Чайник начал свистеть, он еле успел выключить газ, приглушить свист. Налил кипяток в оба бокала, поставил их на жостовский поднос, достал из аптечки на стене таблетку валидола (за «Орбитом» с мятой возвращаться в комнату не хотелось), пососал, держа поднос на вытянутых руках и накинув для юмора полотенце на руку, придал лицу соответствующее выражение влюблённого официанта и отправился в маленькую комнату.
Там его взору в свете вызревающего солнечного утра предстала иллюстрация к стихам Ивана Алексеевича Бунина:
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди,
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь её во сне
Он даже запнулся, застыл на секунду. Боже мой! От любви и нежности хотелось плакать
Осторожно поставив поднос на подоконник, он нагнулся, прильнул ртом к её детским губам, чмокнул и тут же скользнул вниз, накрыл поцелуем левую грудь, прикусил легонько зубами тут же откликнувшийся на ласку, напрягшийся розовый бутончик. Она распахнула глаза, улыбнулась счастливо, обвила его голову руками, прижала к своему телу, капризно протянула:
Ты чего?
Чего, чего!пробормотал приглушённо он, не поднимая лица.Мириться пришёл, вот чего! Чай бушь?
Бушь, бушь!рассмеялась она.Только позже Иди ко мне!
Он поднял глаза. По утрам она вообще всегда была особенно прекрасна, а уж когда смеялась-улыбалась!.. Он отбросил одеяло, схватил её на руки, прижал неистово к себе.
Пошли туда, тамлучше!..
В большой комнате он осторожно и медленно, хотя весь уже дрожал от возбуждения, уложил её на широкую супружескую постель, навис над ней, чувственно и нежно покрыл поцелуями лицо, шею, груди и, не в силах больше сдерживаться, медленно, осторожно вошёл в неё, не отрывая взгляда от лица. Она вся напряглась, выгнулась навстречу ему, приняла в себя до конца и блаженно простоналаи раз, и второй
Он нашёл в себе какие-то сверхъестественные силы, чтобы сдержать взрыв, отдалить момент потери сознания, продлить это невероятное состояние физического счастья
Когда-то, в те первые полгода их общей жизни, он находил неимоверное наслаждение во всё новых и новых «постельных приключениях», стремясь испытать с этой юной девочкой совсем из другого, раскованного, поколения все нюансы чувственных утех вплоть до самых, казалось бы, извращённых, и она с охотой шла навстречу всем его желаниям. Но вот теперь, когда стала она его законной женой перед Богом и людьми, ничего прекраснее для него не было вот такой пылкой классической близости (особенно утром и после ссоры)естественной, красивой и в чём-то целомудренной.
Она с отчаянным стоном подалась ему навстречу, прижалась неистово лоном, он почувствовал-ощутил, как её захлестнула волна сладких судорог, и сам в тот же миг поплыл-забарахтался в водовороте неистового наслаждения
Спустя четверть часа Алина после затихающих объятий и не очень связного разговора об обидах-прощениях уткнулась лицом ему в плечо и начала тихонько посапывать, изредка шевеля и по-детски причмокивая во сне губёшками. Ещё бы! С вечера наплакалась, тоже полночи не спала. Он легко прижимал любимую к себе, нежно перебирал пальцами высветленные прядки её мальчишеской причёски и думал-размышлял о предстоящем дне.
Часа через два они поднимутся, позавтракают. Скорей всеговот так, голышом (и он, и она были по натуре нудистами). Потом, вероятно, поработают до обеда. Он будет за столом на компьютере компоновать окончательно главы своей новой книги о Достоевскомв издательство надо её переслать уже через пару недель. Алинка в затемнённых компьютерных очках, делающих её взрослой и трогательно-серьёзной, устроится на диване с ноутбуком, прикусив от напряжения и важности дела губу, будет настукивать предисловие к сборнику поэзии молодых, который ей поручили составить и подготовить к изданию.
Время от времени она, несмотря на запрет, станет окликать его и просить послушать на слух ту или иную фразутак ли? Так, такбудет успокаивать он, не кривя душой: она была очень талантлива и писала, дай Бог каждому! Интересно, что с ней, его девочкой, будет годам к сорока? Наверняка из неё вырастет новая Франсуаза Саган или Марина Цветаева
Увы, ему никогда этого не узнатьвдруг соскользнул он в затягивающийся омут ненужных мыслей. И как же он благодарен ей за то, что она подарила ему кусочек своей жизни-судьбы, продлив тем самым его молодость!
