И та грациозно протягивает ручку, прямо как учила Яя.
Теперь можешь дотронуться до сот.
Анжелика распахивает глаза. Золотая капля растекается по белому воску. Тут же слетаются пчелы, через секунду высасывают каплю, и она исчезает. Пчелы сразу улетают, оставляя необходимое девочке пространство.
Девочка легонько просовывает внутрь соты кончик указательного пальца и чувствует мягкий, теплый и ароматный воск. Мед обволакивает ее маленький пальчик. Она подносит палец ко рту и пробует на вкус. Сладкий и ароматный мед тает на языке. Анжелика улыбается и повторяет это движение снова, а затем позволяет меду стечь ей в ладонь словно в чашу.
Ты готова? Они сейчас прилетят
А вот и пчелы. Одна за другой, очень осторожно пчелы садятся на ее руку. Момент невероятного счастья. Их ножки танцуют по нежной коже Анжелики, ей щекотно. Ее смех разносится повсюду, веселит ее спутницу и доходит до моря, которое вздымает в ответ изумрудные брызги. В голове Анжелики снова звучат слова:
Лети, лети, золотая пчела.
Лети, лети, царица цветов.
Ты оберегаешь жизнь, ты оберегаешь то, что грядет.
Воды ты делаешь слаще, слова и пение
Видишь? Они признали тебя. Теперь ты тоже их хранительница, доченька.
Хранительница?
Да. Отныне ты, Анжелика Сенес, хранительница пчел.
Как ты, Яя?
Молчание, затем легкий смех, будто дуновение ветерка.
Да, как я.
Пока она ехала, все вокруг пробуждалось к жизни. К малолитражкам, которые обгоняли ее, присоединись громадные тракторы с огромными колесами и прицепами и несколько повозок с лошадьми или навьюченными ослами на выкрашенных в красный поводьях. По краям дороги деревья уступили место строениям: лачугам, домишкам и особнячкам.
Зазвонил телефон, она протянула руку, чтобы подключить наушник.
Да?
Привет, это я.
Анжелика продолжала смотреть перед собой на дорогу:
Привет.
Я не вовремя?
Она поджала губы.
Как дела, мама?
Повисла пауза, затем легкая ухмылка.
Это я тебя учила не отвечать вопросом на вопрос, помнишь?
Она ничего не сказала, но на губах заиграла улыбка: «Да, мама».
Ну и где ты на этот раз? голос Марии был мягким, как бархат, и ласковым.
Во Франции. Я разве тебе об этом не писала по электронной почте?
Я не часто проверяю почту, тебе бы следовало это знать. И снова молчание, и снова длинная пауза. Ты собираешься возвращаться в Италию? вдруг спросила мама, будто слова давно повисли на губах, а сейчас вырвались наружу.
Анжелика нахмурилась:
В следующем месяце, как и договаривались. А что?
Я подумала, может, мне стоит отправиться в путешествие.
Странно. Ее мама ненавидела саму идею ехать куда-нибудь на поезде. А самолетов боялась, как огня.
И куда ты собралась?
И опять пауза, словно Мария никак не могла подобрать нужные слова. Еще не решила. Просто уже столько времени прошло, как Дженнаро Слишком много. Ее голос надломился.
Прошло два года со смерти Дженнаро Петри, ее второго мужа, но Мария Флоринас все продолжала оплакивать его с непроходящим отчаянием. Однако такая откровенность удивила Анжелику. Совсем не в стиле ее матери.
Перестань мама, ну что случилось? Мне есть о чем беспокоиться?
Нет, что ты. Просто в церкви появился новый священник, дон Пьетро. Он организует поездки. По монастырям, церквям Она снова замолчала. У всего этого даже есть название, представляешь? Духовный туризм. Вот. Я решила поехать. Поэтому тебе и звоню
Анжелика задумалась, взвешивая услышанное. Этому ее тоже научила она. Идти дальше, углубиться в тон голоса, в интонацию, в недосказанное. Обычно в паузах кроются намерения и истина. Она это знала, прекрасно знала. Как и то, что ее мать ей врала. В какой-то момент ей захотелось остановить фургон и вступить с мамой в дискуссию. Но, инстинктивно притормозив, она снова двинулась в путь. Что тут скажешь, ничего не поделатьМария уже не передумает. Оставалось лишь ждать.
Ты уже точно решила?
Ну да, конечно. И потом, я ведь не прямо сейчас уезжаю. Сначала нужно кое с чем разобраться.
И с чем же это?
