Приблизившись ко мне, этот медленный трассер стал распадаться на сотни, тысячи красных точек, которые всё множились и множились, пока не заполнили своей краснотой всё вокруг: и далёкое небо, и залитую белым светом землю, и раскинувшийся надо мной купол парашюта. И вдруг я почувствовал, что начал падать прямо в это красное медленно пульсирующее пространство. Я закрыл глаза и тяжело вздохнул.
Открыв глаза, я увидел, что ничего не изменилось: я удобно лежал под кустом на своём матрасе; с другой стороны куста стояла палатка, возле которой чаёвничало всё моё семейство. Не торопясь, поднялся со своего надувного ложа, с удовольствием потянулся и пошёл составить им компанию.
Что, опять кино смотрел? спросила жена, когда дети убежали купаться.
Я взял бутылку с минеральной водой и, согласно кивнув, начал пить нагревшуюся воду большими глотками.
Надеюсь, ты в порядке?
В полном!.. Не переживай ты так! хмыкнул я, Это даже становится интересным. Как будто смотришь фильм с собственным участием!
Ладно, артист! Пошли к детям, искупнёмся, засмеялась жена и, не оборачиваясь на меня, побежала к реке.
Прошло несколько дней, а меня вдруг стало преследовать ощущение, что я чего-то жду, очень жду, а это всё никак не приходит! Но вместе с тем я был убеждён в том, что это вот-вот случится.
Вечер был пасмурный, дождливый, делать было нечего, и я решил пораньше лечь спать. К тому же меня не оставляло чувство, что этой ночью опять увижу самого себя и со мной наверняка что-то произойдёт. Хотя я к этому уже привык последнее время, во сне со мной всегда происходили непонятные для меня события. Единственное, что я знал наверняка, так это то, что всё, что мне снилось, относилось к Великой Отечественной войне!
Выбросили нас удачно! Мы с ходу взяли этот посёлок, практически врукопашную перебив разместившихся в нём фрицев, но задачу свою пока не выполнили: нам надо было уничтожить склад с боеприпасами, который разместился на железнодорожной станции. Оставался один рывок, однако сделать его мы не могли. Наш десант был прижат к земле огнём из крупнокалиберного пулемёта, на который мы нарвались практически на подходе к станции. Бетонный ДОТ из своей хищной горизонтальной прорези выплёвывал длинные струи свинца, не давая возможности даже поднять голову. Я завалился в удачно подвернувшуюся канавку и лежал, не решаясь поднять голову, буквально всем телом ощущая, как надо мной мечутся в поисках своей жертвы пули.
Шло время, шло очень быстро. Буквально летело. А это было очень и очень плохо. Из соседнего городка на помощь уничтоженному нами гарнизону уже наверняка мчалась помощь, которой мы противостоять, скорее всего, уже не сможем. Надо было что-то делать. Надо было преодолевать этот ДОТ! Вообще-то я уже знал, что надо было делать. Я лежал ближе всех к нему, метрах в двадцати. Надо было только бросить гранату. Но бросить её так, чтобы она влетела через амбразуру вовнутрь. Иначе толку никакого не будет. Я перевернулся на спину и посмотрел в удивительно синее и чистое небо, оно было настолько чистым и ярким, что я непроизвольно задержал дыхание. Надо же, а я уже и забыл, что высота может быть такой пронзительно красивой. Жаль, не увижу больше такого неба.
Для того чтобы бросить гранату, надо встать! И не просто приподняться и бросить, а именно встать! Встать во весь рост, затем склониться вправо и бросить гранату так, как когда-то я бросал с сыном камешки на озере. Мы с ним искали плоские камешки, а потом кидали их, чтобы они рикошетили своей плоской поверхностью от воды. А мы вслух считали, сколько раз камешек коснётся поверхности озера. И вот точно так же надо было бросить и гранату. Встать и бросить!.. Встать и бросить!.. Это ведь совсем не страшно и так просто! Взять и встать. Я улыбнулся, вспомнив, как сын смеялся, когда у него получался удачный бросок, и рванулся вверх.