Он приподнял голову, повернулся к ней, спящей, опять ощутил сладкую истому от неизбывности её юной красоты. В окно даже сквозь шторы неистово и неудержимо пробивалось первое за последние две недели февральское солнце, освещая тонкую прозрачную кожу любимой. Он бережно провёл пальцами по её щеке, губам, словно пытаясь запомнить родимый облик, откинулся навзничь и закрыл глаза, зажимая подступающие горючие и совсем ненужные слёзы
Сколько же продлится это счастье?
Господи, только б подольше!
За окном стоял февраль, вторая половина. Для кого-токонец зимы; для кого-тоначало-предвестье весны и бесконечного лета.
/2006/
СУДЬБА ПИСАТЕЛЯНовелла
Большинство людей не знают дату своей смерти. И слава Богу!
Александр Павлович Словакин знал. Вернее, он сам эту дату и определил-назначилпятница 29 января 2010 года. И речь-то, в общем, не о суициде, нет, просто Александр Павлович хотел, мечтал, подгадывал и стремился завершить путь земной именно в этот знаменательный день и неистово верил, что именно так и произойдёт-случится. А, как известно, неистовая вера творит порой чудеса.
Чуть менее чем через полгода, а именно 15 июля, ему стукнуло бы пятьдесятславный для писателя рубеж, но он даже этот соблазн отринул: важнее показалось подгадать под другой, более значимый и эпохальный юбилей
Вообще с этими датами-цифирью, старым и новым стилями, на первый взгляд, возникала какая-то тарарабумбия, но Александр Павлович столь многое в своей idée fixe притянул за уши и пришил белыми нитками, что на мелкие несоответствия-несуразности с датами можно было и не обращать внимания
* * *
Всё началось лет двадцать назад, когда у молодого провинциального учителя и по совместительству подающего большие надежды писателя Александра Словакина началась столичная часть судьбы.
До этого в родном своём Баранове напечатали несколько его рассказов в областных газетах, пробился он пару раз в региональный «Подъём», тиснули его повесть в коллективном сборнике «Молодая проза Черноземья». И вот на волне первых успехов он сперва попал на какое-то тогда ещё Всесоюзное совещание молодых, где его без проволочек втащили-приняли в Союз писателей тогда ещё СССР. Потом его опубликовал престижный «Наш современник». И тут же (ну попёрло!) ему удалось поступить на Высшие литературные курсы при Литинституте и, проучившись два года, зацепиться в Москвеустроился редактором в только что родившееся книжное издательство «Голос», основал которое его земляк и в котором незадолго до того стотысячным тиражом вышел первый сборник повестей и рассказов Александра.
Вот в те-то благословенные опьяняющие дни первых литературных успехов, во время бурных застолий в общаге Литинститута или в Пёстром зале ЦДЛ, когда кто-либо из подпивших приятелей-пиитов по сложившейся вековой традиции кричал ему в глаза, мол, Сашка, ты тоже гений, он всерьёз и начал задумываться над этой проблемой. Поначалу и он дарил-разбрасывал «гениев» направо и налево и вполне искренне. Ну как можно смолчать, если твой осоловевший сотоварищ только что прокричал-провыл слезливым голосом свою очередную нетленку, всего тебя обрызгав пьяной слюной, ждёт взасос адекватного отклика-суждения, а перед этим уже сам одарил тебя «гением»?
Однажды в одной умной книжке Александр вычитал, что во все времена и во всём мире писатели чётко делились на четыре класса, четыре разряда, четыре степени, четыре уровня, четыре титула, четыре звания, четыре сортавсего че-ты-ре: гении, таланты, профессионалы и графоманы. Всё! Для примера ранжировались имена из русской словесности:
1) Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов, Булгаков
2) Некрасов, Лесков, Писемский, Куприн, Шолохов
3) Баратынский, Булгарин, Крестовский, Вересаев, Леонов
4) Хвостов, Боборыкин, Бедный, Ананьев, Донцова
Поразмыслив на трезвую во всех смыслах голову, Словакин поначалу решил записать себя в третий разряд, в профессионалы. В последнийчетвёртыйряд, само собой, не очень-то хотелось, хотя, если поразмыслить, любой разряд, любой ранг в литературе уже почётен. Главное, ты уже имеешь основное и ключевое звание-титулписатель. Однако ж, хотелось-желалось повыше.
