Честно говоря, даже сейчас, когда я относительно трезв, не могу вспомнить, о чем мы тогда говорили. Вроде беседа была по-кайфу (это с Курго-то? Ха.) Мы врезали еще пару раз (не более). Вода то убы вала, то прибывала, я чувствовал себя повелителем воды, главнокомандующим Н2О. Или того самого о-аш? Спустя какое-то время (мне показалось, что я нахожусь в ванной целую вечность, куда там Олафу Стэплдону с его миллиардами лет) воскрес, чувствуя себя освобожденным от бремени мессии, и обратился к себе с такой примерно речью: восстань, о раб! Ибо ты больше не раб. Эту мысль проваривал минуты четыре. Или шесть. А кто, собственно, сказал, что я был рабом? Если нет, если это не так (рассуждать мы будем, естественно, строго логически) честно говоря, мне эту мысль и сейчас закончить в лом, потому что я уже пьян. Хотя напиться как тогдаэто была бы самая настоящая поэзия. Теперь я почти не пью.
Я встал. То есть попытался. Встань и иди! Восстань! Восстань на площади Восстания. Скрючившись над бортиком ванны, я созерцал психоделическую картину: тапочки Курго плавали над безумным стеклом водышашки кафеля маячили черным и белым, мне хотелось принять горизонтальное положение, вырубиться, лечь и не маячить. Склеить слои. Еще мне хотелось того же самого. Горячая вода расслабляла. Что это такоето же самое? Послезавтра мне предстоит, пройдя через ряд красивых американских грузовиков, опять вытерпеть натиск одной недотраханной дуры. Ее нежность, так называемая нежность, обламывет так, что хоть кричи. Нет, лучше я останусь с Курго. По крайней мере, на то время, на которое она остается со мной. Да. Красиво.
Надо выходить. Надо. Мы пришли к матери-воде, но пора возвращаться на грешную землю. Вынуть бы нежно Кургошу из ванны, отнести на руках в спальню и целовать, целовать, целовать. Лажа, какая гадость. Курго не надо целовать, ей надо воткнуть, ввинтить, вставить. Тонкостей она, как и любая среднестатистическая женщина, не понимает. Прелюдия вовсе не нужна женщинам, она нужна мужикам. У меня подозрение, что все сексологи, пишущие умные книги, на самом деле чистые теоретики, то есть девственники. Моя практика говорит о другом. Любая прелюдия, короткая или длинная, раздражает баб. Если женщина настроилась на секс с тобой, то это означает только то, что она хочет твою колбасу. Какая там тантра, дао и прочее. Употребив по малоумию подобные термины, можно, собственно говоря, лишиться трахалки. В лучшем случае прозвучит вопрос: «Ты меня е будешь или нет?»
Ну что за дряни, куда же делась поэзия. Или вся эта поэзия, Кама-сутра, напримервыдумка? Что-то не верится. Времена не те? Получается, что мы тупим, читая стервам стихи и даря розы. Как банально! Ну, роз-то, да и цветов вообще я уже давно не дарю. А стихи еще читаю. Иногда свои. В моей памяти накрепко засели два облома, когда я дарил цветы. Один раз я подарил гвоздику своей первой девушке. Девушка! Ого! Она была такой же девушкой, как якитайским мандарином. Если не половина, то по крайней мере, треть Питера ее познала до меня. Две третипосле, впрочем, это не факт, а мои домыслы. Я, конечно, говорю о мужских третях Питеранасчет женских и прочих не знаю. Очень быстро подруга выбросила цветок в окно трамвая, в котором мы ехали, мотивируя это тем, что подарок несвоевременен. Или это я его выбросил? Да, я. Я был зол. Начался скандал (еще долго после этого я воспринимал подобные бабские выкрутасы серьезно), ведь нам было нужно съездить куда-то по делу, а тут этот мудак Марк приперся со своим цветком на свидание. Во второй раз (прошло лет десять) я подарил своей коллеге букетик мать-и-мачехи. Не люблю я эти дурацкие розы, да никогда и не любил, это во-первых, а во-вторых, никаких таких цветов на данный момент и не было. Мы гуляли в лесу. Я тогда работал в театре. Приехав на гастроли, у нас оказалось свободное время, и, вместо того, чтобы торчать у автобуса и тереть бесконечные театральные анекдоты, я повел ее в лес. Мне нужно было поговорить. У меня так всегда: перед тем, как что-то сделать, я пытаюсь обосновать свое действие. Вот и сижу у корыта, которое мне кажется разбитым. Мы пошли втроем: я, она и осветитель Толик. Его я не звал, но он как-то сам собой нарисовался. По дороге в лес я нарвал цветов и подарил ей; ничего удивительного не было бы, если б коллега Толик не протирал какие-то светлые идеи, а Марина внимала ему. Хранили сакральное молчание. Цветы были незаметно (для Марины, а не для меня) выброшены. Неужели уже тогда она его любила? Ну и тупица же я. Смешно то, что потом, спустя несколько лет, она вышла замуж за Толика. Вот и дари им цветы! Родила, и живут они прекрасно. Смешно. Смейся, паяц. Тогда она мне нравилась, хотя, конечно, любовью это назвать было нельзя. Марина даже приезжала ко мне в гости, и мы совершили по осени психоделическую прогулку на Фудзияму. В часе ходьбы от моего дома, на берегу Финского залива, находилась изрядная гора пескатеперь ее нет. Намывка. Я называл ее Фудзиямой. Взгромоздившись на нее, я воображал себя улиткойпривет Стругацким. Из воды вырастало что-то вроде башнитруба с лестницей, высотой девять метров. Наверху была площадка, на которой я любил перекуривать. К трубе вели хлипкие полузатопленные мостки. Я сделал ее портрет на слайде, орво-у-тэ-восемнадцать, а потом уложил спать. Хотя кто кого укладывалвопрос. Она стелила очень художественно. Терпеть не могу перестилать постель. Как-то раз мы забрались туда, на вышку, втроем: я, придурок Андрей, и сумасшедшая Инна. До этого мы гуляли по намытой песчаной пустоши, я называл ее польдером, очень уж мне нравилось это слово. Тогда еще работали дерьмососки. Было забавно первым пройти по трубе, улучив момент, и наблюдать, как при повышении давления вода хлещет из негерметичных стыков железных цилиндров и мочит ноги твоим спутникам. На площадке Андрей начал было ломать ограждение своей жопойно я его быстро осадил; и так все сломано. Почти всегда прогулки по трубам и в лесу почему-то совершаются втроем. Как пионерская картинка: два мальчикаобязательно, и одна девочкаэто тоже обязательно. Понятное дело, нечетность. Уйти от дуализма. И прийти к триализму? Почему не две девочки и один мальчик? Разврат? А наоборотнормально? Жаль, Фрейд до этого не дожил. Был еще вариант: гостей из Москвы (Саша + Лена или Оксана?), после хорошего выпивона, я повел гулять. А как же иначе! Сил добираться на Фудзияму не было, и мы пошли в ближайший парк. Боже, как хорошо, что я живу в таком месте, где много парков! В этом парке, как и во всех приличных парках, текла река. Так, не река, а речушка. В овраге, с крутыми высокими берегами. А моста не было. Перекинута с берега на берег труба, окутанная асбестом. Я боюсь высоты. Есть даже какой-то медицинский термин, называющий эту фобию. Сейчас я его не помню. Чем дальше, тем больше растет во мне эта боязнь. Но тогда я бодро пробежался по этой пародии на мост, и оглянулся: где мои друзья? Они топтались на том берегу, наконец решились и мужественно прошли по трубе. Питерэто вам не Москва!
Но Марина тоже выбросила цветы. Гадкое ощущение сохраняется до сих пор.
