Хрустиков?
Она кивает:
Или еще чего.
Мам, нам уже не по семь лет.
Мне тоже, парирует она, но я обожаю хрустики.
А есть у вас «Читос»? спрашивает Алан.
В ответ мама морщит нос:
Может, рисовых крекеров?
Я вмешиваюсь, пока Алан не начал изображать, будто любит рисовые крекеры.
Спасибо, мам. Мы пока обойдемся.
Когда она уходит, я отыскиваю старый плейлист Radiohead. Вэл ставит ноут на пол, ложится на другом конце кровати валетом, а потом и Алан плюхается рядом со мной, и мы уже втроем таращимся в потолок, слушая музыку. Иногда простые вещи и сложные вещиэто одно и то же, и тут как раз такой случай, наша троица слушает музыку, лежа бок о бок в одной кровати, и мы настроены на одну понятную лишь нам частоту.
Представь, что Айвертонсцена, почти шепчет Вэл, шоу подходит к концу, и эта вечеринка будет нашим прощальным поклоном.
Как драматично, замечаю я. К тому же выпускной год еще даже не начался. А кроме того, кто сказал, что после школы мы расстанемся?
Алан присмотрел себе курс анимации в университете Де Поля. Вэл, неуклонно пополняя свое фотопортфолио, говорит о Чикагском институте искусств с тем же восторгом, как Рори Гилморо Гарварде. И если отвлечься от недавних мук выбора, меня очень даже утешает, что лучшие друзья через год не уедут учиться на другой конец страны.
Что слышно про стипендии? спрашивает Вэл.
Я мог бы рассказать им про звонок тренера Стивенса, но знаю, что услышу в ответ. Мои шансы в следующем году попасть в Милуоки обрадуют Алана и Вэл еще больше, чем моих родителей. Если предположить, что они поступят туда, куда собирались, пара часов езды до университета Милуоки позволит сохранить наш треугольник в целости.
Но есть и другие способы его удержать.
Может, мне просто найти работу в городе, говорю я, пропуская вопрос мимо ушей. А колледж отложить на потом.
Ной.
Вэл.
Не смеши.
Я серьезно.
И чем бы ты занялся?
В мире полно возможностей, Вэл. Уверен, для такого крепкого парнишки, как я, все двери открыты.
Вот ты так говоришь, но сам-то понимаешь, что в конце концов очутишься в «Старбаксе».
Встревает Алан:
Говорят, у них там потрясающие бонусы. На что Вэл сует ему пятку в нос.
Алан отмахивается, после чего мы пару секунд просто лежим и слушаем Everything in Its Right Place, которую я считаю своим личным гимном: голые стены, книги на полках в алфавитном порядке, все белое или пастельное, идеально ровные стопки бумаг на столе.
Потом я говорю:
Знаете что?
Что? спрашивает Вэл.
Помнится, когда Пенни была помладше, но быстро росла, временами я прямо-таки видел, как ее накрывает понимание, что она не всегда будет ребенком, и тогда она снова впадала в детствоначинала говорить тонким голоском или виснуть на маме, от чего давно отучилась.
Чем больше я отдаляюсь от друзей, тем сильнее мне хочется притянуть их к себе.
Люблю я вас, ребята. Я обхватываю одной рукой Алана за шею, другойВэл за лодыжки. Люблю вас обоих, люблю наше лето и не променяю вас ни на кого другого.
Песня заканчивается, и начинается другая, Daydreaming, одна из тех, что сочатся меланхолией, как тонущий танкернефтью.
Вэл садится и хлопает в ладоши:
Ладно, мальчики. Мы не станем просиживать весь день в стерильной спальне, слушая никчемную музыку, как
Никчемные? подсказывает Алан.
Именно. Мы не никчемные. Мы молодые, энергичные, жаждущие, у нас есть, знаете ли
Жажда?
Неутолимая жажда, я хотела сказать. К счастью, я как раз знаю подходящую вечеринку для таких бойких детишек.
Я сгребаю ноут с пола, возвращаю его к себе на живот и запускаю «Девочек Гилмор» с того места, где прервался:
Меня вы ни за что не заставите.
Вэл наклоняется ко мне так, что над экраном видны только ее глаза:
Ной.
Имею право.
Будет очень жаль, если я случайно заспойлерю концовку.
Я медленно поднимаю взгляд, уставившись ей в глаза:
Не посмеешь.
Если бы брови могли пожимать плечами, именно такое движение они бы и сделали.
Ни за что не угадаешь, кто сбежит в Калифорнию.
