак, притворился, что у него звонит мобильник, и поскорее свалил.

Вэл и Алан постоянно сталкиваются с такой ерундой и обычно делают вид, что им наплевать, а может, и правда наплевать, откуда мне знать. Но я никогда не забуду, как однажды Алан сказал:

 Похоже, город ждет от меня, что я буду либо Роса, либо Хаас. А одновременно и тем и другим меня не хотят принимать.

Так что у Айвертона есть и ключи, и кредитная карта, но боже ты мой, как же тут воняет.

Однако я уже на полпути к дому, и надо признать, что в ясную летнюю ночь по Айвертону очень даже можно гулять.

Некоторые возразят, что ходьбасамый медленный способ попасть из точки А в точку Б, и будут правы, но для меня перемещение из точки А в точку Бдело десятое. Главную ценность представляет собственно ходьба. Это тем более верно, когда я иду в гости к Роса-Хаасам или обратно, потому что на полпути между семьей и друзьями я ближе всего к своему подлинному «я».

Я заворачиваю в наш тупичок, мимо разнообразных автомобилей семейки Оукменов: вот стоит мой хетчбэк «хендай» (который Алан называет «хентай»), отцовский «понтиак» (с деревянной отделкой и задним сиденьем, развернутым в сторону хвоста) и древний «лендровер» матери. Если хорошенько прислушаться, можно услышать коллективный презрительный смешок соседей.