Поймите правильно, у меня нет никаких обид. Обижаться глупо, тем более на женщину. Ничего мертвого нет. Интересна другая тема: насколько я вменяем. Курго, конечно, невменяма, но говоря с ней на протяжении эдак семи лет, начинаешь задаваться вопросом, так ли это. Насколько это соответствует истине («Это вопрос? Или осуждение?»Курго.) Невменямая женщина, как ответило армянское радио слушателю, это такая женщина, которая на все вопросы отвечает одинаково: «Только не в меня!» Может быть, Курго и умнее всех нас, вместе взятых. «Кургоэто ты», любит повторять последнее время Курго. Как-то ей даже удалось этот тезис доказать, правда, при этом я был изрядно пьян.
А вот еще случай: с одной из своих дам, после довольно долгого перерыва, я встретился. Была зима. Конечно, не такая, как раньше. На самом деле, будь мороз сильней, мы сидели б дома. Но нас приперло гулять. Мороз был какой-то ласковый, и я повел ее в любимый микрорайонна северо-западную часть улицы Гарькаваго. Выпив пива, мне захотелось, конечно, опорожниться. И место было, что приятно. Бывший детский садик, в свое время мы их жгли. Моей подруге захотелось того же. Когда она возвращалась, я сочинял стихи. Получалось плохо. Тогда я решил вспомнить классиков. И на ум пришел Лавкрафт.
Это выглядело совершенно шизофренически: баба, подбирающуя юбки, и некий мэн в застегнутом «скафандре», пытающийся вспомнить «Кошмарную ночь поэта». Воспоминания были бесполезны; как я узнал позднее, КНП вобще не переводили на русский язык. По крайней мере, не публиковали. У меня есть сильное подозрение, что Мичковский, переведя «Грибы с Юггота», перевел и КНП, только рукопись эта лежит «в столе». Техникаэто все! Радио, телефон, интернет, базы данныхвсе это замечательно, но где Мичковский? Позвонить бы ему, как хочется позвонить. И спросить: да как вы перевели этого сумасшедшего любителя полета, этого прекрасного психа, как вам удалось вообще врубиться в английский язык? Ведь он совершенно алогичен. («Аннушка! Сходи за вином!») Почему мы должны надевать штаны, чем мы хуже древних греков? И где моя зажигалка? Ну вот и гвоздец. Упала лампа, которую я холил и лелеял двадцать лет. Ну наконец-то. Я это слышал, находясь в ванне. Скорченная поза способствовала обострению слуха.
Конечно, я прочитал 35-й сонет, «Звезду». Аннушку расколбасило, и на несколько часов я поверил в то, что женщины любят поэзию. По крайней мере, пытаются ее понять. Нет, как ни крути, а хуже всего тогда, когда ты женщине читаешь. Даже не важно, что́. Все равно рано или поздно будешь выглядеть дураком. На какой-то момент ты поверишь в то, что тебя слушаютведь ты говоришь не о том, чтО нужно купитьрыбы или мяса, вина или водки. В худшем случае тебе это припомнят. В лучшемнет. Или наоборот.
Тапки плавали не как рыбы, а скорее, как корабли. Что-то не так. Выпрыгнув из ванны, я нашел в себе силы взять совок и вычерпывать эту мочу. Курго слабо стонала. Кайф! Кайф от того, что у меня есть кто-то дома. Чем отличается Содерберг от Тарковского? «Я хотел, чтобы у меня дома был живой человек!» Живой!
Телефон включен. ЦАП. Знаешь ли ты, что такое ЦАП? Цифрово-аналоговый преобразаватель. А почему она не ту музыку слушала, не ту, что мне нравилась? Дерьмо. Любовь меня захлестывает, словно говно в прорванной канализации. Никуда не деться от этой гребаной любви. Придется любить Курго.
И на кой черт я стал принимать эту ванну? Нет, лучше просто потрахаться. Поток сознания. Шифт-эф-двенадцать. Ты могла бы сказать «нет», а могла бы сказать «да». Если бы ты что-либо говорила, то это означало бы, что ты есть. Тебя нет, ты фантом. Все вы фантомы.
Я есть. Удивительная мысль. Прежде всегоЯ. Есьм. С этой мыслью я выкарабкался из ванны и рухнул в постель (как ни странно, она была разобрана). Через какое-то время подобралась и Курго. Снова мысли о сексе. Зачем? Не лучше ли спать? Трахнуться можно и завтра.