Не смешно.
Или кто поженится на круизном лайнере.
Ты серьезно думаешь, что я пойду на какую-то идиотскую вечеринку, лишь бы не слышать спойлеров «Девочек Гилмор»?
Или кто не попадет в Гарвард.
7. я иду на идиотскую вечеринку
Уилл и Джейк Лонгмайры давно завладели пальмой первенства среди школьных мерзавцев и с каждым годом карабкаются по ней все выше. Кроме того, что немаловажно, они реально привлекательные, но привлекательность у них того же сорта, как у Лохте или братьев Хемсвортов, а именно: когда их видишь, сразу возникает неодолимое желание дать им в табло. И я бы стыдился таких мыслей, но мне случалось видеть, как они обращаются со своими подружками, и случалось слышать, как они «шутят» над Аланом, так что, хоть я их и не бью, мечтать не вредно.
Дом Лонгмайров отделяет от дороги газон размером с футбольное поле, и если выбирать среди особняков Айвертона самый большой, самый расфуфыренный и самый айвертонский из всех, то у нас есть победитель. Вэл паркует свой черный «БМВ» между двумя другими «БМВ», и мы втроем выбираемся из машины. Алан вытаскивает из багажника ящик с бутылкамивроде бы пиво, но, как бы так сказать, с налетом гламура.
Вопреки здравому смыслу, я спрашиваю, что это.
Ящик «Ураганов», отвечает Алан.
Ящик чего?
«Ураган», пивной коктейль.
Звучит катастрофично.
Только примерно с четвертой бутылки, бро.
Вообще-то, я не очень пьющий. Нет, я прикладываюсь по случаю, но слово «пьющий» обычно вызывает в воображении потный лоб и стеклянные глаза, а я предпочитаю все же сухой лоб и ясный взгляд. Как-то так.
А там? Я показываю на пластиковый пакет, который Алан держит в другой руке.
Бульгоги, говорит он. Корейское барбекю. Только не такое барбекю, как обычное барбекю. Бульгогиэто вообще отдельная тема.
Мы пересекаем лужайку перед домом, которая состоит из самых идеальных травинок, известных человечеству, и внезапно ворот футболки начинает меня душить.
У тебя все нормально, Но? спрашивает Вэл. Ты какой-то взъерошенный.
Все отлично. Только я не знал, что нужно приносить угощение.
Алан ухмыляется:
Сынок, это никакое не угощение. Хрен мы с кем поделимся.
А, ну ясно, но вообще-то я с самого начала не хотел идти, так что вот.
Не напрягайся, чувак, успокаивает меня Вэл. Сейчас войдем, раздобудем тебе выпитьсам будешь рад, что выбрался, обещаю.
И кто знает, добавляет Алан, может, удастся покончить с сексуальной дискриминацией затворников.
Сколько бы я ни убеждал Алана, что пока не собираюсь заниматься сексом, он мне не верит. Ну и ладно, с годами я и так подошел слишком близко. Пар десять трусов выкинул, только чтобы у родителей не возникало лишних вопросов в дни стирки. (Знаю-знаю. Но проще прикинуться, что не имеешь понятия, куда исчезает белье, чем объяснять подобные вещи.) В смысле, я вот к чему: решение о воздержании я принял не из-за отсутствия желания или возможностей. Жутко старомодно, я в курсе, но на самом деле вот в чем: по-моему, секс очень влияет на глубину отношений. Мне известно, какое значение он может иметь и как радикально способен сдвинуть отношения в ту или другую сторону, и для меня это весомый аргумент: можно запросто все протрахать (выражаясь фигурально). Нас, честных идейных девственников, мало кто понимает, но я не парюсь.
Вэл останавливает нас, чтобы сделать селфи на фоне дома, и поскольку я уверен, что у меня на лице все написано, то надеюсь, что она хотя бы не станет выкладывать снимок. Год назад мне было бы все равно, но год назад у Вэл не было 100 k фолловеров.
А теперь Валерия Роса-Хаас стала вроде как звездой соцсетей. Полагаю, многие хотели бы оказаться на ее месте, но для нее главное другоесобственно фотография. Начиналось все с обычного набора: уличные пейзажи, пропущенные через зернистые фильтры, прогулки на рассвете, прикольные ботинки в полумраке. Постепенно у нее сложился фирменный стильтщательно выстроенные композиции по мотивам любимых фильмов: узнаваемые предметы одежды или вещи персонажей; книги, которые они обсуждали; диски, которые они слушали; географические отсылки, тематические цвета. Все сделано очень мастерски и со вкусом, и если число подписчиков хоть о чем-то говорит, то я не единственный, кто так считает.
