Гордон КорманРестарт
Глава перваяЧейз Эмброз
Помню, как я летел.
Или думаю, что помнюпросто потому, что знаю, что упал с крыши.
Зелень лужайки сначала далеко-далеко. А потомраз! и совсем близко.
Кто-то пронзительно вопит.
Постойэто не кто-то, это я!
Я уже готов грохнуться о землю. Но вместо этого все просто берети перестает быть. Солнце меркнет. Мир вокруг исчезает. Я вырубаюсь, как выключенный прибор.
Это значит, что я умер?
Сразу и не поймешь.
Свет люминесцентных ламп отвратительно режет глаза. Я что есть сил жмурюсь, но это не помогаетглазам все равно больно.
Со всех сторон оживленный гул голосовкуча народу явно чего-то долго ждала и вот наконец дождалась.
Очнулся
Позовите врача
А говорили, что он больше никогда
Чейз, милый
Доктор!
Я хочу посмотреть, кто тут рядом со мной, но адский свет выедает глаза. Я так и сяк отворачиваюсь от него, отчаянно моргаю. При этом у меня болит абсолютно всё, сильнее всего шея и правое плечо. Понемногу взгляд все-таки фокусируется, и я начинаю различать людей, тех, кто стоят и сидят вокруг. Сам я лежу под простынейтакой белоснежной, что отраженный ею свет делает еще больнее глазам. Прикрыть лицо ладонью не дают трубки и проводая весь ими опутан. На указательный палец надета пластмассовая прищепка, соединенная проводком с ящиком, который пищит и мигает рядом с моей кроватью. Тут же возвышается стойка с капельницей.
Ах, слава богу! задыхается от радости склонившаяся надо мной женщина. Теперь я вижу: у нее длинные темные волосы, на носу очки в толстой черной оправе. Когда мы тебя нашли, ты лежал совсем
Договорить она не может, потому что начинает рыдать. Парень намного моложе ее обнимает женщину за плечи.
Тут в палату врывается врач в белом халате.
С возвращением, Чейз! говорит он и отцепляет от изножья кровати планшет с моей историей болезни. Как себя чувствуешь?
Как я себя чувствую? Так, будто меня превратили в громадную отбивную. Но это еще не самое плохое. Гораздо хуже мне от того, что я ничего не понимаю.
Где я? Почему я в больнице? Кто вы все?
Женщина в очках перестает плакать и взволнованно отвечает:
Чейз, лапушка, это я. Твоя мама.
Мама? Она что, думает, я собственную мать не узнаю?
Да я вас первый раз в жизни вижу, огрызаюсь я. Моя мама Моя мама, она
Но не тут-то было. Вызвать из памяти образ матери не получается.
Так же напрасно я пытаюсь вспомнить отца, своих приятелей и школу.
Ощущение совершенно дурацкое. Я прекрасно помню, что такое вспоминать, но не могу ничего вспомнить. В памяти пустота. Я как компьютер, у которого потерли жесткий диск: если его перезагрузить, операционная система нормально запустится, но ни одного документа или файла на таком компьютере не открыть.
Я не помню даже своего собственного имени.
Чейзэто меня так зовут? спрашиваю я.
Другие мои вопросы вызывали озадаченное перешептывание, а сейчас все испуганно замолкают.
Мой взгляд падает на планшет в руках у врача. На его обратной стороне написано: «Чейз Эмброз».
Кто же я такой?
Зеркало! кричу я. Дайте мне зеркало!
С этим, наверно, лучше подождать, ласково говорит врач.
Вот только его ласковых уговоров мне теперь и не хватало.
Быстро зеркало!
Женщина, которая называет себя моей мамой, роется в сумочке и протягивает мне пудреницу.
Я беру, открываю, сдуваю с зеркальца пудру.
Из него на меня смотрит незнакомое лицо.
Доктор Куперман говорит, что у меня амнезия. Тяжелая ретроградная амнезиятакая болезнь, когда не помнишь ничего из того, что произошло до какого-то события. Для меня таким событием стал полет с крыши.
Я знаю, что такое амнезия, отвечаю я доктору. Но как так получается, что я помню это ученое слово, но забыл собственное имя? Не помню родителей? Не понимаю, как я вообще очутился на крыше?
Про крышу все просто, встревает парень; мне тут же объясняют, что это мой старший брат, что зовут его Джонни и он приехал из университета на каникулы. У тебя в комнате есть слуховое окно. Сколько тебя помню, ты любил лазать через него на крышу.
