А я не понимаю! (Шлеп!)
А чего вы не понимаете, Алексей Николаевич?
Не понимаю! заорал Поджер (Шлеп! Шлеп! Шлеп!!!) Не понимаю, хули он тут ползает!
Я сполз по стене почти до пола. У меня началась тихая истерика.
Тут опять пришли клиенты, но сразу оробели, услышав приглушенные вопли (Лариса прикрыла дверь). Мы пытались успокаивать их минут десять, но они ушли. Виноватым, оказался, естественно, я.
Я делал клиента, который свалил минут несколько назадсколько не помню; он сказал, что зайдет позже. Уговаривать других мне было не с руки. Каких клиентов не люблюэто таких, которые обещают зайти еще раз. Кайф цифровой фотографии заключается в так называемой купейной психологии: ты получил деньги (это прежде всего, то есть деньги сейчас, но стулья вечером), побазарил с клиентами о жизни, сделал им так, чтоб понравилось, но и не выходя из рамок технических требованийэто Сцилла и Харибда документной фотографииа потом давай им хорошего пинка под зад. Вся сфера обслуживания построена на этомесли не просечешь, чокнешься. Морда у заказчика была нестандартная, и пришлось ее уделывать. Хорошо хоть, не баба, а мужик. С мужиком приятнее работать вдвойне: во-первых, они менее требовательны, во-вторых, у них прически аккуратней. От съемки барышни, прекрасной барышни ты ловишь лишь эстетическое удовольствие, причем очень эфемерное. Забавный заменитель секса.
Бывают красавицы. Но редко. Кукольную физиономию снять легкону что ж, Барби она и есть Барби. Чем же больше дефектов лицатем больше проблем. Тотальное какое-то дерьмоприческа. Лохматый хайр на финской визе, если фона нет и приходится прибегать к заливкенастоящий кошмар. Иногда возиться с этой дурью приходится довольно долго. За это меня имел в одно место (кому не понятнов мозг) шеф. Нет, какая-то полная херня. Какой смысл выглядеть на визе или паспорте лучше, чем ты есть? Эх (воспоминания!), аналоговые времена. Тогда ведь как было? Что имел на входе, то и получил на выходе. Тем более при контактной печати: можешь только поправить горизонт, не более.
Я снова посмотрел на происходящее в Умной Комнате. Шеф сделал еще одну попытку. А. Н. сосредоточился; он собирался нанести решающий удар. Пришли другие клиенты, аж четверо. Естественно, все на визу, и, естественно, в Финляндию. Посмотрев на прическу девочки (это была, понятное дело, семья, я вздохнул). На третьем дубле Лариса задышала мне в затылок, но я превозмог; тут же раздался хлопок и короткое «А!» Мельком взглянув в подсобку, я узрел хищного Поджера, рассматривающего коричнево-красное пятно на газете. Попал, охотничек. Дядюшка Поджер повесил-таки картину. А Папой Карлосом я прозвал его за сходство с Кастанедой: любит трещать, а толку ноль. Ну нет у меня в числе знакомых дона Хуана!
Вынул дядька и посмотрел на него мельком. Мельком потому, что, похоже, Поджер в полной мере насладился акустическими эффектами «Соньки» и собирался как-то материализоваться. Мне эти эффекты были не по кайфу. Он собирался выйти из студии. Лариса хотела было заерзать жопой, но это было не в ее духе. Плюнув на все, я снова раскрыл дядька.
Да, все было бы совсем хорошо, если б не Поджер. Точнее, Лариса. Она заинтересовалась. Будь проклята интересующаяся женщина! Да посиди ты немного на кухне! Поджер возник как черт из коробки и обратился к Ларисе с каким-то своим поджеровским вопросом, несчастная красавица стала ему отвечать, и в конце концов Поджер узрел, что картинка, созерцаемая мной, явно не та. Мне было слишком по кайфу ее рассматривать, чтобы отвлекаться на каких-то поджеров. Я даже не стал отпираться, хотя можно было попробовать, закосить под какой-то свой умняк, а потом отмазаться, что клиент, видите ли, передумал. Я быстро свернул. Раскрыл архив. Но Поджер заинтересовался дядьком.