И тут Александр ещё более трезво размыслил: так ведь окончательный итог деятельности и, соответственно, ранг-величие писателя определяется вовсе не при жизни и даже, зачастую, далеко не сразу после смерти. Ну а на перспективу, если поставить цель и хорошенько потрудиться на ниве российской словесности, то можно замахнуться и на ступеньку повыше. Почему бы, например, не занять место рядом с тёзкойАлександром Ивановичем Куприным?
Определившись, Александр Павлович и взялся в разговорах, когда дело доходило до пьяной раздачи «гениев», то и дело обранивать: мол, никакой он, конечно, не гений, не Толстой и не Достоевскийдай Бог, уровня автора «Поединка», «Олеси» и «Гранатового браслета» достичь
А дела его писательские между тем шли в гору. Тогда, в лихие девяностые, когда вся страна превратилась в криминал-шоу, его рассказы, повести и романы, круто замешанные на остром сюжете и наполненные социально-кровавой реальностью, быстро находили своего издателя и читателя. В «Голосе» одна за другой вышли ещё две книги, а затем, когда в родном издательстве начался кризис и уже стоящий в плане роман-эпопея «Бомж» застрял, Словакин предложил его крупнейшему российскому издательскому холдингу «АСТ», и книга вышла там. Ещё несколько рассказов и повестей проскочило в журналах. Больше того, первую его книгу перевели и издали в Польше, Черногории, Болгарии
Короче, фундамент для желанного титула «Куприн наших дней» создавался-строился вполне успешно. Да уже, можно сказать, и был создан, как вдруг тихой сапой в бурлящей российской литературе появился ещё один провинциал, почти что земляк и хороший знакомец СловакинаСлава Дёгтев из Воронежа. Сначала он набузил в своей чернозёмной столицепроизвёл переворот в замшелом журнале «Подъём», став там на какое-то время главным редактором, затем выступил в «ЛитРоссии» с каким-то революционным манифестом от имени молодых писателей, его энергичные рассказы начали нарасхват печатать в столичных изданиях, а критики, да и сам Вячеслав в интервью, всё чаще взялись сопрягать фамилию Дёгтев с фамилией Куприн: мол, Дёгтевэто Куприн сегодня!
Словакин начал было сокрушаться по этому поводу, но быстро вспомнил старую истину: всё что ни делаетсяк лучшему. Тем более, что в жизни-судьбе его именно в этот период, на рубеже веков, стряслись кардинальные перемены. Он снова женился и, главное,бросил пить.
Первое произошло случайно. Прежнюю жену-училку Словакин оставил в Баранове и никогда об этом не жалелсошлись они по молодости, по глупости, когда оба учились в пединституте: любви горячей не испытали, детей, слава Богу, не нажили
Александр решил-наметил больше не связывать себя узами брака, довольствовался случайными подружками, тем более, что для стабильных серьёзных отношений и условий не былоон снимал замызганную квартирёнку в Зеленограде, куда приличную женщину и пригласить было зазорно.
И вот теперь судьба одарила его встречей с Олей, Ольгой Леонидовной, к тому времени уже вполне зрелой женщиной 32-х лет. Вернее, как одарила? Самое прикольное, что они работали бок о бок почти десять летв издательстве «Голос». Когда коллектив ещё был большим, пути их как-то не пересекались, хотя кой с какими бойкими издательскими девчонками холостяк Словакин интрижки крутил. Ольга успела за это время и замуж сходить, и развестись, и теперь проживала одна в двухкомнатной квартире на Добролюбовасовсем рядышком с общагой Литинститута. Так что когда Александр взялся провожать Ольгу до домаместа оказались ему родные и близкие.
А началось всё у них, как и водится, случайно. В издательстве к этому времени осталось вместе с директором-основателем всего пять человек, но пока крутились-выживали. И не унывали. Как и в прежние времена частенько трудовой круговертный день завершали корпоративной пьянкой-гулянкойто праздник какой, то автор изданной книги поляну накрыл, то день рождения чей-то случился. Вот после одного из таких застолий Александр и проснулся утром в незнакомой постели под незнакомой люстрой. Как оказалосьна Добролюбова.