И меня не предупреждали, что я могу свернуть себе шею?
Сначала предупреждали, говорит моя мать. А когда тебе исполнилось шесть, я решила, что раз ты до сих пор не свалился, то теперь точно не свалишься. Ты был такой спортивный
Амнезияштука загадочная, продолжает объяснения доктор. Особенно если она, как у тебя, наступила в результате травмы. Мы пока еще плохо знаем, за какие жизненные функции отвечает та или иная область мозга. У одних пациентов теряется долговременная память, у другихкратковременная. Третьи утрачивают способность переносить информацию из долговременной в кратковременную. У тебя, по всей видимости, стерлось из памяти только то, что касается твоей личности и событий твоей жизни до падения с крыши.
То есть мне страшно повезло, мрачно усмехаюсь я.
А ты не смейся, говорит доктор Куперман. На самом деле ты помнишь не так уж мало. Ты сохранил способность свободно передвигаться, разговаривать, ходить в туалет. Тебе что, приятнее было бы всему учиться?
Про туалетэто важно. Мне сказали, что я четыре дня провалялся в коме. Как я все это время обходился с туалетом, неизвестно. Ясно только, что все как-то устроили без моего участия. Как именномне, наверное, лучше не знать.
Доктор проверяет показания монитора, записывает что-то в историю болезни, а потом говорит, пристально глядя на меня:
Ты точно совсем ничего не помнишь? Ничего из того, что было с тобой раньше?
Я снова напряженно вглядываюсь в пустоту, занявшую место моих воспоминаний. Это как полезть в карман за вещью, которая должна там быть, но ее там нет. Только вещь, которой нет, не ключи и не телефон, а вся твоя жизнь целиком. Тебе непонятно, досадно и страшно.
Я изо всех сил напрягаю мозги. Ну же, давай! Ты ведь не только что родился на свет. У тебя в жизни полно всего было и до этой дурацкой комы.
И тут в голове возникает смутный образ. Я сосредоточенно всматриваюсь в расплывчатые черты.
Что-то вспомнил? взволнованно спрашивает Джонни.
Картинка становится все четче, и наконец я различаю девочку, маленькую, лет, наверное, четырех, в синем платьице с белыми кружевами. Вокруг нее что-то вроде садаво всяком случае, какая-то зелень.
Да, девочку говорю я осторожно, чтобы не рассыпать картинку.
Девочку? Куперман вопросительно смотрит на мою маму. У Чейза есть подружка?
Нет, насколько я знаю, отвечает мама.
Вы не поняли, раздражаюсь я. Девочка совсем маленькая.
Элен? спрашивает мама.
Это имя я слышу впервые.
Кто такая Элен?
Дочка нашего отца, подсказывает Джонни. Наша сводная сестра.
Отец. Сестра. С этими словами должны быть связаны воспоминания. Я пытаюсь нащупать их, но напрасно. Моя память как черная дыра. В ней наверняка полно всего, но ничто не может вырваться наружу.
Они с сестрой близки? спрашивает Куперман.
У мамы аж кривится лицо.
Сразу после того, как это случилось, мой бывший муж раскричался, мол, это я во всем виновата, и чуть не разгромил приемное отделение. Но потом, доктор, пока Чейз лежал в коме, вы видели, чтобы он хотя бы раз сюда пришел? Вот-вот. То есть вы понимаете, какие отношения у моих мальчиков с их отцом и его новой семьей.
Я не знаю никакой Элен, говорю я, едва мама заканчивает. Я вообще никого не знаю. А у той девочки светлые волосы, и одета она в синее платье с кружевами. Нарядное, как будто собралась в церковь или в гости. Но помню я только ее, а больше ничего.
Это точно не Элен, уверенно говорит мама. У нее волосы темные, как у ее матери.
Доктор, я сошел с ума? спрашиваю я у Купермана.
Ничего подобного, отвечает он. Если ты помнишь девочку, значит, память не стерлась окончательно. Ты просто потерял к ней доступ. Воспоминания обязательно вернутсяесли и не все, то многие. И эта девочкатвой ключ к ним. Старайся побольше думать о ней, о том, кто она такая и что в ней такого особенного, что, забыв вообще все, ты вспомнил именно о ней.
