Я наверху все ставни закрыла, доложила она. А мисс Рейчел сказала еще, что сегодня приезжает мистер Руперт. Просила вас зайти.
Так что же вы сразу не сказали? Она что, думала, я мешкать стану, если старшая хозяйка лежит наверху? Она свирепым жестом втолкнула в прическу одну из выбившихся заколок-невидимок, сняла передник, оправила на груди платье и вышла.
Врач уже приходил, патронажная сестра обещала зайти позднее. Тонбриджу не мешало бы съездить в Бэттл за покупкамина выходные соберется семья. Да, и еще мисс Сидней приезжает поездом в четыре тридцатьон не мог бы встретить ее?
Хозяйство я оставлю на вас, миссис Тонбридж, приготовьте что-нибудь полегче и попроще. Ей в самом деле были невыносимы даже мысли о еде
Этот разговор породил в миссис Тонбридж противоречивые чувства. С одной стороны, правильно мисс Рейчел выказывает всяческое уважение к покойной матери, но с другой, бедняжка еле держится и, как было достоверно известно миссис Тонбридж, последние несколько недель ела как птичка. Так не годится. Прослужив в семье кухаркой без малого двадцать летпоступила к ним задолго до женитьбы с Тонбриджем, но и раньше ее почтительно звали «миссис Криппс», как обычно кухарок в те времена, все хозяйские привычки и пристрастия она знала наперечет. Мисс Рейчел, как ее мать, любила простую еду и понемножку, но с тех пор, как старшая хозяйка заболела, разве что ковырнет в тарелке, и все.
А что, если я пришлю вам чашечку славного горяченького консоме, а потом вы приляжете вздремнуть к приезду мистера Руперта?
Понимая, что подчиниться будет гораздо проще, чем отнекиваться, Рейчел поблагодарила ее и согласилась.
Айлин, принесшая консоме, застала ее лежащей на жесткой и усаженной пуговицами узкой кушеткеполезной для ее спины, как утверждала Дюши. Со стороны Дюши эта уступка была более чем существенной, так как сама она всю жизнь просидела на жестких стульях с прямыми спинками и никогда, ни при каких обстоятельствах не стремилась к большему комфорту. Кушетка, в сущности, тоже причиняла неудобства, хоть и совсем иного рода, однако Рейчел умудрялась устраиваться на ней почти уютно, подсовывая под поясницу подушечку.
Прибегнув к тону, который в семье прозвали «церковным», Айлин спросила, не опустить ли жалюзи и не принести ли ей связанный крючком пледна случай, если она захочет поднять ноги повыше. Мелкими глотками отпивая консоме, Рейчел согласилась и на то, и на другое, посмотрела, как Айлин, похрустывая коленками, опускается, чтобы развязать шнурки на ее практичных туфлях (горничную явно мучил ревматизм), помогает ей поднять ноги на кушетку и старательно кутает их в плед. А потом с такой осторожностью, словно Рейчел уже спала, Айлин на цыпочках подошла к окну, опустила жалюзи и почти бесшумно выскользнула из комнаты. Чувства, думала Рейчел. Все это свидетельство чувств к Дюши. Если жест относился к ней лишь косвенно, она могла принять его. Поставив чашку, она легла спиной на бархат в жестких пуговицах. Милая моя мама, начала было думать она, и едва несколько усталых слезинок выкатились из-под ее век, погрузилась в милосердный сон.
Клэри
Напрасно ты так переживаешь, радость моя. Ведь это же только на одну неделю. Всего неделя в доме на колесах. Будет чудесноне только разнообразие, но и отдых.
Клэри не ответила. Если Арчи считал, что неделя в трейлере вместе с детьми хотя бы отдаленно похожа в ее представлении на отдых, значит, он либо спятил, либо ему все равно, каково придется ей, потому что разлюбил ее.
И обойдется гораздо дешевле. В прошлый раз нам пришлось потратить целое состояние, устраивая мелюзге вылазки по всему Лондону и бесконечные обеды вне дома. Вдобавок на одно и то же они никогда не соглашаются. А в мои времена детям полагалось всего два подаркаодин на день рождения, один на Рождество.
Поверить не могу, что ты считаешь поездку вчетвером на машине, а потом вместе с ней на пароме, и аренду трейлера способом сэкономить! Ты просто хочешь во Францию.
Само собой, я хочу съездить во Францию, сердясь, он повысил голос, отложил кисточку, которую протирал, и обернулся к нейсгорбленной над раковиной в попытках оттереть от овсянки кастрюлю. Волосы свесились, лезли ей в лицо. Клэри, девочка моя! Мне так жаль!
Чего тебе жаль? Голос прозвучал сдавленно. Он подошел и повернул ее лицом к себе.
