За окном темнело. Прислушавшись к урчанию в животе, я попытался представить себе те роскошные рестораны, о которых только что рассказывал Морис. Потом Сандрин попросилась в туалет, но водитель ответил, что придется подождать. Спустя примерно час мы наконец съехали с автострады на станцию автомобильного обслуживания, расположенную к северу от Лиона. Припарковавшись на стоянке для грузового транспорта, вылезли из кабины, и наш водитель объявил, что пойдет ужинать в кафе для дальнобойщиков. Нас он отправил на заправку. Неужели и правда вот так уйдет?
Не веря своим глазам, мы с Сандрин переглянулись. Она повела меня вслед за Морисом. Прильнув к запотевшим окнам кафе, мы наблюдали, как дальнобойщики смазывали паштетом длинные ломти багета и ели картофельное пюре с сосисками, приправленными кетчупом. Конечно, по сравнению с деликатесами из истории Мориса меню там было простеньким, но тем не менее все выглядело очень даже съедобным, и на столиках у многих посетителей стояли безымянные бутылки с красным вином.
Вот ублюдок, выругалась Сандрин.
Пока она ходила в туалет на заправке, я купил еще один сандвич, обернутый в пленку. Подразумевалось, что он с сыром, но внутри оказался только ломкий белый хлеб. Заморосил дождь, и мы побрели через парковку обратно к кафе. Вдруг девушка сунула мне в ладонь что-то твердое: это была плитка шоколада.
Возьми, сказала она. Я целую кучу стащила, пока кассир менял чековую ленту.
Где мы будем спать?
В кузове. Если, конечно, он нам разрешит. Ты любишь сосиски?
Не знаю. Свиные?
Да какая там свинина. Одни хрящи да хвостики. Постой-ка тут на стреме, сказала Сандрин, когда мы подошли к черному ходу кафе.
Минут пятнадцать мне пришлось мокнуть одному под дождем, пока девушка, наконец, не вернулась с тарелкой.
Угощайся. Ешь прямо руками, милый, сказала она, а когда я ухватил пальцами сосиску и обмакнул ее в картофельное пюре, добавила: Добавь кетчупа. Нравится?
Да. Как ты их достала?
Дождалась подходящего момента.
И никто тебя не заметил?
Нет. Да им и дела-то особо нет. Там на кухнеодна молодежь. Наверняка и нелегалы есть.
Сосиски были островаты на вкус. Прожевав, я спросил:
А ты здесь легально?
Сандрин рассмеялась.
Да. Яфранцуженка. Забрав у меня пустую тарелку, она выкинула ее в мусорный бак, а потом вошла в кафе и решительно направилась к столику Мориса, где он как раз доедал свой ужин.
Храбрости ей, конечно, было не занимать. Сквозь запотевшие стекла я видел, как дальнобойщики со смехом тыкали в нее пальцами, но Сандрин держалась невозмутимо, подперев руками бедра. Наконец Морис поднялся и вышел на улицу, в облако мелкой измороси. Подойдя к грузовику, он вытащил из кабины плед, а потом открыл нам кузов и велел залезать внутрь. На полу между перевязанными ящиками с каким-то грузом лежала деревянная палета, на которой вполне можно было устроиться вдвоем.
И не вздумайте трахаться. Я обязательно услышу, предупредил Морис, кинул плед во мрак и захлопнул за нами дверь.
Мы легли и попытались устроиться поудобнее. Места оказалось меньше, чем я рассчитывал, и получилось так, что мы с Сандрин соприкасались бедрами.
Хоть она была и не в моем вкусепрямые волосы, сероватая кожа, повернувшись на бок в темноте, я несколько мгновений чувствовал под локтем ее грудь, из-за чего у меня тут же набух член.
Все в порядке? спросил я. Тебе ведь ничего не придется делать? Ну, ты понимаешь С Морисом?
Ничего. Нет. У него совсем другой типаж.
В смысле?
Я для него слишком взрослая. Онпедофил.
С чего ты взяла?
Видел, какая у него рубашка? И галстук? Потому-то я его и выбрала. Самое ужасноенарваться на женатого. У них всегда отвратительные фантазии.
Посреди ночи я проснулся от собственного кашля. Сандрин сидела рядом и курила сигарету.
А это безопасно? спросил я. Мы ведь не знаем, что в ящиках.
Девушка вдавила горящий окурок в металлический пол и ответила:
Мне не спалось.
Куда ты едешь?
Не знаю. Сначала в Париж. Потом, может, в Англию.