Я честно пытаюсь обо всем этом думать, но вокруг поднимается суета: раз уж умирать я не собираюсь, меня поспешно готовят к выписке. Доктор Куперман тщательно обследует меня с ног до головы, пропустив разве что мочку левого уха. Выясняется, что переклинило у меня только мозги, а все остальные органы работают как положено.
Отчего тогда у меня все болит?
От падения, говорит доктор и добавляет, усмехаясь собственной шутке: Или, лучше сказать, от его жесткого завершения. От удара у тебя перенапряглись все до одной мышцы. А потом за девяносто шесть часов полной неподвижности они онемели. Это не страшно. Пройдет.
Мои телесные повреждения ограничились сотрясением мозга и вывихом левого плеча. А выжить мне помогла недостаточно отточенная техника ныряния: вместо того чтобы воткнуться в землю головой и насмерть сломать шею или раздробить череп, я приземлился на плечо, которое и приняло на себя основную силу удара.
Мама приносит мне одежду, в которой я поеду домой. Неудивительно, что она мне в самый раз. В конце концов, это же мои вещихотя я и вижу их как в первый раз. Интересно, есть у меня любимая рубашка или заношенная до дыр пара джинсов? Машинамикроавтобус «шевроле» мне тоже не знакома. Дом тоже. Глядя по сторонам, я кое-что узнаю о себе. Например, что мои родители не миллионеры. Что я не люблю постригать траву на лужайке у дома. Хотя, возможно, это обязанность Джонни. В любом случае с меня спроса нетя лежал в коме.
Я вычисляю окно, из которого вылез на крышу. Это просто, потому что ни из какого другого окна на крышу не вылезти. Оно оказывается ниже, чем я ожидал. Это даже обидно. Тоже мне герой: тут и лететь-то всего ничего, а ты умудрился своротить себе мозги.
Едва мама открывает входную дверь, нам навстречу раздается дружное: «Сюрприз!»
Через всю гостиную протянулся самодельный плакат «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ЧЕМПИОН!».
Грузный мужчиналет ему примерно столько же, сколько маме, по-медвежьи обнимает меня и здоровенными ладонями обхватывает мою голову.
Как же здорово, что ты снова дома, сынок!
Фрэнк, осторожнее! в ужасе восклицает мама. У него сотрясение!
Мужчинамой отец? выпускает меня из объятий, но напора не сбавляет.
Да брось ты, Тина! Что нам, Эмброзам, несколько жалких царапин. И уж тем более Чейзу Эмброзулучшему раннинбеку округа.
Бывшему лучшему раннинбеку, поправляет Джонни. Пап, ты же слышал: доктор сказал, что в этом сезоне Чейз играть не сможет.
Да видали мы таких докторов, презрительно усмехается отец. Весу в нем от силы фунтов сто сорок, а туда же! Потом он обращается к маме: Не превращай Чейза в еще одного слюнтяя, хватит с нас Джонни.
Спасибо, папа, я тебя тоже очень люблю, сухо произносит мой брат.
Фрэнк, а ты что вообще тут делаешь? неожиданно выходит из себя мама. Сколько раз я просила тебя не отпирать нашу дверь своим ключом! Это не твой дом, ты давно уже здесь не живешь.
Но по-прежнему выплачиваю за него ипотеку, ворчливо отвечает отец, а мгновение спустя меняется в лице и с широкой улыбкой заявляет: Да и кроме того, должен же я был поприветствовать нашего героя.
Свалиться с крышито еще геройство, бормочу я себе под нос.
Не знаю, что именно, но что-то в отце меня напрягает. Внешность тут ни при чем. Несмотря на возраст, солидное пузо и уже заметную лысину, он бодр и полон сил. Улыбкасовершенно обворожительная. С первого взгляда он внушает расположение к себе. В этом-то, похоже, и засада. Он не сомневается, что ему все повсюду рады. А это, судя по маминой реакции, далеко не так.
Отец явился не один, а со своим новым семейством: женой по имени Корин, которая на вид ненамного старше моего брата Джонни, и дочкой Элен, моей четырехлетней сводной сестрой. Тогда в больнице мама была права: у Элен нет ничего общего с девочкой в синем платье. Ерунда, конечно, но все равно жалко, что она не стала мостиком, перекинутым из моего прошлого в мое же настоящее.
Я вижу этих людей впервые в жизни, но при этом должен напоминать себе, что они-то меня прекрасно знают. По всему заметно, что встрече со мной они не рады. Корин держится позади моего отца, маленькая девочка цепляется за ее юбку. Обе смотрят на меня так, будто я бомба замедленного действия. Что же такого я им сделал?
