Время покажет, примирительно сказал он, не желая растягивать лакомую для Исами тему больше, чем на две дорожные поездки.
Помяни моё слово, так и будет! Он откинул со лба сивые волосы, пытаясь уловить хоть тень сомнения в тоне приятеля. Не заподозрив за ним ничего сомнительного, он покивал головой в знак крепости суждения. Тонкие, опущенные вниз уголки губ придавали его узкому лицу брезгливое выражение.
Забыл спросить, как прошёл сливовый нихон-го? Хитоси решил перевести разговор в другое русло. Хотел поприсутствовать, но Мичико потребовала закончить с кухней. Коробки с посудой до сих пор не разобраны. Говорит, питаться в ресторане на зарплату доцента накладно.
Да уж, непозволительная роскошь! Но ты многого не потерял. Последняя фраза была ответом на вопрос Хитоси.
Ну, и сколько «улиток»? усмехнулся он, прекрасно осведомлённый о прозвище, придуманном абитуриентами для Кобаяси-сана: «Тараси». Ни одной?
Будь моя воля, проворчал Исами, ни одной бы не поставил. Но семеро всё-таки прорвались!
Ты слишком строг к ним, Исами! Вспомни, сколько времени потребовалось тебе на изучение родного языка? Шесть лет? Двенадцать? А ты хочешь за полгода сделать из этих мальчиков и девочек матёрых японистов.
За полгода они и не смогли понять важнейшего: строгой языковой иерархической системы, которой нужно придерживаться. Исами недовольно цокнул языком о зубы. Для нас все эти уровни вежливости обыденность, а для них излишняя громоздкость языка. Отсюда все нелепости и три четверти не поступивших. Был на потоке один гебр по имени Хасиб, приехал по обмену из Белуджистана. Скажу тебе, юноша с огромным самомнением. Способностей к японскому у него мало, но бил себя в грудь, утверждал, что пехлеви и сложнее, и душеполезнее японского. Каков наглец! Ты, кстати, не знаешь, что это за язык такой пехлеви?
Мертвый восточно-иранский язык, имеющий родственные связи с древнеперсидским и санскритом, ответил Хитоси. Когда-то очень давно он был языком аршакидов. Они говорили и писали на нём. Письменная разновидность называется пазанд содержит четырнадцать букв, но
Ха! возликовал Исами. Четырнадцать! В японском 80 тысяч кандзи! И что пытался доказать этот мальчишка?
Хитоси неодобрительно покачал головой.
Пехлеви язык хоть и мёртвый, но великий. Священный текст «Авеста» яркий тому пример! Пусть этот Хасиб приходит на коллоквиум. Мы сегодня будем говорить про этот памятник древнепазандской письменности. Он, уверен, оживотворит наш диспут.
Да, этот Хасиб порывался к тебе попасть неоднократно.
Как? Ты мне ничего не говорил!
Зачем? Абитуриенту бекка правилами университета запрещено посещать аспирантские триместры!
Прежде всего, он носитель культуры, воспротивился Хитоси. Общение будет полезно и ему, и аудитории. Я поговорю с ректоратом. Они должны пойти навстречу.
Слишком поздно! теперь Исами говорил ровно, однообразно, будто потеряв всякий интерес к нити разговора. Этот заносчивый мальчишка не набрал и сорока баллов вполне ожидаемо. С треском вылетел из курса подготовки. В ближайшие дни его отправят на родину, доить коз, или чем они там занимаются.
Ничего не поздно! горячо возразил Хитоси, наоборот, заразившись идеей во что бы то ни стало вытащить гебра на занятия.
Автобус остановился у длинных ворот студенческого кампуса и чихнул пневмоприводом дверей. Водитель предложил пассажирам закончить поездку и пожелал всем хорошего рабочего настроения.
Ещё поговорим, засуетился Исами, поддавшись ажиотажу у дверей.
Кобаяси-сан, приведи его!
Исами сделал неопределённый жест рукою и побежал к пешеходным турникетам.
Четвертью часа позднее Игараси вошёл в один из лекционных кабинетов шестого корпуса, где аудитория встретила преподавателя радостным гулом перемены. Чистовыбритый юноша в нейлоновой сорочке с бериллиевой запонкой на манжете в знак приветствия почтительно склонил голову при появлении в дверях Хитоси и обратился к группе:
Прошу приветствовать учителя.