А что там такого особенного? Задав этот вопрос, я почувствовал, что в темноте Сандрин улыбнулась.
Дождь, туман и королева, которая весь день скачет по улицам верхом в своей роскошной короне.
Правда?
Да нет, конечно. Просто я кое-кого там знаю. Думаю, в Лондоне мне будет безопасней.
Ты знаешь кого-то из местных? Англичан?
Да.
А какие они вообще?
Англичане?
Да. Я никогда их не встречал. Кроме одного престарелого извращенца, который когда-то жил в старой касбе.
Как узнаю, обязательно тебе расскажу. А сейчас я бы покурила.
Но ты же только что курила.
Я имею в виду травку. У тебя есть что-нибудь?
Нет. Я побоялся, что меня остановят на границе.
Мне без травки не уснуть. Если только я не займусь сексом.
Хочешь, чтобы я
Сколько тебе лет?
Двадцать три.
Не верю, с этими словами Сандрин сунула руку мне в пах. Ой. Прости, милый. Я была уверена, что у тебя
Я пытался думать про юбку мисс Азиз, про Лейлу и ее мягкий кук, про груди домработницы Фариды. Я пытался проигрывать в голове все привычные фантазии, но в этот раз мне почему-то ничего не помогало. Мой зиб так и остался вялым и сонным.
Наконец мы уснули, а с утра я обнаружил, что во сне случайно кончил в трусытакое часто со мной бывало, если я спал не дома, а в непривычной постели или, как в тот раз, на полу чужого грузовика.
Когда Морис распахнул двери, темнота кузова озарилась серым светом. Он, прищурившись, взглянул на нас, и я заметил на его учительском лице кривую ухмылку.
Я иду завтракать, объявил Морис. Выдвигаемся через двадцать минут.
К полудню за окном уже мелькал пригород Парижа, а еще через полчаса Морис высадил нас у большой дорожной развязки, а сам обогнул круг и поехал дальше по кольцевой дороге, чтобы дальше свернуть к Северному Голливудугороду Кале.
Я проводил взглядом зеленый «Айвеко»: у него включился огонек поворотника, а затем грузовик слился с потоком машин. Мы с Сандрин направлялись к центральной части города и долго шли молча. Я тихо радовался, что больше не нужно терпеть музыку и болтовню радиоведущих.
Что ты будешь делать в Париже? наконец заговорила Сандрин.
Мы шли вдоль шоссе на четыре полосы, по обеим сторонам застроенного современными зданиями. Однако скоро впереди показался вход в метрона станцию «Мезон-Бланш».
Не знаю. Наверное, попробую разузнать что-нибудь о матери.
Я с трудом перекрикивал рев машин.
Глава 2Северный вокзал
Поезд остановился на Северном вокзале. Я вытолкнула на перрон чемодан. «Простите Pardon», обернулась я к пассажирам, толпившимся в тамбуре позади меня, закинула за спину рюкзак и пошла по бетонной платформе вдоль скоростного поезда «Евростар», волоча за собой громыхающий чемодан на колесиках.
Кондуктора на выходе не было, зато, стоило мне повернуть к стоянке такси, ко мне тут же подбежал мужчина: как у многих других бомбил, круживших на вокзале в поисках работы, у него была типичная североафриканская внешность.
Ой allez-vous, Madame? Куда вам? Такси нужно?
Да, нужно. Но тут ведь очередь, да?
Куда едем?
Бют-о-Кай.
Какое странное название, если произносить его вслух. В переводе«Перепелиная горка».
Восемьдесят евро.
Сколько, простите?
Наверное, я показалась ему чересчур наивной, а может, все дело в том, что яженщина.
Смотри, настаивал бомбила, раскрыв передо мной журнал с ценамиочень серьезный на вид документ, состоявший из таблиц и каких-то формул, похожих на логарифмы.
Ткнув пальцем в одну из колонок, он продолжил:
Хорошая цена. Смотри. Cest bon.
Мы стояли под стеклянным навесом у самого выхода из вокзала; рядом петляла длинная очередь на городское такси.
Non, merci. Jattendrai un vrai taxi. И настоящего водителя, сказала я мужчине.
Другие бомбилы, услышав мой ответ, что-то проворчали, но тратить на меня время не стали и тут же переключились на других растерянных путешественников, шедших из вокзала им навстречу.
Salope, послышалось мне вслед.
Иди на хрен, ответила я себе под нос и встала в самый конец очереди, спрятавшись от мошенников в толпе только что прибывших пассажиров.