Слезы у тебя прямо-таки непомерно велики, моя дорогая. И ты действительно моя дорогая, о чем я тебе твержу как минимум десять последних лет. Ну как, начинает доходить?
Она вскинула руки, чтобы обнять его за шею: он был гораздо выше ростом.
Может, стоило все-таки жениться на Полли?
Он притворился, будто размышляет над ответом.
Да нет, не думаю.
После его поцелуя она спросила снова:
Или на Луизе?
Ты как будто забыла, что ее увели у меня из-под носая даже опомниться не успел. Нет уж приходится довольствоваться тобой. Я искал писательницу, никудышную кухарку, что-то вроде одаренной замарашки. И вот, пожалуйста. Только готовить ты стала лучше. Нет, дорогая, мне пора. Некий чванливый старый хозяин из Почтенной Компании Сардиноторговцев будет сидеть в мастерской и ждать, когда я напишу его безобразную дряхлую физиономию. И мне уже не терпится опошлить мое искусство.
Мне кажется, заговорила она, глядя, как он собирает кисти, ты мог бы взять и написать хороший портрет. Просто пиши его таким, как видишь.
Исключено. В этом случае от него откажутся. И плакала целая тысяча фунтов. Тогда можно считать, что нам повезло, если удастся провести отпуск в трейлере где-нибудь на обочине Большого западного шоссе.
Мы оба сотни раз заводили такие разговоры, думал он, шагая к автобусной остановке на Эджвер-роуд. Я успокаиваю ее, она всегда советует писать только то, что мне хочется. Но он не возражал. Ради Клэри он был готов на все. Ему понадобилось время, чтобы осознать: крайняя незащищенность ее детствасмерть матери, отец, пропавший без вести во Франции почти на всю войну, вполне возможно, погибшиймогли безболезненно проявиться только по прошествии времени. Естественно, десять лет брака и появление двоих детей преобразили положение целиком и полностью: с их первых совместных месяцев, еще сравнительно беспечных; лет, пока они путешествовали или жили в мастерской и спали на балконе над ней, когда стесненность в средствах ни на что не влияла, когда он искал заказы и писал пейзажии порой их брали на общие выставки в Редферн, а однажды даже на Летнюю выставку Академии, когда она написала свой второй роман и его похвалил Джон Давенпорт, чудесное было начало. Но с появлением сначала Гарриет и следом за ней Берти«я прямо крольчиха какая-то!», всхлипывала она в кухонную раковину, им пришлось подыскивать жилье побольше, и с двумя младенцами на руках у Клэри не осталось ни времени, ни сил, чтобы писать. А он был вынужден совмещать живопись с преподаванием.
На летние каникулы они ездили в Хоум-Плейс, несколько раз провели Рождество у Полли, но Клэри была безалаберной хозяйкой, и помимо хронической нехватки денег, они еще регулярно запаздывали с оплатой счетов. С тех пор как дети пошли в школу, Клэри подрабатывала корректором, в основном надомно, а миссис Тонбридж, добрая душа, научила ее готовить хэш из единственной банки солонины, запекать цветную капусту с сыром и пудинг с беконом почти без бекона. Клэри купила книгу Элизабет Дэвид о французской кухне, и чеснок (неведомый до конца войны) определенно улучшил положение. Чеснок и снова появившиеся в продаже бананы, которые Гарриет и Берти ценили наравне с мороженым, пополнили меню; гораздо более серьезную проблему представляла дороговизна. Бараньей лопатки за тринадцать шиллингов хватало лишь на два раза, и обрезков на фарш почти не оставалось. Если Клэри добывала корректорством три фунта в неделю, то заработки Арчи всегда оставались неопределенными: порой неделями ему не платили ничего, а потом вдруг появлялась довольно крупная сумма. Тогда они звали к детям приходящую няню и устраивали себе вечер с походом в кино и «Синюю мельницу» дешевенький кипрский ресторан, где подавали каре ягненка, долму и восхитительный кофе. Домой они возвращались пятьдесят девятым автобусом, она клала голову ему на плечо. И часто засыпалаон знал об этом, потому что ее голова и его плечо становились ощутимо тяжелее. Надо было разориться на такси, часто думал он во время слишком длинного пути пешком по улице до дома. Там они заставали миссис Стерджис дремлющей над вязанием, он расплачивался с ней, а Клэри шла проведать детей, у которых была одна маленькая спальня на двоих. Берти спал, обложившись с обеих сторон четырнадцатью плюшевыми зверюшками и сунув в рот лапу самой любимой из них, мартышки. Гарриет лежала ровно на спине. На ночь она расплетала косички и раскидывала волосы, подняв их вверх, «для холодка», как она однажды объяснила. Когда Клэри целовала ее, таинственная легкая улыбка проскальзывала по ее лицу, прежде чем оно снова застывало в строгой безмятежности сна. Ее дорогие, прекрасные дети Но такие удачи выпадали редко, а финалом обычных дней становилась бурная сумятица детского ужина и купания.