Как ни тихо проговорил это Акира Накамура в общем перегуде двух дюжин голосов, в кабинете воцарилась тишина. Голоса растерянно смолкли, кто-то оборвал на полуслове анекдот. Аспиранты дружно встали, приветствуя сэнсея.
Акира, спасибо. Хитоси щёлкнул замком портфеля, пошуровал в его тёмном брюхе и извлёк на свет пачку разграфлённых бланков. Раздай, пожалуйста, формуляры для коллоквиума. Доброго дня всем. Сегодняшнее занятие будем готовить по обычному рецепту, заведённому мной: общетеоретический скелет темы разбираем до обеда, а после до четырёх насаждаем его дискуссионным «мясом».
Учитель, если нет аппетита? крикнул кто-то из рядов.
Значит, это экзистенциальный кризис, поддержал шутку Хитоси и похлопал себя по животу. Советую произвести ротацию моего спецкурса на курс по философии господина Ватанабэ. Он поможет и с аппетитом, и с аттестатом.
Аудитория дружно рассмеялась.
Возможно сегодня, Хитоси дал время пиршеству веселья перебродить ещё одной-двумя шутками, чтобы установить в классе раскованную и ненатянутую обстановку, у нас будет, как говорят в таком случае французы, clou de la saison гвоздь программы.
Учитель, прекратите интригу, попросил с улыбкой Накамура, пуская бланки по рядам. Мне по статусу положено знать обо всех «гвоздях». Что вы там задумали?
Я рассчитываю увидеть на нашем занятии ещё одного участника коллоквиума. Впрочем, не могу этого обещать наверняка. Он запнулся и оглядел присутствующих. К слову об участниках: кого-то нет?
Рюу Сакаи сегодня попросил отгул, ответил Накамура.
Уже четвёртый за последний триместр, напомнил Игараси. Надеюсь, что моего вмешательства здесь не потребуется, и Рюу наверстает к экзамену упущенное.
Я об этом позабочусь.
Ну, что ж, буду полагаться в этом вопросе на тебя, и надеяться, что всё так и выйдет, Хитоси поблагодарил помощника глазами, упиравшимися в бифокальные стёкла. Пока же начнём лекцию. Итак, в прошлый раз мы остановились на Заратуштре из рода Спитама.
Хитоси взял в руки мел, подошёл к коричневой доске, намереваясь начать со сложных для написания упоминаемых имён.
Сегодня продолжим говорить о нём и его 22-парградной Видевдаде
В первом блок-корпусе университетского кампуса, начиная с двенадцати, было оживлённо. В углу у никелированных столов раздачи очередь круто переламывалась, уходя тонкой струйкой к кассам мимо густого сытного пара, поднимающегося от горячей пищи. Размышляя над тем, что лучше взять на десерт сладкие шарики данго или печально известное пирожное манжу, от которого каждый год, как известно, кто-то, подавившись, умирает, Игараси-сан всё же отдал предпочтение опасной рисово-гречишной жвачке, подхватил поднос и порыскал глазами в поисках болтуна «Тараси» Кобаяси. Имея тёплые, почти дружеские отношения с ректоратом, Игараси-сан смог перед обедом не только договориться о возможности привлечения бывшего абитуриента к коллоквиуму на аспирантском курсе, но и упросил руководство университета оказать Хасибу персональную протекцию, и через три месяца отправить ему повторно приглашение на пересдачу зимнего экзамена. Но радостную новость сообщать оказалось некому: в общежитии Игараси узнал, что со вчерашнего дня Хасиб не появлялся. Более того, сосед по комнате коротышка в пёстрой майке, улыбающийся в пол и мучительно подбирающий слова на ломаном английском сказал, что пропал не только Хасиб, но и его немногочисленные вещи. Оставалось разыскать Исами и выспросить его о судьбе ученика, но, как назло, и тот пропал.
Столовым помещениям Кобаяси, как и большинство студентов, мог предпочесть эспланаду, и разумно было бы поискать его снаружи. После сезона дождей многие проводили обеденное время на свежем воздухе под тенью пушистых кохий, заботливо высаженных практикантами агрономического факультета на эспланаде перед третьим корпусом внушительным семиэтажным зданием университетской библиотеки с собственной лабораторией микрофильмирования, подземным книгохранилищем и фонограмархивом. Признаться, Хитоси тоже не очень-то хотел обедать в блок-корпусе столовой, которую перестраивали в прошлом году из-за обнаруженной трещины в стене, возможно, как-то связанной с сейсмической активностью в соседней префектуре Ибараки. В нагретом электропечами увлажнённом воздухе ещё ощущался запах свежего бетона. Местами столовая хранила следы не до конца законченного ремонта.