«А это что?» Произошло самое страшное: Поджер уличил меня в так называемой халтуре. Он не мог верить в то, что я могу что-то делать бесплатно. Я тупо пялился в монитордядек завораживал меня все сильней. Загвоздило. О чудо! Какой-то педераст позвонил Поджеру на мобилу, и он решил исчезнуть. Пообещав недобро напоследок, что разговор серьезный состоится вечером. Я перевел дух. «Кто это?»лучше б эта мочалка молчала, но такое уж у этих баб железо, да и программное обеспечениехуже некуда. Молчи, подруга. Нет, это все пустые надежды. Помолчи. Ну можешь ты помолчать хотя бы минуту? Почему нет баб, которые умеют молчать, и молчать так, чтоб это было в кайф? Тридцать секунд? Десять? Молчи и действуй. Просто будь.
Шли часы. Как-то незаметно наступил вечер. Поджер так и не появился. Клиентов тоже не было. И Ларису, я чувствовал это, стали посещать весьма нечестивые мысли. К Я мог бы заткнуть ей пасть, повалив на диван в подсобке, порвав трусы и вставив ей по самое не хочу. Однако я еще верил в свою интеллигентность. Еще я верил в верность. У Ларочки где-то обретался муж. Хотя к чему вся эта суетане понимаю до сих пор. Ларисонька положила свои прерасные обнаженные ноги на стул, разделяющий нас (это зимой-то; дело в том, что в этой студии она жила, а отопление было великолепным). Будучи эстетом, я оценил педикюр. Ногти на ее стройных ногах (притом что худышкой назвать ее было нельзястранно) были накрашены, естественно, бледно-алым. Как у той посетительницы Эрмитажа. Коренной питерки, не иначе. Приезжая не стала бы так красить ногти. Стул на колесиках заелозил. Не в колесиках было дело, как я догадался, а в ее мокрой кошке. Но дальше сцена развертывалась совсем не так, как вы можете предположить, читатель. Я вмочился в монитор.
Что? Что-то не так? Отнюдь (правая нога Ларисы добралась до клавиатуры и попыталась нажать F2 средним пальцем. Это меня взбесило. «Заблокировать клаву, шарахнула мысль. Как? Нет, не вариант. А шла б ты на хер».) Какая катастрофа, блин! Женщина меня хочет, а я еенет!
Не надо меня воспринимать таким уж особовысокоморальным. Дело было не в верности Курго. Женская верностьэто что-то из области сказок, фэнтези для дураков. Я не хотел ее ну это самое.
Она, Лариса, думала, что это вопрос водки, вина или чего-то подобного. Ночью все кошки серы. Она врубалась, что я не пьян, но и не трезв. Я был с бодуна, и с каждой минутой меня заколбашивало все сильнее от усталости. А может быть, она и не ошибалась. (Дальше я вообразил не читайте, что написано в скобках! Мне просто хотелось поцеловать ее ножки, эти пальчики с капельками лака на ногтях, это были мои алые паруса, привет Грину, умершему в 1932 г. Какая лажа, Грин обманул всех нас, впрочем, как обманула и вся литература. Все писателисволочи, разве что сволочи разного калибра. Чем вы отличаетесь от проституток? О-о. Вам не понять, и слава Богу.) И предложила она: а не выпить ли нам с вами водки, о прекрасный сударь. Я подумал: завтра работать. Блин. Номечта! А шеф? А. Н. больше не приедет, билетов нет, как спела Пьеха. Чего-то я по своей тупости не понял. Так. Однако Лариса, уже врезавшая слегка, как это обычно и бывало с ней по вечерам, хотела продолжения.