Иногда ужин готовил Арчи, а Клэри вычитывала гранки. Бывало, к ужину приходили ее отец Руперт вместе с Зоуи и приносили что-нибудь вкусноекопченую лососину, мятный шоколад «Бендикс». Руперт и Арчи сдружились еще во времена учебы в Слейде, задолго до войны, а очевидная враждебность Клэри к хорошенькой мачехе смягчилась и переросла в дружеские узы. Мальчишки, Джорджи и Берти, были ровесниками, обоим исполнилось семь, и несмотря на разные интересыу Джорджи зверинец, у Берти музей, они прекрасно проводили каникулы вместе в Хоум-Плейс. Каким же он был для них спасением, этот дом, с Дюши и Рейчел, которые всегда радовались им! Поэтому утром, когда Арчи уехал писать портрет своего воротилы из Сити, а Клэри отбирала детскую одежду для предстоящей недели во Франции, звонок Зоуи и известие о смерти Дюши стали для нее потрясением. Все в семье знали, что Дюши больна, но в телефонных разговорах с Рейчел звучало неизменное «она держится молодцом», «думаю, она уже идет на поправку» и тому подобное. Рейчел не хотела расстраивать ихтак, по словам Зоуи, сказал Руперт.
Нет, думала Клэри, это слова самой тети Рейчел. Странно: как раз когда люди не желают кого-нибудь расстраивать, они расстраивают друг друга сильнее, чем когда-либо. Бедная тетя Рейчел! Ее Клэри было даже жальче, чем Дюши, которая прожила долгую и безоблачную жизнь и умерла в своем доме, на руках дочери. Но мне жаль и бабушку, поправилась она. А может, только себя одну, ведь она была рядом всю мою жизнь, мне будет недоставать ее. Клэри всплакнула, присев к кухонному столу. Потом позвонила Полли.
Уже слышала. Дядя Руперт сообщил Джералду.
Не знаешь, когда похороны?
Наверное, к концу недели назначат, казалось, Полли в легком шоке.
Понимаю, это звучит ужасно, но мы собирались во Францию и теперь, конечно, не поедем, если из-за этого придется пропустить похороны. Просто я тут подумала Клэри умолкла.
Ну, вы же сможете поехать позже, правда? Извини, Клэри, мне пора. Эндрю разгуливает на свободе. А сегодня он как раз прохлаждается раздетым. Джералд повез девочек в школу, а потом няню к врачу, удалять зуб. До скорого, и она повесила трубку.
Некоторое время Клэри сидела неподвижно, глядя на телефон. Ее тянуло позвонить Арчи, но он терпеть не мог, когда его отвлекали во время сеансов позирования. Казалось, чувство вины взяло ее в осаду. Умер человек, которого она любила, а она тревожится лишь о том, как это скажется на их отпуске и финансах. Арчи пришлось заранее заплатить и за трейлер, и, наверное, за их билеты на паром. Второй раз позволить себе такие расходы они, скорее всего, не смогут. И поездкам в Хоум-Плейс конец: невозможно представить, чтобы тетя Рейчел осталась жить там одна Мысли о деньгах в такой момент коробили, выглядели проявлением скаредности. Раньше она вообще не думала о деньгах, а теперь, казалось, только о них и думала все время. Ее глаза снова наполнились слезами, она еще раз заплакалана этот раз о своей дрянной натуре.
Снова занявшись детской одеждой, она обнаружила, что на сандалиях Берти дыра на большом пальце, то есть ему нужны другие, размером побольше, а значит, и дороже. Вот опять. Обувь стоит денег. Все стоит денег. Она высморкалась и решила приготовить рыбные котлетки к детскому чаю. В рецепте говорилось про консервированную лососину, но у нее была только жестянка сардин. Если положить в них побольше картофельного пюре, немножко томатного кетчупа и яйцо, чтобы не развалились, должно получиться четыре довольно крупные и еще не успевшие приесться котлетки; а потом, во втором часу, она позвонит Арчикак раз его толстосум-натурщик уйдет обедать. Предвкушая разговор с ним, она неожиданно воспряла духом.
Вилли
И, само собой, появиться на похоронах я не смогу, ведь там будет Эта.
Такие мысли, горькие и повторяющиеся без конца, зудели в ее голове растревоженным осиным гнездом.
Прошло уже девять лет с тех пор, как Эдвард ушел от нее, и она сумела слепить какую-никакую жизнь для себя. Балетная школа, которую она открыла вместе с Зоуи, еле держалась на плаву, пока наконец не закрылась. Беременность Зоуи, их с Рупертом переезд в такую даль и безуспешные попытки Вилли найти нового делового партнера, отвечающего ее требованиям, добили школу.