Я попытался вырубиться. Нет, однако. Фигушки. Ленка надела мой халат и, выйдя на балкон, созерцала грозу. Небо раскололось надвое, и гром колотил по мозгам, как тяжелый рок. А музыка ей не нравилась. Пришлось ее сменить. Ей не вкатил, видите ли, ранний «Дженизис». «Уотерсмудак, вот Гилморэто кайф». Детка моя, Уотерс и Гилморэто персонажи из «Пинк Флойда», а не из «Дженезиса». Солнышко, ты хочешь шестидесятых. Пожалуйста. Великого и ужасного Элвиса у меня нет, но есть «Каннибалы». «Дорожный урод». Вау!
Кому-то из нас пора к психиатру. На «Мэри» она затащилась. Или это был уже другой альбом? Мэри, о Мэри. Ну да какая разница. Я все-таки вырубился.
* * *
Сколько открываний выдерживает коробочка от дисков? Перезагрузим, брат. Хо-хо, быть звездой. Хо. Встань и будь звездой. Слимовские прочнее, хотя должно быть наоборот. Ноорея. Модернисты переворачиваются в гробах, я переворачиваюсь в постели. Слабый намек на пробуждение. От одной двадцатой к одной десятой. Система потихоньку загружается. Где синеквадратные индикаторы? Так. Стоп. Обнаружено новое оборудование. Рядом какая-то протоплазма в виде тела. Я не один. Ого, кажется теложенского пола. Я не один! Проверим, женского ли, а не среднего или какого-либо иного. Ожегшись на молоке, дуем на воду.
Однажды у меня было одно такое романтическое пробуждение. Мой друг (на тот момент он был мне другом) жил в общаге. Не в какой-нибудь общаге, а в общаге ЛИКИ. Кто там не былпусть даже не пытается понять, что это такое, а лучше почитает Лема. Или, на крайний случай, Лукьяненко. Приехали мы туда уже изрядно нагруженными, поднялись на хрен знает какой этаж и врубили саунд. Лазерного у меня тогда еще не было, и там я впервые услышал 44,1. Меня зарубило. Понимая, что теряю контроль, как ворона, вообразившая себя авиалайнером, собрал мозги в кучу и потребовал девушек. Хотя бы одну, для общения. Это оказалось непросто, но в конце концов желание гостя было исполнено. Все, что я помнюэто как мы пытались прикурить. После третьей попытки я хотел было предпринять четвертую, но Серж, поглядев на меня глазами Кашпировского, негромко приказал: «Спать», и легко перевел меня в состояние «офф». Еще смутно помню таракана, вытанцовывающего на фэйдерах «Прибоя». Когда я очнулся, не имея ни малейшего представления о том, сколько прошло времени, было полутемно и горизонтально. На «Прибое» никто не танцевал. Зато рядом лежала девушка. Судя по всему, очень красивая. По крайней мере, у нее были длинные мягкие шелковистые волосы темно-каштанового цвета (так мне казалось в сумраке), и стройная фигура. Ага, стал соображать я, значит, эта Ира, или Надя, или Анжела, или как там ее, благосклонно отнеслась ко мне (про сержевский гипноз я не удосужился вспомнить), и вот мы здесь. Я нежно ее погладил. Девушка не то чтобы дала недвусмысленно понять, что ей это приятно, но ее малозаметную реакцию я принял за добрый знак. А что было-то, а? Да ничего ж не быломы лежим в одежде. Во романтика, тантра для мачо и мачихи. Значит, все впереди! Я стал делать то, что описывать не буду, все равно вырежет цензура, ведь я не Генри Миллер. Раздался всхрап пополам с басовым всхлипом, и девушка повернулась на спину.
Это был Серж.
Думаю, я побил все рекорды по скорости собирания и ухода из гостей.