Отец явно настроен пообщаться, но мама не намерена долго его терпеть.
Фрэнк, ему надо отдохнуть, говорит она. Так велел врач.
Ну, Чейз же и так отдыхает. Или он тут что, по-твоему, дрова колет?
Ему надо побыть одному, настаивает мама. В своей комнате. В тишине.
Отец тяжело вздыхает.
Упертое же ты создание, говорит он маме, а потом обнимает меня, но уже полегче, чем в первый раз. Здорово, Чемпион, что тебя выпустили из больницы. Ты уж прости, хотелось с тобой это дело отпраздновать, но, сам видишь, медсестра Зануда Он выразительно смотрит в мамину сторону.
Врач правда так сказал, вступаюсь я за маму. Он прописал мне покой, потому что у меня сотрясение мозга.
Сотрясение мозга, издевательским тоном повторяет отец. Я, когда в футбол играл, даже не знаю, сколько раз башкой бился. И ничего: бывало, приложишь к ушибу земли с газона и знай себе дальше бегаешь.
Тут из-за отцовского плеча выглядывает Корин.
Чейз, мы очень рады, что все обошлось. Но нам уже пора. Идем, Фрэнк.
В воздухе повисает тишина. Чтобы прервать напряженную паузу, я наклоняюсь к своей маленькой сестре.
Какая красивая у тебя кукла. Как ее зовут?
Девочка шарахается от меня, как от дикого зверя.
Наконец отец уходит, Корин и Элен следуют за ним. Джонни отправляется куда-то к друзьям, а мама отводит меня на второй этаж, чтобы я немедленно приступил к отдыху, из-за которого только что чуть не разгорелась гражданская война.
Я все вижу будто в первый раз: деревянную лестницу, постеленную на нее дорожку с линялым цветочным орнаментом; узкий, с низким потолком коридор; проломленную посередине дверь в комнату.
Мама не сразу соображает, что такого странного я увидел, но быстро спохватывается и объясняет происхождение пролома:
Это я виновата. Я всегда разрешала вам с друзьями играть дома. Но потом вы стали большими ну или доммаленьким для вас.
Во что играть? спрашиваю я.
В футбол. Соккер. Бадминтон. Да во что угодно. У мамы на глаза наворачиваются слезы, ей больно об этом вспомнить.
В собственной комнате я чувствую себя очень странно. Комната мояв этом нет никаких сомнений. Ее стены обклеены вырезанными из газет заметками про футбольные команды, за которые я выступал, и про победы нашей команды по лакроссу. Заметки иллюстрированы фотографиями, на которых я в полете заношу мяч в очковую зону или принимаю поздравления от ликующих товарищей по команде, чьи лица мне абсолютно не знакомы. На полкахнаградные кубки: Чейзу Эмброзу, самому результативному игроку; Капитану команды; Чемпиону штата То есть я совсем не абы кто.
Остается выяснить, кто именно.
Собравшись с духом, я подхожу к окну. Я был неправдо земли очень даже далеко. У меня были все шансы разбиться насмерть.
Но я вместо этого спланировал прямиком в чужую жизнь. В жизнь кого-то, кто как две капли воды похож на меня, но при этом не я.
Доктор правильно сказал. Мне нужно отдохнуть.
Я сажусь на край кроватисвоей собственной кровати. На тумбочке у изголовья замечаю телефон с треснувшим экраном. Интересно, он был при мне, когда я упал с крыши?
Нажимаю кнопку «домой». Никакой реакции.
Тут же на тумбочке лежит зарядка. Я подключаю провод, и через пару минут экран оживает. На заставкея с двумя мальчишками. Кто они, я не знаю, но судя по позам, мы троеблизкие друзья.
Снимок на телефонеселфи, его сделал парень, запечатленный справа от меня. В центре кадра я, самый мелкий из трех; это неожиданно, потому что рост у меня немаленький и сложение довольно крепкое. Дело происходит на Хэллоуин: позади нас видны малыши в маскарадных костюмах, а к бейсбольной бите, которую я поднял над головой, прилипли ошметки разбитой тыквы.
Экран гаснет. Я еще раз нажимаю кнопку. Снова появляется фото, и мой взгляд намертво приковывают к себе наши три широкие, нагло-самодовольные ухмылки.