Я уже потянулась к пачке сигарет, даже раскрыла сумку, но потом вспомнила, что боролась с привычкой последние несколько лет и шесть месяцев назад сумела наконец-то ее победить. По навесу над моей головой легонько постукивал дождь.
Следующий выходец из Северной Африки оказался водителем с лицензией. Он загрузил мои сумки в багажник своего «рено», а когда я попыталась извиниться за то, что они такие тяжелые, лишь отмахнулся. Усевшись на заднее сиденье, я выдохнула: «Allez».Мы неслись по каким-то незнакомым бульварам: Маджента, Бомарше, ЛОпиталь.
Вдоль дороги мелькали вывески туристических агентств, облупленные стволы платанов, магазины холодильников, офисы и сноватуристические агентства Зачем понадобилась эта спешка и от кого мы так бежим? Неужели наш маршрут и вправду такой длинный? Мне всегда казалось, что весь Париж умещается внутри кольца городских ворот, так называемых portes. В какой-то момент мы свернули на площадь Италии, где я когда-то уже бывала, но потом навигатор вновь повел нас по незнакомой улице.
Вдруг на глаза мне попалась вывеска: «рю де лЭсперанс», и я решила, что это знак. «Дорогие мама и папа, я живу на улице Надежды, что на Перепелиной горке». Казалось, такой адрес мог бы найтись где-то в Бостоне, в одном из аристократических кварталов; может, там я даже ходила бы на ужины к Лоуэлламмечтая, что те однажды познакомят меня с Каботами, жившими по соседству.
Я вышла на узкой улице, которая сразу показалась мне странной. Вокруг тянулись невысокие здания, отделанные искусственным мрамором, и с парадной стороны перед каждым темнела железная оградка. Ничего общего с типичной османовской застройкойвеличественной, но легко воспроизводимой. Вдоль дороги в плоских лучах солнца высились деревья, напоминавшие о городских пейзажах Утрилло; как и в его видениях Монмартра, на улице не было ни души.
Ключ мне передала заведующая прачечной на углу дома. Спустя несколько минут, сложив сумки у порога, я наконец шагнула в квартиру на первом этаже. Освоиться было нетрудно. В передней части располагалась гостиная, или salon, с небольшим балкончиком; чуть в глубине по коридоруспальня с отдельной ванной, а в концекрошечная кухня и еще одна комната, настолько маленькая, что туда едва помещались односпальная кровать и тумбочка. Старинный паркет покрывали тонкие ковры; комнаты оказались больше, чем на фотографиях, приложенных к е-мейлу, но мебельдешевле и обшарпаннее. Не беда: горшки с цветами и шерстяные пледы быстро поправят дело.
Переставив лампы и стулья, я занялась салопом: решила приспособить его для работы. На просторном обеденном столе должны поместиться ноутбук, карты города и бумаги. Я передвинула стол к стенезваные ужины в мои планы не входили. На кухне я нашла пакет пастеризованного молока, но холодильник оказался пуст. В буфете лежали открытые пачки пасты, перевязанные резинками, и банка пищевых добавок с тертым женьшенем.
В коридоре, рядом с вай-фай-роутером, обнаружилась школьная тетрадка с полезными заметками об услугах в нашем районе. Ближайший супермаркет находился в трех кварталах от доматам можно будет брать кофе, молоко и хлеб для завтрака; в списке я заметила магазины и получше, но это еще успеется. Ну а что до ужина Было лишь начало седьмого, но я успела проголодаться, поэтому рассудила, что Париж на то и Париж, чтобы долго бродить по улицам, а потом случайно наткнуться на какое-нибудь приятное местечко. Закинув в сумку книгу, я уже хотела идти, как вдруг вспомнила про родителей и гостившего у них брата Уоррена. С горем пополам написала им е-мейлсо своего нового и довольно бестолкового телефона, который мне одолжили на работе на время командировки«прощальный подарок». Вай-фай то исчезал, то снова появлялся, но я кое-как изловчилась, и через мгновение письмо, присвистнув, улетело: «На месте. Все в порядке. Отпишусь позже. Целую, X.».
Когда я убирала в сумку телефон, он вдруг зажужжал. Не могли же родители так быстро ответить? Конечно нет. Соединение продержалось достаточно долго, чтобы подгрузить три новых е-мейла. Два оказались спамом, а в третьем говорилось:
«Привет, Хайна! Надеюсь, ты прочитаешь это письмо. Натали из UCL сказала мне, что ты собираешься в Париж, а может, уже приехала. Я все так же мучаюсь тут с романтиками (хотя мы с Сильви не так давно разошлись) и был бы не прочь с тобой увидеться, если, конечно, тебе позволит работа. Целую, всего наилучшего, Джулиан Ф.».
С англичанином Джулианом Финчем я познакомилась во время первой своей поездки в Париж. Тогда он читал обзорные лекции по литературе, но его основным профилем были французский романтизм и кинематограф «новой волны» (студенты особенно уважали его за подробный анализ работ Трюффо, и в частности картины «Четыреста ударов»). Было бы интересно узнать, как он живет теперь, оставшись без роскошной квартиры в районе Пасси, которая, как мне всегда казалось, принадлежала Сильви.
Я ответила: «Конечно. Я только приехала. Может, как-нибудь на следующей неделе? X.».
Не успела я закинуть на плечо сумку, как Джулиан ответил и попросил номер моего мобильника. Спустя минуту раздался звонок.
У тебя наверняка целая куча дел, но я подумал, чем черт не шутит. Как насчет сегодня вечером?
Снова взглянув на часы, я сказала:
Почему бы и нет? Вполне возможно.
Зачем ломать комедию?
Я сейчас живу на рю дю Фобур-Сен-Дени. Тебе придется спуститься по рю де Марронни. Как доберешься до метро «СтрасбургСен-Дени», пройди чуть дальше по улице, и справа минут через пять увидишь бар «Мари Сет». Успеешь к восьми?
Думаю, да. «Мориссет»? Как Аланис?
Что?
Да ничего, забудь. Встретимся там.
Мое знакомство с Джулианомкак и первая поездка в Парижслучилось десять лет назад, когда я подала заявку на местную студенческую программу. Я училась на втором курсе колледжа по специальности «история». Большинство поступавших были студентами языковых факультетов, но по квоте там оставалось еще два места для нелингвистов. Программа состояла из обязательных занятий и дополнительных консультаций для работы над собственным проектом. Тогда мои знания о Франции ограничивались курсовой работой по Алжирской войне 19541962 годовневероятно кровавому конфликту, в результате которого алжирцы все-таки сумели одолеть французов-колонистов, и небольшим эссе про победу Народного фронта Леона Блюма в 1936 году. Я боялась, что моего школьного французского окажется маловато, поэтому жутко обрадовалась, когда меня все-таки приняли.
Летом того же года я записалась на интенсивный курс разговорного французского в Бостоне, а уже в сентябре, помахав родителям на прощание, с беззаботным «аи revoir» была такова. Из Парижа я присылала длинные письма, которым мама с папой, по их словам, очень радовались. Но вот что интересно: волновались ли они, видя, что у меня находится время так часто и помногу им писать? Неужели они не понимали, что вместо этого мне стоило бы ходить по выставкам, вечеринкам и пикникам на берегах Сены? Может, им и в голову не приходило ничего подобного: в конце концов, несмотря на европейские корни, ни один из них ни разу не выезжал за пределы Штатов.
Правда в том, что хоть я и была потрясена Парижем, его красотой, россыпью кафе на тротуарах, деревьями, мостами и парящими над водой соборами и прочими прелестями, к которым ни один нормальный человек не смог бы остаться равнодушным, несмотря на все это, мне было очень одиноко. Студенты-лингвисты держались вместе, и к тому же мне всегда казалось, что они ведут себя слишком инфантильно. Иногда я ходила в гости к одному знакомому мальчику-англичанину, который снимал комнату у пожилой француженки на авеню де ля Гранд Армэ, но этого не хватало, чтобы вырваться из социальной изоляции. А что до дружбы с местнымиязык оставался слишком большим препятствием. Кое-как объясниться на ломаном французском по делуэто одно, но поддерживать светскую беседу в шумном баресовсем другое.
Как-то вечером я неожиданно попала в Американскую библиотеку, и все изменилось. О библиотеке нам рассказал Джулиан, и, с его слов, это был настоящий рай, где мы, студенты, могли совершенно бесплатно найти все что душе угодно. К рассказу он добавил, что как раз в тот вечер проводит там мероприятие. Никаких особых дел у меня не было, и я решила сходить. Там я познакомилась с мужчиной, который положил конец моему вынужденному отшельничеству, но цена оказалась так высока, что даже десять лет спустя я по-прежнему расплачивалась по счетам. На протяжении нескольких месяцев мои письма домой переполняла эйфория. А потом я перестала писать.