Оставив поднос и прихватив контейнеры с едой, Хитоси направился к выходу. На каменном парапете у фонтана, словно малые галчата на жердях, гомонили и смеялись вездесущие мальчики и девочки, совсем не выглядевшие на свои семнадцать-двадцать лет. Они смачно тянули из бутылок ледяной чай или «рамуне», щурясь от нестерпимо яркого солнца. Хитоси ещё раз обсмотрел прохожих, стараясь выцепить знакомое лицо. Взгляд, помимо воли, задержался на другой фигуре, вырванной вниманием из общего потока. Сильным шатуном толкнулся кадык, лицо и плечи передёрнула судорога. Взгляд упал на мужчину, примерно одного возраста с Хитоси, японца в голубой тенниске с мокрыми следами подмышками. Опёршись на ортопедическую трость, седой как лунь, по-птичьи склонял он набок голову, нерешительно мял полнеющими пальцами пилотку с красными кантами, иногда обмахивался ею и дожидался, когда Игараси обратит на него внимание. Очевидно, он следил за Игараси с того самого момента, как преподаватель вышел из столовой. Высокий, слишком рано убелённый седовласостью, он крупно выделялся в ювенальных роях. Его было невозможно не заметить. Встретившись глазами, японец кивнул и, хромая, двинулся наперерез.
Охира-сан! Хитоси поклонился обильно потеющему мужчине и сел на парапет. Неужели служебная необходимость вас снова привела ко мне?
Хромота придавала движениям мужчины неуклюжую резкость, и он едва не опрокинул пробитый мелкими отверстиями, похожий на решётце стул, стоящий у фонтана. Игараси любезно придвинул его поближе и в предвкушении сытой трапезы провёл языком по сухим блеклым губам.
Да уж, сказал Охира, у НПА достаточно сотрудников, чтобы тратить их служебное время на прихотливых клиентов вроде вас.
Я не набивался к вам в клиенты, комиссар, улыбнулся Хитоси, подвигая к себе пластмассовый судок с закрытой крышкой, украшенной орнаментом. Вы обедали? Закажите суп в столовой, повар очень рекомендовал. По части приготовления мисо он непревзойдённый мастер!
У меня от соевых бобов изжога, скривился тот. Впрочем, как от наших с вами препирательств тоже. Ваше бесстрашие меня не приводит в восхищение. Машина негодования запущена, и мы не в силах что-то противопоставить ей. Но! В нашей компетенции не допустить, чтобы в результате пострадали граждане Японии. Для этого я здесь!
Как только, комиссар, вы осознаете те фундаментальные ценности, за которые ведётся бой, то поймёте, что эту машину остановить можно. Когда у каждого будет возможность ознакомиться с содержанием книги и высказать свою точку зрения, нетерпимость её ненавистников сойдёт на нет, просто потому, что многие из них поймут: получив исключительное право судить, они не имели для этого элементарных возможностей. Я считаю, что люди, в частности, японские читатели, должны иметь возможность судить сами, а не чтобы за них это делал Рухолла Мусави Хомейни или любой другой представитель власти с признаками тирании.
Это всего лишь книга! воскликнул комиссар. И вы должны понимать, что дело, в конечном счёте, не в ней. Это неизбежно касается политики. Но даже не об этом речь. Ваше поведение, в первую очередь, недальновидно и безобразно по отношению к близким людям. Вы думаете, я переживаю за вас или Мамору?
Уж точно не он! Надеюсь, вы не притащили его с собой? усмехнулся Игараси и шутливо оглядел себя со всех сторон, словно кто-то, в самом деле, мог прятаться в фонтане за его спиной.
Японские налогоплательщики всё так же платят триста иен в час за вашу безопасность, которой вы пренебрегаете и упорно
Хитоси набросился на суп и потому невнимательно, не глядя в сторону Охиры, отозвался:
Это Мичико позвонила вам и велела провести со мной очередную воспитательную беседу?
Что? запнулся Охира. Нет! Я действительно виделся сегодня утром с вашей женой, когда заехал за вами домой. Мы разминулись.
Город Токио большой город. Не всегда получается добраться до нужного места вовремя. Но вы могли бы позвонить!