Уверена ли ты, мне до сих пор хотелось казаться умным, что тебе этого хочется, а не казалась ли бы ты себе самой такой, какая ты есть, сама себе?
О, умно́. За такое вышибают с работы на раз. Прекрасная девушка (она воображала себя девушкой) пошевелила своими прекрасными (прекрасными?) ножками (мозгов у нее не было, так что и шевелить было почти нечем. Но я сказал «Почти», не более того). Так о чем я? Ножки у нее были в самый раз. Видимо, я чего-то не понял.
Я нажал-таки F2. Ничего не произошло. А чего вы ждали? Вечный, дурак, собирался написать экшен, но так и не сподобился.
Девушка хотела, но она была не той.
Я посмотрел на часы.
Лариса тоже посмотрела.
У нас еще есть время.
Не глядя, я сгреб деньги из.
Улица. Шальной дурак с заводной куклой (куклой на батарейках, двух пальчиковых) еще пытался торговать. Я плюнул. Изделие визжало и пыталось жить. Ему было неприятно оттого, что какой-то мудак выдернул его из небытия, вставив батарейки.
Дурочка меня имела: я взял одну стекляху. Лариса всосала, будто бы для нее это был последний глоток. Я не знал, что делать: то ли свалить домой, к полумягкой Лене, то ли остаться с Ларисой, еще более относительно мягкой, по крайней мере, потенциально. Однако нащелкало 20.34, а в 20.56 была электричка.
Ножки красовались. Ух-х, какие ножки-то! Стройные, длинные. И эти алые капельки лака Э паруса
Я пошел на вокзал. Поезд пришел почти вовремя.
* * *
Когда-нибудь я все-таки здесь заблужусь. Найду повод. В этих несчастных пятиэтажках. Гады все еще шумят. Ну какого черта они ездят? Шел я себе потихоньку и думал: как достали, зачем ездить, сидели бы дома; почему нужно ездить по своим дурацким любовницам, быть домакайф, ведь вас ждут любящие жены. Иначе никак? Ты садишься на ночь глядя в свой черно-лаковый джип, переключаешь с «нейтрали» на «вперед» и куда-то едешь. Автомат что-то за тебя решает. Ты механически ставишь «нейтраль» на перекрестке, озаренном йодной блевотиной света, а потом несешься куда-то; тебе кажется, что это как раз то, что тебе нужно на данный момент; приехав, ты понимаешь, что опоздал лет эдак на десять. Лицо даже не накрашенов лучшем случае оно разрисовано вареной морковкой, или пребывает в огуречной маске, на волосах бигуди. «Зачем?» Ты бегом срываешься с седьмого этажа, впрыгиваешь в машину и снова мчишься (слава богу, ехать обратно недалеко), с визгом тормозишь, вспоминая или воображая «Смертельное оружие 5» у бара на том самом проспекте, по которому ты катил пятнадцать минут назад. Выпиваешь полташку, не думая. Потом еще одну. На третьей ты слегка заморачиваешься, но думаешь так: плевать, до дома недалеко. Плевать, и еще раз плевать. Ладно. Я поехал. Ты снова вваливаешься в автомобиль (о счастье, гаишников нет, да и ехать мневсего ничего). Конечно, на газ ты нажимаешь почти до упора. Пустынный проспект к этому располагает. Перед нужным перекрестком ты благоразумно снимаешь ногу с педали газа и мягко, но решительно нажимаешь на тормоз. Индикации торможения на панели приборов нет, но ты знаешь, что сзади сработали мощные стоп-сигналы; если те, слава богу, исправны (а они исправны, в этом ты уверен, точнее, просто не думаешь об этом), просто поворачиваешь руль на нужный уголпотом отпускаешьпотом поворачиваешь ещеи вот он, твой двор. Стоп. Глушишь мотор, поднимаешься на свой третий и серьезно звякаешь ключами. Жена в полной уверенности, что ты ездил куда-то по делам. Ты раздеваешься, механически принимаешь душ, чистишь зубы и валишься на широкую постель. День (ночь? сутки?) окончен. Завтра будет тоже самое.
А вот поиметь бы Лару все-таки. Но что-то меня останавливает. Что? То, что она похожа на непонятное морское существо? Что-то рыбье в ней есть. Нет, не ногиноги-то в самый раз, очень стройные, хорошие ноги. Такие бы только целовать и возносить им гимн своей радости. Грудь? Хорошая грудь. О-о, эти бы титьки да помять хорошенько. Я хороший маньяк. Добрый. И руки ничего. И бедра. А вот лицо Лицом она похожа на рыбку (дружелюбную, кстати, и похожую на ту, которая былачуть не сказал, снималасьв анимационной короткометражкена музыку Пола Винтера. Кто он такой, Пол Винтер? Понятия не имею). Но рыбка-то сдохла. А Лариса жива. Может, трахнуть? Для налаживания профессиональных отношений. Ну, гадко завернул. На. Ла. Жи. Ва. Ни. Е. Пакость какая.
Где-то здесь, совсем недалеко, живет Нина. Как-то раз я ее проводил. Какого, спрашивается? Чуть дальше живет и Ивановпочему я вспомнил его после Нины? Рельсы снятытеперь автомобилям раздолье. Я перехожу улицу и думаю, не зная, о чем же теперь думать: то ли об американских грузовиках, то ли о том, что Сильверберг будто бы побывал на этой улице, когда писал «Пассажиров». Насчет библиотеки вечно я выдумываю хрень. Мечты, мечты. Библиотекафеерически помпезное здание с дурацкими псевдоантичными скульптурами перед фасадом. Разбираясь в греческой мифологии не более, чем тракторист в балете, как-то я узрел в ряду каменных фигур какой-то чудовищный ляп. Шел мокрый снег (я брел за мокрушными загранами), не было у меня другого выхода, разве что выйти на Московский, завернуть в цветочный магазин и потрещать с продавщицейона мне не нравилась. Более тесное знакомство так и не состоялосьпо моей инициативе. Да что это я? Я так привык ходить мимо этой библиотеки, что даже тогда, когда ходить явно не надо было, как-то прокручивал ее, библиотеку, в голове. Был еще по пути ларек с жутко солеными сосискамиодин раз я купил полкило. Вот меня клинит, сегодня ведь я иду обычным путем.
И какой же бессвязный вздор крутится в моей голове!..
В каком-то полусне я ехал. Традиционный попутчик заставлял зыркать на него и время от времени вставлять реплики типа «Ну и что». У него в руках была бутылка пива, и у меня, кажется, тоже. То ли в Ульянке, то ли в Лигово он вышел. Я напрягся и понял, что мне тоже скоро выходить. Дура, продающая галогеновые фонарики на светодиодах (она так и сказала: галогеновые фонарики на светодиодахисчезла). Завернуть к Курго? Но у нее мама, и мама свирепая. То ли дело моя мама. К ней можно прийти с любой мандой, и мама будет обращаться с ней, как с леди. Но леди не двигается. Пойду-ка я домой. Отключу телефон. Нет. Курго дожна прозвониться. А в общем-то, похрен. Лягу спать. А прозвонитсяне прозвонится, ее проблемы.
* * *
Звонок. Я тоскливо покосился на пластмассовую емкостьона была пуста. Решил лечь спать пораньше, называется. Свет горел («Осветитель не горит. Осветитель работает»так говорили коллеги в театре.) К черту. Не поднимать трубку. Когда ее поднимаешьначинаются проблемы.
Я поднял.
А не пойти ли нам к Олегу, у него сейшн. Сейшн? А я думал, времена эти прошли. На хер, Леночка!
Ты что, меня бросишь? Я должна идти одна? Если не возражаешь Ну, конечно, если ты не возражаешь Я буду проходить мимо твоей парадной через десять минут (Десять минут по-Кургошномуэто все тридцать. Когда речь идет о десяти минутах, она приходит через полчаса. Двадцать минутэто полный час).
Принимаю горячий душ. И думаю: ну, десять минутне так уж и много.
Жду. Скуриваю две сигареты. Собираюсь уходитьа на кой мне этот сейшн, где жалкие придурки с сальными волосами будут косить под «Кью»? То есть под «Кино»ведь сам Цой косил под «Кью». Я ничего не имею против Цоякак раз наоборот, Цоя-то я люблю. Душевный был парень. Ленка же, однако, панк в душе. Ин ладно. Панк ты, не панклишь бы человеком хорошим был. Не понимаю я этих теченийнаверно, родился старым. Никогда не тусовался в неформалах. Ленка тусовалась, пока не стал протекать чердак. Любимый Ленкин анекдот: «Решили две кнопки приколоться. Одна прикололась, а другая обломалась».
Подхожу к окну, любуюсь мглой. Одеваюсь. Выхожу. Ртутные фонари дают дурацкую перспективу. Я раздумываю, закурить ли в третий раз или идти спать. Все-таки эта дрянь появляется и тут же начинает канючить. Не слушая ее, я хватаю девушку за шкирку (схватить девушку за шкирку, какая романтика, бля!), волоку через перекресток. Курго слабо трепыхается и хочет что-то пропищать. Я умно молчу. Через некоторое время она замолкает: понимает, что со мной спорить не надо. Я заталкиваю ее в темный подъезд и делаю вид, что хочу совершить какое-то гнусное преступление. Курго пугается. Что, дрянь, подпустила в штанишки? Ей, видите ли, хотелось музыки. Ну да я сейчас устрою тебе музыку.
Я разворачиваюсь и шагаю в 41-ю. Курго плетется за мной.
Хорошие низы были слышны еще на втором этаже. Курго замедлила шаг, почему-то вновь робея. Дуры, вы все состоите из нейтрино. Существа. Если бы я был Тарковским или Содербергом, Хари бы я изобразил совсем не такой. Можно было бы снять сиквел или приквел, не помню как это называется; в общем, предысторию. Она у меня была бы не потусторонней, а живой: толстой, в очках, курящей дешевые сигареты и пьющей паленый коньяк. Матерящейся и подставляющей свою жопу направо и налево. С Гибаряном у нее был бы роман, но пошлость такого сюжетного поворота я как-нибудь обосновал бы. Увы, сама жизнь пошла́.
Попытался выстучать на двери первые такты «House with No Door» Хэммилаэто был условный сигнално сбился на пионерский марш и просто толкнул ее. Она оказалась не заперта. Я и забыл, что когда хозяин кого-то ждет, то отпирает дверь заранее.
Четырехваттные динамики хорошо грузили. «А мужички в ватничках слушают одноваттнички», вспомнил я плоскую шутку Олега. Надо же, четыре ваттаи такая отдача. Казалось, что дверь сорок первой квартиры пляшет сама по себе. Это были не обычные динамики, а какие-то особенные, найденные на помойке. Глупые буржуи платят тыщи баксов за акустику, а она у нас тут просто валяется. Ее всего лишь нужно найти. Отдача действительно была потрясающая. Внезапно саунд сдох, испарился. Я небрежно махнул: проходи, мол, вперед. Откуда пошел этот обычайпропускать сперва женщину, уж не из пещерных времен ли. А вдруг там хищный зверь? Хихикая над этим трюизмом, я вошел вслед за Курго в прихожую. Работал нелепый свет. Сколько раз я говорил Олегу: это дурной тоноставлять свет в прихожей. На этот счет у него была железная отмазка: он, видите ли, всегда находится в предвкушении визита гостей.