Я стал изучать тело. Тело как тело, неплохое, хоть и далекое от идеала. Вопрос: впрочем, что такое идеал? (Речь идет о теле другом). Почему я задался этим вопросом с бодуна? Ладно, хрен с ним, идеализмом. У этого тела есть один существенный плюсоно материально. Наверно, его можно трахнуть. О-о, наконец-то! Сейчас Леночка проснется, и скажет: «Любимый, я так тебя хочу!» Стоп, затормозил я себя, не расслабляйся. А может, это какая-то сирена. Заткни уши. (А член спрятать в футляр?) Скептицизм, и еще раз скептицизм. Теперь я смотрел более критично. Ноги хороши, оч-чень хороши. Голова вроде на месте (в физическом смысле). Прыщики на спине. А. Взгляд остановился на жопе. Жопа как жопа. Впрочем, нет. Попка. Попусенька.
Выпить, покурить, или разбудить эту нимфу, дабы предаться любви? У меня есть правилоне будить женщину, сонэто свято. Но Кургоисключение. Если ее не разбудить, она будет спать часов до семи, вечера, естественно. Потом она встанет (процесс пробуждения займет часа два, а то и два с половиной), что-то сгрызет и потребует какой-нибудь малоизвестный альбом «Джой Дивижна». Притом что альбомов «Джой Дивиждна» раз, два, и обчелся. После этого, после долгого психологического тренинга, вырубится опять.
Снедаемый сомнениями, я вновь поглядел на тощую Ленкину задницу. Этолюбовь?
Нет (я узрел на полу сигарету, нашлась и зажигалка, закурил), никакая это не любовь, а грязная похоть. Предположим, лежало бы тут какое-нибудь другое тело. Будь оно мало-мальски привлекательным, я так же его бы восхотел. Вот примитив. Нет, надо с этим барахлом завязывать. Поститься. Не есть, не пить. Не трахаться. Не чесаться, не пердеть, не писать, не какать. Не дышать. Не жить. Это, конечно, не выход. Во всех религиях есть одна и та же фишка: жизнь в нашем трехмерном миречто-то вроде ссылки, или экзамена. В буддизме выходит так, что нужно пройти это единожды; и если ты во второй раз сюда попалзначит, сделал что-то не то. По другим религиям, ты должен очень много раз воплощатьсяпричем не обязательно в человека, ты можешь стать собакой или одуванчиком. Бусидо. Готовься к смерти. Жопа. Жопа? Анальный секс мне нравится.
Я пнул Ленку. Ей очень не хотелось просыпаться, зато мне хотелось. Не буду же я овладевать этим спящим теломсмахивает на какое-то извращение. У Бунина был подобный рассказикя читал его в детстве, и по-детски воспринимал это сочинение как порнуху; таким образом я приобщился к литературе. Принцесса послала меня на хрен, и я опять задумался.
Спящий человек невинен. Убитьгрех, но убить спящегодвойной грех. Человек должен осознать свою смерть. У него должно быть время, чтобы подготовиться к этому процессу. Вообще-то надо быть готовым всегда. Пути Господни неисповедимы. Точка сборкиспособность индивидуума осознавать определенный поток событий. Тот, чья точка сборки воспринимает определенный, конкретный человеческий поток событий, и есть человек. Чтобы быть уткой, нужно воспринимать другой поток событий, соседствующий с нашим, человеческим, иначе утки не проявлялись бы в нашем мире. Во умняк. Это все не мои мысли, об этом я прочитал в философских книгах. Однако вставляет. Попробуйте еще раз перечитать этот абзац, особое внимание уделите уткам.
Она проснулась. Проснулась! При этом, правда, мне пришлось приложить немало усилий, как нравственных, так и безнравственных. О, пробуждение женщиныэто такое шоу. Шоу маст гоу он! Сколько раз я был свидетелем этого зрелищаи до сих пор мне интересно, не наскучивает ни капельки. Самую шизофреническу ночь я провел с некоей Таней; у меня был замысел лишиться посредством еедевственности. Но она просто вырубилась. Зато утром я увидел то, что не смог бы экранизировать даже дядя Линч. Женщине нужно 45 минут для того, чтобы привести себя в порядок. Это касается не только Тани, а и всех женщин, я засекал. Академический час. Откуда, кстати, взялось это понятие, академический час, сорок пять минут? Не иначе, его придумали женщины.