Ничего такого, из-за чего тебе следовало бы волноваться, ерунда.
Иными словами, меня это не касается
Успокойся. Я тебе позвоню, хорошо? А ты мне не звони.
Анжелика нахмурила лоб:
Что? Это почему еще?
Ставить четкие границы в их отношениях было в стиле ее мамы. Уже, наверное, следовало бы привыкнуть. На самом деле так было всегда. С одной стороны, мама, которая все устраивала и решалачто, почем. А она подстраивалась, или, по крайней мере, пыталась. Хотя это неожиданное требование показалось ей странным. Пережив первый болезненный укол, она поняла, что что-то и правда случилось.
Я не хочу, чтобы ты бросала деньги на ветер.
Резкий ответ последовал незамедлительно, и это успокоило ее. Вот это уже в мамином стиле. Анжелика покачала головой, лицо озарила легкая улыбка. Что тут возьмешь, мама была кладезем абсурдных противоречий, которые, соединившись все вместе, являли собой одну из тех невероятных мелодийвроде тех, что создавали барабаны и одновременно скрипки. Резких, отточенных и одновременно щемящих.
Хорошо. Тогда буду ждать твоего звонка. Она хотела прекратить разговор, как вдруг в ее голове слова сами оформились и вырвались наружу:Я люблю тебя.
Повисшее молчание превратилось в натянутую струну, и Анжелика тут же пожалела об этих словах, продиктованных эмоциями. Не следовало их произносить. Маме они не нравились, они приводили ее в замешательство. Она уже собиралась сказать, что у нее просто вырвалось, что ей уже некоторое время не по себе, она не спит ночами, как вдруг Мария разразилась рыданиями.
Что случилось? она перешла почти на шепот. Анжелика с такой силой сжала телефон, что пальцы побелели.
Я это так тяжело, так тяжело.
Что, мама, что?
Знаешь я часто спрашиваю себя, не ошибалась ли я в отношениях с тобой, можно ли было что-то сделать иначе.
Долгая тишина, полная невысказанности, темных пятен, которые Анжелика заставляла себя не замечать.
Не начинай, мама. Прекрати. Меня в моей жизни все устраивает.
Да Но почему же тебе пришлось уехать?
Пришлось? Не начинай, прошу тебя!
Анжелика вела себя резче, чем хотела, но она не привыкла к этому плаксивому тону. Ее мама всегда была жесткая и крепкая, как кремень.
Я тоже тебя люблю, доченька моя. И запомни одну вещь, Анжелика, вдруг прошептала Мария, слова сами по себе мало что значат. По-настоящему значимы лишь поступки. Я скоро вернусь. По приезде тут же тебе наберу. Вот увидишь, все будет хорошо.
Анжелика хотела возразить, но связь прервалась. Она посмотрела на телефон, притормозила на площадке для стоянки, выключила зажигание и набрала мамин номер. Гудок, второй, она нетерпеливо считала.
Вдруг экран погас. Проклятие! Она попыталась перезагрузить телефон, но он и не думал включаться. Машинально она поставила телефон на зарядку. Решила, что позвонит попозже. Именно потому, что мама велела этого не делать. Перезвонит, потому что хочет знать, что скрывается за загадочной фразой, которую она произнесла. Какие слова? О каких поступках она говорила? И куда, черт побери, она собралась ехать? А главное, что будет хорошо?
Анжелика осознала, что все эти вопросы были неуместны, мама была вольна делать все, что ей хочется, впрочем, как и она сама. У каждой была своя жизнь.
Мария не принимала кочевой образ жизни дочери. Ей была непонятна одержимость Анжелики. А Дженнаро, ее отец, вернее, отчим, как раз понимал ее и поддерживал.
«Если она не посмотрит мир сейчас, пока молода», говорил он, пытаясь примирить их обеих.
Сначала Анжелика пыталась как-то объяснить маме необходимость в независимости, но та не желала понимать и страшно обижалась: «У тебя есть все, что можно только пожелать». Этими словами тут же заканчивался, если вдруг и вспыхивал, любой диалог.
Но это не значило, что Анжелика не делала того, что ей хотелось. Новые восходы, новые закаты, каждый раз в новом месте. Ей нравилось организовывать поездки, упаковывать ее мир в рюкзак и отправляться в путь. Ей был никто не нужен. Уже больше никто.
Она вновь подумала о матери, о том, что сказала ей. Что у той на уме на этот раз? Эту женщину и правда было непросто понять. Она глубоко вздохнула, пока тяжесть, что сдавливала грудь, не отпустила. В стиле ее мамыне учитывать мнение дочери в принятии решений.