Некоторое время после этого ей приходилось довольствоваться домом, который купил ей Эдвард. Роланд уже уехал в закрытую школу, где ему, к сожалению, нравилось. Поначалу она ждала (или даже жаждала?) отчаяния малютки, который уже лишился отца (ей бы и в голову не пришло разрешить ему познакомиться с Этой, поэтому отца он видел раз в семестр, когда Эдвард возил его обедать), а теперь и ее, своей любящей матери. В воображении ей рисовались всхлипы по телефону и горестные письма, но ближайшим подобием этих картин стало его письмо: «Дорогая мама, мне скушно прескушно. Тут вообще нет ничего чтобы поделать». С тех пор он писал в основном про какого-то Симпсона-старшего и невероятные выходки, которые тот устраивал, ухитряясь не попасться. Но мисс Миллимент, гувернантка ее самой и ее дочерей, по-прежнему была с ней; выяснив, что из ее родственников в живых нет уже никого, Вилли приютила ее на всю оставшуюся жизнь. Благодарностью за это стал неизменный поток любви, трогающей ее израненное сердце. Кухонные предприятия мисс Миллимент всякий раз оборачивались катастрофой, так как она мало что видела и не стряпала с тех пор, как скончался ее отец, а это случилось через несколько лет после Первой мировой войны, поэтому вся ее помощь заключалась в кормлении птиц и иногдатрех черепах, а также походах в ближайшие магазины, если Вилли забывала купить что-нибудь. Занималась она главным образом редактированием философского труда, над которым работал один из ее бывших учеников. По вечерам они по очереди читали вслух «Войну и мир». Так что когда Вилли взялась за скудно оплачиваемую и нудную конторскую работу в одном благотворительном обществе, куда уговорила ее пойти богатая кузина ее матери, единственным утешением для нее стали возвращения домой, где ее кто-то ждал.
Вся семья тоже была добра к ней. Хью и его милая молодая жена Джемайма иногда звали ее на ужин, Рейчел неизменно навещала, бывая в Лондоне, Дюши обычно приглашала в Хоум-Плейс, когда в школах шел учебный семестр. Тедди появлялся раз в месяц. Он работал в семейной компании, но разговоры на эту тему не складывались, потому что он то и дело спохватывался, чуть не упомянув об отцедовольно давно выяснилось, что эта сфера в доме Вилли под запретом. Беда в том, что ей постоянно казалось, будто бы ей уделяют внимание только из жалости. Как большинство людей, жалеющих себя, она считала, что это право должно принадлежать лишь ей одной. И называла его гордостью.
Нет. Кого она по-настоящему любила, так это Роланда (как ей только могло прийти в голову когда-то всерьез задуматься, как бы избавиться от него?) и милую мисс Миллимент, которая просила называть ее Элеонорой, но Вилли сумела лишь раз, сразу после того самого разговора с просьбой.
Надо написать Рейчел, которая была чудесной дочерью обоим родителямне то что моя, думала она. Луиза навещала Вилли из чувства долга, когда та болела, готовила ужин, если требовалось, поддерживала светскую беседу, но о себе почти не рассказывала, чередуя уклонение от вопросов с хаотичными попытками шокировать слушательницу. И ее мать в самом деле испытывала шок. Когда Луиза внезапно объявила: «Зато теперь у меня богатый любовник, так что за меня можешь не беспокоиться», последовала ледяная пауза, и лишь потом Вилли спросила так спокойно, как только могла: «А благоразумно ли это?» Луиза ответила, что нет, конечно же, но волноваться не о чем, она же не позволит ему содержать ее. Этот разговор состоялся в спальне Вилли, вдали от ушей мисс Миллимент. «Только прошу тебя, не надо об этом при мисс Эм», взмолилась она, и Луиза ответила, что и не собиралась.
Из ее театральной карьеры ничего не вышло, но она была рослой и тонкой, с пышными светлыми волосами и бесспорно красивым лицомс высокими скулами рыжеватого оттенка, широко расставленными глазами орехового цвета и ртом, который смущал Вилли, напоминая чувственные портреты прерафаэлитов. Луиза давно развелась с Майклом Хэдли, который немедленно женился вновь на своей прежней любовнице, отказалась от какого бы то ни было содержания и кое-как перебивалась сама, поселившись в квартирке над бакалеей вместе с этим синим чулком, ее подругой Стеллой. Вилли побывала у них лишь однажды, явившись без предупреждения. Там все провоняло битой птицей (бакалейщики торговали и ею) и сыростью. У каждой подруги в распоряжении имелось по две тесные комнатки, на верхнем этаже располагались кухня и столовая, а в хлипкой пристройке к домуужасающе тесная ванная и уборная. В день ее визита от скумбрии, стоящей на столе, исходил явный душок.