Свои посты она иногда сопровождает снимками с социальным подтекстом, из которых мне больше всего нравится кадр с мужиком в зоопарке: он уткнулся в свой телефон, а с другой стороны толстой стеклянной стены его разглядывает горилла. Вэл добавила к фото простую подпись: «В клетке».
В следующем году она всех уделает в арт-школе.
Чем ближе мы к дверям, тем заметнее дрожит земля: рокот басов, гул болтовни и хохота; дом буквально подпрыгивает, громкость вывернута на максимум. Вэл прокладывает нам дорогу, без звонка распахивая дверь, и мы с Аланом тянемся следом. Внутри полно народу: пьют, хохочут, обнимаются, разговаривают. Мы пересекаем фойе, где у входа стоят старинные напольные часы с маятниками, по две штуки с каждой стороны. С потолка свисает массивная люстра, у левой стены поднимается широкая винтовая лестница. Одним словом, современная вариация Гэтсби. Вэл, в лучших традициях Ист-Эгга, ненавязчиво оказывается в центре вниманияни разу не повысив голос и ничего особенного не делая, она почему-то выглядит круче всех нас.
Эй, Но, говорит Алан, указывая на люстру, эта штука даже больше твоего «хентая».
Примерно в то же время я принимаю очень важное решение: сегодня точно напьюсь. Блестящий от пота лоб, стеклянные, как дешевые бусины, глаза. Это мой единственный шанс выжить.
Кухня здесь не столько кухня, сколько храм еды и напитков: двухдверный холодильник, сводчатые потолки, сияющие котлы и сковороды, подвешенные над стойкой, неоштукатуренная кирпичная кладка. Могло бы выглядеть весьма живописно, если бы все вокруг не было завалено банками и бутылками, пакетами чипсов и пластиковыми контейнерами, похоже, прошедшими через руки хирурга-экспериментатора.
Обстановка рождает у меня жгучее желание надеть толстые резиновые перчатки, взять пылесос помощнее и оторваться как следует.
На всякий случай предупреждаю, говорит Алан, видя, как я вытаскиваю «Ураган» из ящика, эти штуки восьмиградусные.
Не будучи, как уже говорилось, специалистом по части выпивки, я пропускаю его слова мимо ушей и хорошенько прикладываюсь к бутылке. Коктейль вишневого цвета и напоминает по вкусу леденцы, он быстро заканчивается, так что я тут же открываю вторую бутылку и с каждым глотком все больше ощущаю в себе силы вступить в настоящую беседу с другим человеком, не испытывая позыва засунуть кулак себе в рот. Или в рот собеседнику. Или хоть кому-нибудь.
Прихлебывая «Ураган», я без особого плана прогуливаюсь вокруг.
За домом обнаруживается огромный бассейн, в сравнении с которым бассейн моих друзей кажется детсадовским лягушатником. Естественно, и тут полно народу: гости пьют, карабкаются на бортики, целуются на гигантском надувном лебеде, подтягиваются на трамплине, брызгаются, вопятсплошной «Повелитель мух», да и только.
Вот и второй бутылке конец.
Направляюсь на кухню за третьей через бесчисленные комнаты особняка; всюду полно ребят, знакомых мне по школе, но попадаются и новые лица. В конце концов меня затягивает в столпотворение танцующих, к эпицентру гремящего стерео, я отдаюсь музыке и внезапно уже танцую с какой-то девчонкой, не успев даже спросить, как ее зовут. Она очень даже ничего, так что я не парюсь, но здесь и без того парилка, к тому же «Ураган» подбрасывает мне интересный вопрос: я и правда родился таким неотразимым или же тут повлияло воспитание?
Так ты вчера был в этой же одежде? спрашивает девица.
Теперь мы стоим у стены, на обочине танцевального буйства. В какой-то момент мы решили отдохнуть (от танца, уточняю я для себя, а не от моей врожденной неотразимости), и я рассказываю ей про свою увлеченность Генри Дэвидом Торо, вдохновившим меня носить каждый день одну и ту же одежду.
Ну да, и вчера, и позавчера, и позапозавчера, и так далее. То есть Девчонка делает шаг назад, вопросительно подняв брови.
Да нет, просто у меня десять пар одинаковых штанов и футболок. И я их надеваю по очереди, понимаешь?
Она медленно кивает, потягивает пиво и оглядывается по сторонам.