У меня всё получилось. Всё было сделано как надо. Быстро и точно. Я не промахнулся. Я даже успел увидеть, как граната серым комочком врезалась в темноту амбразуры.
И вдруг я увидел себя со стороны. Увидел, как моё тело неторопливо встало на ноги, так же не торопясь наклонилось вправо, и из размахнувшейся руки вылетел и мучительно медленно полетел в сторону ДОТа плоский камешек. Уйти от пулемётной очереди я не успел. С ясно осознаваемой тоской я видел, как ко мне из чёрной щели огневой точки понеслись пули. Но грохота пулемётных очередей слышно не было. И я уже понял почему. Пулемётчик тоже не промахнулся. Пули вошли в моё тело, и оно плавно опустилось на землю, глядя в небо застывшими глазами. Я перевёл взгляд со своего мёртвого тела на ДОТ и увидел, как из амбразуры вырвался огненный вихрь. И я улыбнулся. Я справился. Я люблю тебя, сынок!
Несмотря на утреннюю прохладу, я в одних трико стоял на балконе и смотрел в умытое ночным дождём небо. Оно было необыкновенно ярким и чистым. Я уже видел такое небо. Видел и запомнил его. И никогда уже не забуду! На душе у меня было спокойно, спокойно и грустно. Я знал, что мои сны закончились и что они больше не будут меня тревожить. Как будто мне было показано то, что я должен был увидеть. Обязательно должен был!
Этот сон был последним. Он был настолько реальным, что до сих пор дух захватывает. Он не был похож на те фантастические раскрашенные сны, после которых оставалось странное чувство недоумения и тревоги. Этот сон вызывал грусть, грусть оттого, что меня убили.
Зазвонил телефон, и я, вернувшись в дом, снял трубку.
Виктор Анатольевич, раздался женский голос, вас беспокоят из городской библиотеки. У нас завтра будет проходить концерт художественных коллективов, и вы приглашены как наш лучший читатель!
Вы набрали не тот номер. Я Андрей Викторович. А вам нужен мой отец, начал было я и замолчал.
Я не знаю, сколько прошло времени, когда я вдруг обратил внимание на то, что стою возле стола и держу в руках трубку. Машинально поднёс её к уху и, услышав короткие гудки, осторожно положил на стол. Мне всё стало понятно, как будто сложился пазл, который никак не хотел складываться. А тут вдруг появилась недостающая частичка, и всё встало на свои места! И этой частичкой стало отчество моего отца Анатольевич! Имя моего деда!
Медленно опустившись в кресло, задумался. Виктор Анатольевич мой папа. Анатолий Васильевич мой дед, который без вести пропал на фронте во время войны. Я, наверное, каким-то непостижимым образом смог увидеть, как мой дед погиб. Нет, не так! Я увидел его несостоявшиеся смерти, те моменты, когда он мог погибнуть, но не погиб.
Отсюда и его возможный расстрел. Папа рассказывал, что дед действительно был сыном русского дворянина, который пропал в смутное революционное время. Сам дед работал инженером на военном заводе. Имел бронь, но однажды оперативник из особого отдела предупредил его о том, что, если он срочно не уйдёт на фронт, за ним через два дня придут, как за сыном дворянина. Его тогда не взяли, он успел уйти. Но это могло бы быть!
А ещё я слышал, как меня называли по имени, там, в одном из моих снов! Но не придал этому значения. А потом я, наверное, по прихоти жизни, или судьбы, или чего-то ещё, пережил все те эпизоды, которые пережил и мой дед. Кроме того, последнего раза, когда он увидел яркое небо и вспомнил своего сына.
А может, это были только сны, и ничего больше? Но мне хочется верить, что это не так.
Я много раз держал в руках и разглядывал пожелтевший листок бумаги с неровным машинописным текстом, который гласил о том, что мой дед Анатолий Васильевич, парашютист-десантник, пропал без вести в 1944 году.
Я тебя помню, ДЕД!.. Помню!.. И буду помнить!..