Поначалу Словакин решил было отнестись к этому как к очередному секс-приключению, тем более, что об Ольге решительно ничего нельзя было сказать, кроме того, что она пухленькая и не безобразная. Но, к искреннему своему удивлению, он вновь оказался в постели пухлявой Оли через неделю
Ипошло-поехало, пока не завершилось походом в загс и переездом Александра Павловича из Зеленограда в Северо-Восточный административный округ города Москвы.
С первой женой у Словакина дети как-то не получались. Впрочем, поначалу, ещё студентами, они полстипендии тратили на презервативы, а потом, когда последние всплески чувств угасли, перспективы чадорождения сами собой отпали-испарились. С Ольгой они сразу решили как можно быстрее зачать хотя бы одного наследника, но как ни старались, потея в постельных сладостных трудах до изнеможения, результатов не было. Кинулись в конце концов по врачамдиагноз-вердикт поверг Александра в уныние: бесплоден он. Правда, один врач, совмещающий в своей лечебной практике последние достижения медицины и дремучее знахарство, взялся помочь беде, но сразу и жёстко поставил условие: бросить пить и курить немедленно.
Это удивительно как совпало с желанием самого Словакина. Курить он бросил ещё за три года до того, переболев жесточайшим воспалением лёгких, да и с питием уже пытался завязать несколько раз всерьёз: прошёл через общество анонимных алкоголиков, пил какие-то специальные чаи и даже подшивалсяувы, самое большее выдерживал полгода. А пьянки здорово-таки мешали главному и основному в жизнитворчеству.
Словакин принадлежал к тому подавляющему меньшинству сочинителей, кои, выпив хотя бы кружку пива, не говоря о чём-либо покрепче, творить уже не могли. Так что кружка пива или полстакана водки стоили двух-трёх страниц нового текста, а уж загул на неделю, две, а то и три (что стало случаться с Александром всё чаще) перечёркивал на хрен целый рассказ, а то и повесть. А чего стоят кошмарные ночёвки в вытрезвителе (сподобился раза три-четыре!), пьяные семейные скандалы, похмельные конфликты на работе, всё возрастающие проблемы со здоровьем. А сколько уже знакомцев-ровесников сгинуло по пьяной дури, отправилось на тот свет раньше срока, так и не протрезвев
Нет, завязывать давно уже было пора!
Этот же доктор-знахарь пообещал вначале отрезвить Александра с гарантией не менее чем на десять лет по уникальному методу «двойной замок», затем вернуть ему радость отцовства, и за всё про всё надо выложить всего-то чуть более полутора тонн зелени, в переводе на российскиепятьдесят тысяч рублей. Наскребли, заплатили. С завязкой пития помоглокак отрезало. С завязью нового плодане очень. Правда, Ольга раза два беременела, но дело заканчивалось выкидышем на ранней стадии
Впрочем, вскоре мечты о ребёнке-наследнике, по крайней мере у Александра, сошли на нет, сгинули. Когда ему исполнилось сорок четыре, какая-то цепь судьбоносная замкнулась, и окончательно в голове его сформировалась-высветилась вот эта его idée fixe, которая заполнила без остатка все оставшиеся годы жизни и определила-сформировала финальную сцену судьбы. Именно в сорок четыре, зацепившись за возрастную аналогию с судьбой Антона Павловича Чехова, писатель Александр Павлович Словакин начал разматывать (или, наоборот, наматывать) клубок совпадений-подсказок, точек соприкосновения между ним и автором «Вишнёвого сада».
Не говоря уж о полном совпадении отчеств, ведь и фамилии явно перекликалисьгде Чехия, там рядышком, бок о бок и Словакия. Мало этого, но они ведь и, можно сказать, настоящие земляки: отец Чехова выходец из Воронежской губернии, мать и вовсе из тамбовского Моршанска. Оба, и Словакин и Чехов, в Москву перебрались из самой что ни на есть российской глубинки. Оба начинали с юмористики и всерьёз публиковаться начали в 20 лет. Да даже через жён какая-то перекличка аукалась: обе на восемь лет моложе своих мужей; одна Ольга Леонардовна, втораяОльга Леонидовна. Да и детей-наследников в обеих семьях нет