На губах промелькнула горькая улыбка. На самом деле было удивительным, что она посвятила Анжелику в планы о предстоящей поездке.
Ну и хорошо, мама делала то, что считала нужным. А она, как всегда, отправится дальше.
У нее были пчелы, Пепита и Лоренцо. Ее ждали новые рассветы.
Анжелика провела пальцами по волосам. Выражение ее лица сменилось и стало решительным.
Она снова двинулась в путь, оставив позади облако пыли. В голове мысли сменяли одна другую. Безудержные, пугающие мысли. Она попыталась привести их порядок, но в голове царили лишь хаос, страх и страдание. Словно ночная мгла в безлунную ночь, когда ветер завывает и стучит ставнями. Анжелика дрожала.
3
Мед земляничного дерева (Arbutus unedo)
Горький и выдержанный.
Этот мед придает силу, необходимую для принятия трудных решений. В чем-то похож на дикий миндальный мед и мед благородного дерева. Но в основе своей он сладкий, с нотками обжаренных кофейных зерен и какао.
Орехового цвета, тончайшей кристаллизации.
Анжелике было шесть лет.
Женщина с тонкими губами, в длинной небесно-голубой юбке, усеянной белыми ракушками и красными бабочками, отправилась на ее поиски. И, когда нашла, сообщила ей об этом! Грубым голосом, с выставленным вперед пальцем, словно быть шестилетней девочкойэто нечто ужасное.
Меня зовут синьорина Пинтус, Клелия Пинтус, я директор школы.
Школы?
Да, именно так. Школы.
Женщина сделала несколько шагов вперед и поджала губы.
Где твоя мама?
Анжелика смотрела на нее широко распахнутыми глазами. Она и знать не знала ничего о школе. Встревоженная, она углубилась в свои воспоминания, в то, что ей говорила мама, в каждое мельчайшее наставление. «Не выходи из дома. Не клянчи ничего у Маргариты. Заправь постель, после еды помой тарелку. Причесывайся дважды в день. Тщательно умывайся и чисти зубы, зубные врачи стоят целое состояние, а я и так ишачу, не разгибая спины. Подмети пол и выбрось мусор. Полей базилик, помидоры и розмарин. Когда включаешь плиту, будь осторожна, горячо! И ни с кем не разговаривай!»
Она всегда следовала указанием, кроме одногоне ходить к Яе, это было исключением. Исключениемагическое слово. Оно означает, что чем-то можно поступиться. И ей очень нравилось это исключение.
Директриса снова заговорила, так что Анжелике пришлось концентрироваться на ее словах, а затем вновь на увещеваниях матери.
Нет. Она ничего ей не говорила ни о какой школе.
Эта женщина с нарисованными губами и светлыми глазами продолжала пристально вглядываться в Анжелику, так что у девочки свело живот. Анжелика смотрела на стоящий перед ней кофе с молоком, на хлеб, который она до этого поджарила над камином, и на мед, который ей подарила Яя. И поняла, что больше не голодна.
Итак? Ты мне будешь отвечать или нет? Да ты просто невоспитанная девочка! воскликнула синьорина Пинтус, подперев бока толстыми ручищами, и угрожающе взглянула на Анжелику.
В тот момент у Анжелики побежали мурашки по коже, и ей стало ужасно страшно. Страх был холодным, темным, как безлунная и беззвездная ночь, когда рядом не было мамы и она пряталась под кроватью.
Вдруг она вспомнила странное слово, которое постоянно повторяла мама: последствие. Последствие означало, что сначала что-то сделано, а по причине того, что это сделано, происходит что-то другое. Почти всегда что-то плохое.
Ей не следовало уходить из дома, чтобы попить молока. Если бы она осталась дома, как велела Мария, эта синьора не обнаружила бы ее.
Мамы нет, пробормотала она, и на нее нахлынуло отчаяние.
Нужно было что-то сделать, выгнать эту женщину, которая смотрела на нее, как мама смотрела на быстро бегающих по потолку гекконов.
Мама скоро вернется. Она в магазине, добавила Анжелика, стараясь быть убедительной.
Но казалось, что эта женщина знала, что это неправда. Неправдаэто нечто выдуманное. Она нужна, чтобы приставалы держались от тебя подальше. Этому ее тоже научила мать. Приставалы и сплетникиотвратительные люди. Они могли вызвать немало неприятностей и запереть в таком специальном месте, куда свозили детей, у которых не было пап, а мамы, как у нее, вынуждены работать.