Я продолжаю распинаться:
Так что одежда у меня суперчистая, я вот к чему
(Ну ты красавчик, Оукмен, не отклоняйся от темы свежего белья, все идет отлично.) Не знаю, зачем я слушаю свой внутренний голос, но я его слушаю.
Между прочим, муки выбора реально утомляют.
И я, точно завзятый соблазнитель, рассказываю девице, как пошел с мамой в магазин, выбрал любимый комплектузкие темно-синие штаны с подворотами и белую футболку с Дэвидом Боуи (на картинке он курит, а поверху идет надпись большими буквами: BOWIE) и купил сразу десять штук. К ним я добавил пару высоких коричневых ботинок на шнуровке, на чем и остановился. Вэл называет эту комбинацию «синий Боуи».
Помогает оптимизировать повседневность, продолжаю я, но, как я уже упоминал, катализатором послужил Торо. «Мы растрачиваем нашу жизнь на мелочи»вот как он говорил, и это чистая правда, согласна? Хотя я знаю, о чем ты думаешь.
Это вряд ли, говорит моя собеседница, но я продолжаю:
Ты думаешь, что большинство перерастают фазу Торо, оставляют ее в прошлом, а сами такие: «Ой, как мило, в юности я считал Торо таким крутым», но мне пофиг. Я обожаю Торо и его офигенскую философию простоты. Особенно крут «Уолден», согласна? Ты читала? Глоток «Урагана». Идея в том, чтобы отбросить весь шлак, поселиться у озера и сочинять. Кстати, Мила Генри именно так и поступила. Вишнево-пивная мудрость из меня так и хлещет! Я тебе гарантирую, что ни один из них не парился, сколько дней прошло с предыдущего раза, когда они надевали любимую футболку. «Упрощайте, упрощайте». Вот я и стараюсь, по-честному стараюсь. Как-то так.
Только теперь я замечаю, что передо мной уже не та девчонка, с которой я разговаривал перед этим. Новая девчонка хлещет из одноразового пластикового стаканчика жидкость, по запаху похожую на неразбавленный виски. Она хихикает:
Ты такой прикольный, Джаред.
Какой Джаред?
Девица начинает истерически хохотать:
Вот видишь? «Какой Джаред?» Она взмахивает руками, и часть выпивки выплескивается на пол. Ой, блин, как меня плющит Ну и?
Вокруг кипят такие страсти, что я мог и потерять нить разговора.
В смысле?
Что ты сказал? спрашивает она.
Я вообще ничего не говорил!
Она снова хохочет, машет руками и снова проливает виски: девица совершенно пьяна. Кстати о выпивке: в следующий раз нужно прихватить сразу две бутылки, эта вишневая фигня просто офигенная.
Давай, Джаред!
Очевидно, устав от разговоров, девица втаскивает меня в гущу танцующих, пятится, тычась задом мне в пах, танцует мимо ритма, а затем медленно и торжественно поднимает одноразовый стаканчик, веером выплескивая остатки содержимого на пол вокруг нас.
Я высматриваю Вэл или Алана в надежде на поддержку. Вэл нигде не видно. Алан, прислонившись к нагромождению динамиков, целуется с Леном Ковальски, теннисистом, который в прежние времена каждые вторые выходные забрасывал наш дом яйцами.
С другого конца комнаты мне улыбается незнакомая девушка. Она симпатичная и запоминается благодаря ярко-голубой косынке, стягивающей волосы.
Джаред!
Я оглядываюсь на свою собеседницу:
Чего? Ладно, побуду Джаредом.
Поехали в Ванкувер, лепечет она прямо мне в лицо, и я различают аромат ее дыханияголовокружительная смесь сладкой кукурузы и древесного угля.
Я скидываю ее руку с шеи, попутно размышляя, как эта рука там вообще оказалась.
А что там в Ванкувере?
Она хохочет, будто я остроумно пошутил, потом выкрикивает:
Трава, чувак! После чего поскальзывается в луже собственной выпивки иопаньки, уже валяется на полу.
Играет следующая песня, свеженький трек Понтия Пилота, и вокруг начинается форменное буйство. Я стараюсь не вслушиваться, помогаю бедняге подняться и веду ее к дивану в соседней комнате.
Т-ты ты обалденно милый, бормочет она, тыча пальцем мне в грудную клетку. Мир такой ужасный, Джаред. Ужасный и поганый. А ты нет. Ты уж-жасно милый!
Я усаживаю девицу на диван, пристраиваю ее затылок на подушку и говорю первое, что приходит в голову, мою любимую цитату из книги «Мой год»: