А когда Лохов переворачивал газетную страницу, он в отчаянии стискивал свою несчастную лысую похмельную головушку: на четвёртой полосе «Голоса Черноземья» изобильно теснились стихотворные «голоса» его постоянных напарников-наставников по литроболу. Хуже того, Иван среди этой антологии поэтических поделок с отвращением зрил и свои опусы, которые, может быть, и выделялись уровнем, но печатать самого себя в своей газетеэто здорово напоминало развлечение библейского Онана...
Одним словом, нехорошо как-то, не совсем этично. Это Лохов по трезвому понимал-чувствовал вполне и клялся больше не поддаваться на провокации штабистов-классиков. Но где ж тут устоишь после второго стакана под сухарь, когда тебя начинают хлопать по плечу и бодрить криками: «Старик, ты тоже гений!..» Порой так хочется совсем и до конца поверить в свой талант и неизбежность славы.
Особеннопо пьяни.
* * *
Кризис назревал. Исвершился.
Однажды, как обычно, сидели в писательской берлоге на 6-м этаже, пили. У Лохова раскалывалась голова, крепко прихватило желудок, разыгрался геморрой. Иван ёрзал на стуле, кривился, никак не мог словить кайф от выпиваемого, да и не пил почти. Говорили, по обыкновению, о водке, бабах, бабках, но пришла-таки очередь и литературы. Обсудили и пришли к выводу, что никакой Солженицын не писатель, а Юрий Кузнецов и вовсе не поэт
Потом самый шумливый и шебутной, как пацан, несмотря на свои шестьдесят пропитых лет, Аркадий Телятников закричал свои свежепридуманные стихи:
Встанет колос здесь по пояс
Иль поднимется трава...
Человек идёт по полю
От машинного двора...
И вдруг Лохов не выдержал, чего никогда с ним не случалось, оборвал без всяких извинений, сжимая кулаками свои виски, взмолился:
Аркадий! Арка-а-ади-и-ий! Ты мне друг, но истина дороже: нельзя так, нельзя! «Поясполю»... «травадвора»... Это даже не недостаточные рифмы и даже не банальные или приблизительные, это совсем не рифмы...
Да хватит тебе!отмахнулся Аркадий, поддёргивая самодовольно джинсы.Достаточные-предостаточные, банальные-тональные... Рифмы они и есть рифмы!
Иван окончательно утерял опору, его словно лично обидели-оскорбили. Он вскочил, стукнул кулаком по столешнице так, что его стопка опрокинулась, и почти закричал:
Только безграмотный человек может так говорить! Да ты, Аркадий, знаешь ли вообще, что такое рифма? Так вот запомни: рифма бывает мужская и женская, ассонансная и диссонансная, оригинальная и банальная, достаточная и недостаточная, открытая и внутренняя, богатая и приблизительная...
Лохов почти задохнулся, форсируя голос. Собутыльники оторопело на него взирали. Иван выбрался из-за стола, пошёл к двери и, размахивая указующим перстом правой руки, продолжал на ходу:
А ещё рифма бывает и глагольная, и глубокая, и грамматическая, и каламбурная... Мало? Бывает корневая, бывает неточная, бывает омонимическая... Бывает неравносложная! Бывает разнородная! Бывает разноударная!..
Уже от двери, взявшись за ручку, Иван выдал ещё очередь:
Я уж не говорю, что рифма бывает составная, бывает тавтологическая, бывает тематическая, бывает точная, бывает усечённая!.. И даже, Аркадий Васильевич, запомни это особо: бывает рифма-эхо!..
Лохов вышел и хлопнул дверью так, что по всем этажам Дома печати загуляла-пронеслась вот эта как раз самая рифма...
Рифма-эхо.
* * *
Онпогибает!
Лохов понял это отчётливо, осознал всем своим неприкаянным существом: он спивается, он опускается, он деградируетпо-ги-ба-ет!
Неужели ничего ему в жизни больше не осталось, как только пить-спиваться, кропать от времени до времени отрывочные стишки, тискаться-публиковаться в районке, жить в чужом доме, сшибать на опохмелку гроши, страдать от одиночества
А тут как на грех позвонил Толя Скопюк: всё, нажились-нагостились в проклятой Германии, навкалывалисьвозвращаемся нах хаус
Иван три дня и три ночи лежал в своей комнате-норе, сказавшись больным, никуда не выходил идумал, думал, мучительно размышлял. И для начала решил без оглядки и сомнений покончить-развязаться с Домом печати, уйти из газеты.
Инадо же!сработал, видимо, так называемый наполеоновский закон, который в данном случае можно было сформулировать так: надо решиться и начать менять свою судьбу, и тогда провидение, сама Судьба начнёт тебе помогать. Во-первых, вместе с расчётом Лохов сразу получил и задерживаемую зарплату за три месяца: на руках очутилась вполне приличная куча денег. А во-вторых, он на радостях осмелился заглянуть-зайти в «Золотую рыбку», выпить водки в буржуйском заведении...
Но дело, конечно, не в буржуйской водке. Дело было в хозяине «Золотой рыбки», в этом старом еврее, который удивительно походил на знаменитого певца-эстрадника не только именем-отчеством и пуленепробиваемым чёрным париком, но и хроническим плаксиво-скорбным выражением-маской на бабьем лице. Именно эта встреча нежданная с Иосифом Давидовичем Гроссманом, как короткое замыкание, словно бы высекла сноп искр, высветивший Лохову не только горькие воспоминания, но и гениально-поэтический план по выходу из личного жизненного тупика-кризиса.
И ведь как специально расчёт с долгами выдали ему новёхонькими, свежеотштампованными сотенными. Иван, к счастью, их даже не перегнул пополам, так целёхонькими и положил в дипломат. Дома Лохов ещё раз пересмотрел-пересчитал: таких «фальшивых» сторублёвок оказалось у него тринадцать штук. Он смущаться не стал: дело, что ни говори, он затеял, может быть, и справедливое, но отчасти и мошенническое. Так что если Господь Бог отвернётся от Ивана, то останется на нечистую силу надеяться, а та цифру 13 оченно даже любит-уважает.
План отмщения можно было начинать приводить в исполнение сразу, но Лохов решил не суетиться. Надо было и бородой для конспирации покрыться, и жильцам дать время-возможность съехать, но главное: стоило дождаться подступа своего счастливого года и вообщенаполнить операцию поэзией, создать настоящую жизненную поэму с рифмами-перекличками дат и событий.
Он же не какой-нибудь отпетый мошенник.
Онпоэт!
* * *
Лохов верил в успех своей поэмы.
И как же сжималось его сердце, когда 30-го декабря он шёл в «Золотую рыбку» с двумя последними сотенными в кармане
Однако ж всё в конце концов получилось, как он рассчитал-замыслил. Судьба, наконец, повернулась к нему своим прекрасным добрым лицом.
Начиналась новая жизнь...
* * *
Когда Иван позвонил в дверь некогда родимой квартирыбыло два ночи.
Аня, открыв ему, щурилась со сна, запахивала халатик на груди, непонимающе слушала его извинения и не могла никак сообразитьчего он хочет?
А Лохов хотел поначалу только отдать деньги, коротко пояснить суть дела и тут же уйти-исчезнуть, но от уже подзабытого запаха своей квартиры, от вида полусонной бывшей жены он расслабился, сник, обезволел.
Извини! Кофеем напоишь?спросил он, пытаясь добавить в голос шутливости.
Конечно!обрадовалась и полностью проснулась Анна.Раздевайся, проходи...
Лохов разделся, пристроил шарфик на привычный крюк, достал свои старые тапки из обувного ящика, приткнул в угол сумку, прошёл на кухню, осмотрелся.
Извини! Всё торгуешь?
Торгую.
Прости!.. Одна живёшь?
Одна. Мне, Ваня, уже пятый десяток... Забыл?
Извини, извини! Ну и что? Тебе только чуть за сорок!бодро взялся успокаивать Иван.И в сорок пять, извини, баба ягодка опять... А что, Татьяна Ильинична женихов тебе не ищет?
Они к свадьбе Ивашки уже вплотную готовятсяне до меня,усмехнулась Анна и вдруг серьёзно добавила.Да и не хочу я никаких женихов!.. Я, может, тебя до сих пор люблю...
Да?!изумился Лохов.А знаешь, какие стихи недавно у меня написались? Извини!..
Простые радости свои
мне предлагала жизнь, врачуя.
Но о тебе я вспомнил. И
остановился, боль почуяв.
Пора смириться мне давно
с тем, что меня ты разлюбила.
И остаётся лишь одно
забыть, забыть про всё, что было...
Анна подошла к нему, обхватила его лысую голову, с грустью сказала:
Зачем-то бороду отрастил... Перегаром пахнет... Поэт ты талантливый, а в жизни совсем дуралей... Хочешь остаться?
Нет, Аня, извини,встряхнул головой Лохов, высвободился из её объятий.Мне сейчас срочно надо уехать. Я ещё толком не решилкуда, но, скорей всего, пока в свою деревню. Вот я тебе оставляю, извини...
Он вынул из кармана пачку зелёной инвалюты.
Вот здесь пять тысяч долларов. Извини! Ты не бойсяони мои и вполне праведным путём получены. Брось ты эту торговлю, отдай все долги Елизаровой... Только деньги, извини, ты обменяй прежде на наши и не говори про все: скажи в «Русское лото» выиграла... Живи, пиши свои картины замечательные...
Лохов вдруг оживился:
Извини, я вот что подумал: они ж тебя в покое не оставят. Продай ты к чертям собачьим эту квартиру или законсервируй и приезжай ко мне в деревню... У меня вон ещё десять тысяч в сумке... Представляешь, какая жизнь у нас пойдёт?!..
Конечно, Анна не сразу согласилась деньги взять... Конечно, не сразу и решилась она хотя бы возмечтать о крутой перемене своей жизни-судьбы... Но ведь и Лохов, разумеется, не сразу ушёл, да и гощение его в родном доме у бывшей жены, понятно, одним кофе и беседами не ограничилось...
Когда под утро расставалисьспоров уже не было: Лохов обустроится-обживётся, позвонит Ане, вызовет её.
Ижить!
5
Иосиф Давидович Гроссман изо всех сил хранил тайну целых три дня.
Он под благовидным предлогом утром и вечером исчезал из дому или «Золотой рыбки», мчался на своём «ауди» на улицу Энгельса, самолично убирал-мыл за котом ванночку-парашу, выводил собаку на гуляние, затем кормил животин и возвращался. Он даже субботу этими делами-заботами осквернил-похерил.
Наконец, невмоготу стало хранить-готовить сюрприз для Светы-рыбки и Яшеньки, надоело слушать-сглатывать от жены «жида пархатого»рассказал всё ей, признался. Она поначалу и верить не хотела, кричать безобразно начала, но Иосиф Давидович как смог её успокоил, убеждал, что нет нужды и возможности этому простецкому парню-мужику его, старого еврея, обмануть, вокруг пальца обвести...
Но Света-рыбонька всё равно в случае чего пообещала сорвать с него, Иосифа Давидовича, его дурацкий парик с клопами, разодрать в клочья и подать в суд на развод с соответствующим дележом «Золотой рыбки»...
Иосифа Давидовича пот прошиб.
* * *
На Рождество, в четверг, 7-гопогода случилась хуже некуда.
Чертыхаясь, Иосиф Давидович шёл от машины к подъезду дома на Энгельса, представлял, как вымокнет сейчас с проклятой таксой под зимним мерзким дождём донельзя. Хвала Господу Вседержителю, он делает этих глупостей последний день...
Иосиф Давидович попытался открыть замок, но ничего не получалось. Вдруг дверь распахнулась и незнакомый человек, возникший на пороге, жизнерадостно завопил:
Что за дела! Это вы и естьИосиф Давидович? Тут Ванёк звонил, предупреждал, что вы ключи занесёте... Что за дела! Почему он нас лично не дождался, а?! Друган называется! Три года не видал и даже не поздоровались!..
У Иосифа Давидовича отпала челюсть, обнажив золото вставных зубов, и начала теряться точка опоры под увечной ногой. Он тупо смотрел на шумного человека, впадая в столбняк всё более и более и боясь до конца поверить в случившееся.
Ах да!воскликнул шумный человек.Ванёк тут вам приказал отдать... Что за дела!
Он исчез на минуту и вынес-подал Иосифу Давидовичу странную, страшную, невероятную вещь. Старый еврей мгновенно узнал-вспомнил её...
То была балалайка в целлофановом мешке-чехле.
Русский народный инструмент...
/1999/
ИСКПравдивая повесть
об уроках одной судебной тяжбы с приложением добрых советов идущим в суд
НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ СЛОВ
От сумы да от тюрьмы, говорят, не зарекайся. Добавлю: иот суда.
Хотя, конечно, и в тюрьму попадают, в основном, через суд, но, во-первых, не всех подсудимых, а тем более ответчиков сажают, а во-вторых, через мытарства суда помимо них проходят потерпевшие, истцы, заинтересованные лица, свидетели,все те бедолаги, коих судьба затащила в судебную машину помимо их воли и заставила, тратя нервы, силы, здоровье и часть своей жизни, трястись в ней по ухабам судебного делопроизводства энное количество времени. Одним словом, речь идёт о сотнях тысячах (если не миллионах) сограждан, которые уже участвовали в судебных спектаклях или участвуют в данное время. Всем им, мученикам нашей судебной системы, посвящается это былинное (тут и эпическая былина, и правдиво-документальная быль) повествование. Адресовано же оно, в первую очередь, тем, кто попадёт под колёса судебной машины, ещё не подозревая об этом, завтра, тем, кто зарекается.
Суд как таковой был придуман и создан ещё в библейские времена единственно для блага людей. Он должен был обеспечить любому и каждому обиженному, утеснённому, ограбленному торжество справедливости, защитить его права. Однако ж история, литература и, в первую очередь, фольклор свидетельствуют, что суд пользуется в народе, мягко говоря, странной репутацией. Стоит заглянуть хотя бы в кладезь народной мудростисловарь В. И. Даля:
Судитьсяне Богу молиться: поклоном не отделаешься.
Порешил суд, так будешь худ.
Не бойся суда, бойся судьи.
Неправдою суд стоит.
Суд прямой, да судья кривой.
В суд пойдёшьправды не найдёшь.
Судье полезно, что в карман полезло.
Тяжбапетля; судвиселица.
Земля любит навоз, лошадь овёс, а судья принос
И т. д., и т. п., и пр.вплоть до классического:
Закон дышло: куда повернул, туда и вышло.
Владимир Иванович, сам, видимо, поразившись такому густому недоверию народа к судам, сделал внизу словарной страницы красноречивое примечание: «У нас не было ни одной пословицы в похвалу судам, а ныне я одну слышал: Ныне перед судом, что перед Богом: все равны». Где слышал? От кого слышал?.. Не растолковывает. Не исключено, что сам же по доброте душевной поговорку эту и придумал.
Современник Даля Фёдор Михайлович Достоевский, посвящая полтора века назад немало страниц своего «Дневника писателя» и «Братьев Карамазовых» тогдашней судебной реформе, не уставал печалиться и гневаться, поражаясь её медлительности, а также и несуразностям судебной практики, в ходе реформы только умножающимся.
За полтораста лет, минувших с той поры, несуразностей меньше не стало, и судебная реформа конца века XX-го и начала XXI-го точно так же, как и её предшественница века XIX-го, до неприличия затянулась и пробуксовывает
Впрочем, хватит теоретизировать. Пора к делу. Дальше последует, на первый взгляд, совершенно невероятная история из судебной практики, а самое невероятное в этой истории то, что подобные ей в нашей расейской судебной системе происходят-случаются сплошь и рядом, типичны и обыденнынесмотря даже на как бы бурно как бы идущую как бы уже много лет судебную как бы реформу-перестройку
1. ПРЕДЫСТОРИЯ
В достославный город Баранов (назовём-обозначим этот областной центр хотя бы так) приехал я в 1982 году по распределению, окончив факультет журналистики МГУ. Редактор областной молодёжки (так тогда именовались в обиходе комсомольские газеты) заманил-завербовал меня в эти глухоманные чернозёмные палестины обещанием, что-де сразу и немедленно одарит меня, несмотря даже на мой холостяцкий статус, отдельной квартирой. Само собой, редактор фантазировал, как сивый мерин, всё оказалось блефом, и я, промаявшись год в рабочей общаге, уже начал паковать свой единственный чемоданишко, как вдруг
Видимо, суждено всё же было Баранову стать моим родным и судьбоносным «местом жительства».
Короче, сначала я влюбился, затем, как следствие, женился, вскоре наметилось прибавление в семействе. Жена моя работала в той же редакции молодёжной газеты, а жила прежде с матерью в маленьком частном доме, где обитала ещё и семья брата. Более года помытарились мы, снимая чужую квартиру на окраине города, пока, наконец, не получили своюв новом доме на улице Интернациональной в самом центре Баранова. Это не дом, а просто какой-то архитектурный монстр: десятиэтажная кирпичная крепость, придавившая собою целый квартал. Резкими выступами и углублениями по фасаду дом напоминает гигантский коленчатый вал. Спереди на уровне второго этажа висит стеклянный параллелепипед «Дома торговли». Большой пролёт стены этого магазина вскоре рухнул (обошлось, слава Богу, без жертв!), бока его подпёрли по всему периметру железными балками, и дом наш в народе стали звать с тех пор домом на курьих ножках.