И она закрыла рот.
«Не разговаривай с незнакомцами, иначе они заберут тебя». Мамино наставление отчетливо звучало в ее ушахкак и в тот день, когда Мария Флоринас предупредила дочь о том, какая судьба ждет ее, если соответствующие учреждения прознают о ее положении.
Анжелика не знала, что это за такие учреждения. Нет, Мария ей все-все объяснила, и даже самые глубинные смыслы слов, но «учреждения»это было чем-то слишком сложным, состоящим сразу из многих понятий, и девочка ничего не разобрала. Она знала только, что в лучшем случае окажется в пансионе, в худшемв детском доме.
Пансион, детский домэто были ужасные слова. Мария говорила, что они напоминали заполненную грязью нору: стоит туда попасть, вырваться уже невозможно. Даже если и удастся сбежать, та грязь налипнет на тебя навеки. Ничего в мире Анжелика не боялась больше. Ни ветра, что дул с моря, ни молнии, что раздирала ночь в клочья.
Мама скоро вернется, повторила она, стараясь быть более убедительной. Но казалось, что синьорина Пинтус не слышит. Анжелика в отчаянии принялась оглядываться по сторонам. Ну как же быть?
Директриса вошла в дом. Домой никого нельзя пускать, это было еще одно правило.
Как она могла забыть? Слезы подступили к горлу, и, закусив губу, Анжелика вбежала за женщиной.
Это нельзя трогать! Мама не разрешает!
Почему эта женщина не хотела ничего понимать? Девочка выхватила из ее рук то, что та взяла, и поставила на место.
Анжелика вспомнила, как однажды на пляже увидела огромного желтого пса. Она так испугалась его длинных зубов, рычания, исходившего из его глотки, что сильно зажмурилась и представила, что она маленькая-маленькая. И когда вновь открыла глаза, пса уже не было. Может, так же получится и с этой женщиной? Она зажмурилась крепко-крепко. Затем открыла. Но директриса никуда не делась, а лишь продолжала сжимать в руках ведро и швабру, которой девочка недавно мыла пол. Анжелика бросилась к ней и вырвала из рук ведро со шваброй.
Это моей мамы! завопила она. И поставила ведро в шкаф, где их всегда держала Мария.
Слушай, я же не собиралась их красть! возмущенно воскликнула женщина.
Анжелика подозрительно посмотрела на нее и снова села на свое место. Синьорина Пинтус взглянула на девочку и присела рядом. Анжелика не могла разобрать, когда ей было страшнеесейчас, когда эта женщина ей улыбалась или когда накричала сразу по приходе.
Итак, малышка, куда пошла твоя мама? Мне ты можешь сказать. Не бойся.
Но Анжелика бояласьи так сильно, что у нее стучали зубы и дрожали губы. Эта женщина ей не нравилась. Анжелика чувствовала на себе ее взгляд и прекрасно понимала, чем в тот момент была занята директрисаона что-то проверяла. Мама тоже всегда делала так, когда возвращалась домой. И если находила малейшую царапину или синяк, это был кошмар.
Мама вышла. Она скоро вернется.
И снова вранье. Но в этот раз вышло естественнее, хотя страх никуда не делся. Синьорина Пинтус уставилась на нее, словно услышала фальшь в голосе, и велела ей встать. Сначала принялась рассматривать ее платье, затем щупать. На лице изобразилась гримаса.
Сплошная кожа да кости.
Анжелика промолчала. Она не могла ничего поделать, когда эта женщина своими мерзкими пальцами сжимала ей плечи и руки. Но когда та попросила Анжелику открыть рот, девочка попыталась укусить ее. Уж это Анжелика умела делать превосходно, но синьорина Пинтус вовремя отпрянула, дала подзатыльник и обеими руками вцепилась ей в волосы, дернув так, что у девочки выступили слезы. Но она не заплакала и не закричала, лишь закусила губу и стерпела.
Ну, хотя бы причесана ты хорошо.
Анжелика с негодованием распахнула глаза. Конечно, хорошо. У нее был пробор, и две косы обрамляли лицо. Тем летом мама научила ее плести косы, и она очень гордилась, что теперь справлялась с этим делом сама. Но только это был большой секрет. Затем синьорина Пинтус схватила ее лицо, сжала и стала поворачивать из стороны в сторону. Когда эта женщина принялась вглядываться в уши, Анжелика порадовалась, вспомнив, что накануне вечером умывалась. И платье было новым. Немного великоватым, зато новым.