Это не телефонный разговор, отмахнулся Охира. Я добивался личной встречи, чтобы
чтобы, нетерпеливо, но мягко перебил Хитоси, в очередной раз напомнить мне о деньгах японских налогоплательщиков, которые из-за моей недальновидности и безобразности, говоря вашими словами, уходят в никуда. Но я не вижу большой разницы между тем, ходит Мамору Канагава за мной по пятам или сидит в кобане, играя в го с напарником. Так или иначе, он получит свои триста иен, и польза для общества в обоих случаях будет одинаково сомнительна. Так?
Играл с напарником? переспросил Охира. Если это подтвердится, Канагава получит выговор.
Господин комиссар! Хитоси отправил последнюю ложку мисо в рот и удовлетворённо отставил пустой судок. Простите, но вы акцентируете своё внимание вовсе не на том. Я пытаюсь объяснить вам, что не нуждаюсь в опеке выпускника полицейской академии. Это смешно!
Всё дело в том, что Канагава выпускник академии? Вас это смущает?
Будь он хоть трижды Пелсией! воскликнул Хитоси, выставив перед собою палочки с гункан-маки и отправив рис с ломтиком лосося в рот. Конечно, дело не в вашем подчинённом. Если мы хотим жить в открытом обществе нам не следует бояться.
Я не стал говорить вашей жене, но кое-что случилось. На прошлой неделе, в среду.
Это связано с «Аятами»? Игараси поднёс край бумажного стаканчика ко рту, но не отпил, а лишь смочил губы.
Боюсь, что да, ответил сдержанно Охира. Издательство не связывалось с вами, так ведь?
Нет.
Они замолчали этот факт, чтобы не прикармливать панические настроения. Признаться, я и сам узнал только вчера. Досадная промашка пресс-службы.
Да что случилось, комиссар? Говорите же!
Третьего июля профессор драматургии из миланского театра Пикколо получил ножевое ранение в своей квартире в Леньяно. Его звали Этторе Каприоло. Вам знакомо это имя?
Возможно, задумчиво проговорил Игараси, пробуя несколько раз повторить непривычное имя. Он был на моих лекциях?
Нет, он не бывал в Японии, но я думал, вы могли бы знать друг друга, поскольку он, как и вы, занимался переводом.
Вы говорите: «его звали»? Хитоси попытался справиться с ломающимся дыханием.
С ним всё в порядке, поспешил успокоить Охира. Он получил множество поверхностных ран, но его жизни в настоящий момент ничего не угрожает. Ему наложили швы и сделали операцию по сшиванию сухожилия пальца. На следующей неделе врачи обещали выписать Этторе из больницы.
А кто был нападавшим?
Полиция Милана не произвела никаких арестов и не выдвинула никаких версий о мотивах нападения.
Почему вы тогда думаете, что это может иметь отношение к переводу?
Очевидно, это имеет самое прямое отношение! резко осадил Охира. Вчера из Милана по телетайпу я получил стенограмму допроса Каприоло. Согласно его показаниям, третьего числа около двух часов пополудни в театр позвонил мужчина, представившись сотрудником дипломатического ведомства. У говорящего был характерный арабский акцент. Хотя, по словам господина Каприоло, по-итальянски тот говорил весьма недурно. Сославшись на литературный интерес к Охира запнулся и потемнел лицом, недовольно покривившись своей забывчивости. Он пропустил руку в карман, чтобы подсмотреть в блокнот.
«Харун и море историй», подсказал Игараси.
Комиссар сверился с блокнотом и удивлённо посмотрел на преподавателя.
Верно. Именно этот перевод Ахмеда Салмана Рушди профессор готовил для детского лингафонного центра в Риме. В дальнейшем он собирался предложить театру Пикколо поставить спектакль «Тысяча и одна история Харуна» для детей эмигрантов из стран Ближнего Востока. Охира кончил читать и закрыл блокнот. Откуда вы знаете?
Мне знакомо имя профессора, потому что я читал его критический разбор «Харуна» в одном театроведческом журнале. Хитоси задумчиво погладил ямочку на подбородке. К сожалению, я не сразу вспомнил. Профессор определённо восхищался тем, что при всей пародийности произведения и его карикатурном подражании арабским сказкам, в историях Харуна есть место сатире и гротеску, не свойственные, скажем, «Книге тысяча и одной ночи», больше известной у нас в Японии, как «Сказки Шахразады».