Штыри один за другим звякали о верстак тёплые, с синей окалиной на срезах. И только я порадовался, как славно у меня получается, вернулся Шервиц. Удовлетворённо констатировал:
Шо могу сказать. Все искры в яйца! Молодец! И только не пизди, шо когда-то болгарку в руках держал. Пойдём, поможешь перетащить формы.
Это в сушилку?
Сушильную камеру, дотошно поправил Шервиц. Прислушался к тишине и включил радио.
Я нацепил очки и с досадой увидел, что к стёклам кое-где чёрными мушками прикипела окалина, летевшая от болгарки.
Только и оставалось, что идти за Шервицем, гадая, как же меня угораздило после двух лет службы учинить себе очередной стройбат и статус нерадивого подмастерья.
Я бы и в одиночку мог поднять и перетащить с яруса на ярус льдинку и дверцу, но лифчик весил больше центнера, и для транспортировки его однозначно требовались две пары рук.
Формы, что посвежее, закрывала парниковая плёнка, с других Шервиц эту плёнку, наоборот, сдирал, и мы перемещали такие ярусом ниже. А вот формы, на которых плёнки уже не было, я помогал переносить на рабочий стол Шервица. Там происходила распалубка.
Шервиц тщательно обдувал заготовку жарко сопящим феном, проверял по всему периметру щели тонкой плоской лопаткой, потом мы вдвоём переворачивали форму так, чтобы отливка не выпала, а мягко улеглась торцом на лист ДСП. Потом Шервиц где нужно полировал плиту шлифовальным кругом, убирал шероховатости, какие-то мельчайшие заусенцы.
Они и правда получались на диво ладными дверцы, купола, льдинки, нолики, книжки. И я недоумевал, почему Шервиц кривится, недовольно цокает языком, будто недоволен результатом. Скорее всего так проявлялось его творческое кокетство.
Потом Шервиц отлучился на пару минут, и по звону болгарки я догадался, что он заканчивает порученное мне ранее задание. Он вернулся с нарезанными штырями, а после принялся выбивать перфоратором отверстия в основаниях стел и тумб. Штыри, как я понял, выполняли роль дополнительных креплений.
Голубоватую дымку за маленькими окошками сменил чернильный сумрак. Шервиц и Дудченко отправились мыться и переодеваться. Я ограничился тем, что просто отряхнул мокрой ладонью изрядно запылившиеся штаны они уже не выглядели опрятными и новыми.
Пришёл улыбающийся, как Будда, Фаргат. Снова напевал про розы:
У меня не стои-и-ит Ваша роза в стакане-е-е
Принёс из сушилки охапку рваной плёнки, похожей на грязную пачку балерины, запихнул в мусорный мешок. Взялся подметать мусор:
Я тебе засажу Всю аллею цветами
Завтра как? спросил меня Шервиц. Придёшь? Мы начинаем где-то с десяти, но без стахановского пафоса.
Приду, сказал я.
А щас шо будешь делать? спросил он подозрительно.
Тут посижу, пока Никита не приедет. Музыку послушаю.
Они ушли. Фаргат, закончив уборку, отдыхал, а на коленях у него, свесив беспомощные серые уши, подрёмывал кролик. Фаргат гладил его вдоль спины одним пальцем, нежно пришёптывая:
Кто шароёж, кто шароёж?!.
Неожиданно я догадался, что экзотическое животное шароёж это акустический отголосок Никитиного шароёбиться.
*****
На следующее утро без четверти десять я стоял возле ворот Реквиема. Никита даже не заехал внутрь, сразу умчался по своим делам. К моему удивлению, Шервиц не только был в цеху, но уже и вовсю трудился. Бетономешалка оптимикс находилась рядом с гудящим вибростолом, Шервиц размеренно орудовал красным ковшиком, заполняя форму льдинку.
Раствор, который он извлекал из бака, выглядел непривычно, будто конский помёт тёмно-серые окатыши размером с каштан. Оказавшись внутри формы, они под воздействием дрожи растворялись, таяли в общей массе.
Я накинул вчерашний фартук и вернулся к столу. Почти заполненная льдинка была третьей по счёту, а два нолика лежали на поддонах.
Коль, я что-то напутал? спросил я у Шервица. Мы же вроде к десяти договаривались.
Та не равнодушно ответил он и выключил вибростол. Проснулся рано, думаю какой смысл валяться, и пораньше приехал. Бери тележку и вези их в сушильную камеру
Когда я вернулся, Шервиц уже сделал второй замес и приготовил очередные формы. Хватило как раз на дверцу и купол, после чего Шервиц сказал, что на сегодня с литьём покончено, и предложил выпить чаю.
Меня несколько позабавило кислое выражение лица Шервица, когда ему показалось, что я занырнул взглядом в бетономешалку.
Шо интересного ты там хочешь увидать? спросил он ревниво и даже прикрыл собой проём бака.
Вскоре мне сделалось понятно, почему Шервиц так выбешивал Никиту. Я ведь не догадывался, с какой маниакальностью Шервиц оберегает от посторонних глаз свои производственные ноу-хау, точно шеф-повар элитного ресторана или скрипичный мастер. Он и припёрся на час раньше исключительно потому, чтобы без свидетелей замесить свой чудо-бетон.
Даже в совершенно необязательной беседе на производственную тему Шервиц мухлевал, путал следы, сбивал с толку. Мне же просто хотелось выглядеть заинтересованным работником. Помню, спросил, какая температура должна быть в сушильной камере. Шервиц сказал:
От шестнадцати до девятнадцати градусов.
Но круглосуточно работающий конвектор в мастерской был выставлен на двадцать один градус.
Гранитный отсев Шервиц упорно называл мраморной крошкой. Я не возражал и не поправлял его. Крошка так крошка. Наполнитель, одним словом.
И позже я замечал, что ответы Шервица сплошь изобилуют такими неточностями. Формы, укрытые полиэтиленовой плёнкой, сушились не менее двадцати часов, а потом ещё сутки доходили без плёнки.
На мой вопрос, сколько надо выдерживать заготовку, он пробормотал:
Восемь часов и глаза у него при этом были как у бесстыжего пса.
Формы нуждались в обязательном уходе. Перед каждой новой отливкой внутреннюю поверхность для поддержания идеального глянца следовало обработать. Шервиц говорил, что лучше всего смазывать их дизельным маслом пополам с соляркой. Иронизировал, что на Украине предпочитают протирать шкуркой от сала. Но сам пользовался исключительно воском на фланелевой тряпочке.
Под любым удобным предлогом он отправлял меня подальше от бетономешалки, придумывая различные задания: то перетащить отливки, то нарезать штырей или набить полусухой смесью формы для балясин.
Иногда я простодушно возражал, что мне очень интересны пропорции и последовательность его замеса. Шервиц остерегался открыто выражать неудовольствие, но по его надорванному тону я догадывался, как он взбешён.
Я подносил и распаковывал мешки с цементом и мучкой, Шервиц загружал бак и как умел вводил в заблуждение. Очевидно, он был не особо высокого мнения о моих способностях, решив, что его комментарий для меня весомее того, что я сам вижу.
Можно и четырёхсотый цемент использовать, обстоятельно плутовал Шервиц. Только тогда надо чуть поменять пропорцию. Грубо говоря, если у тебя пятисотый цемент, то на центнер замеса надо брать двадцать пять килограмм пятисотого или тридцать четырёхсотого, пятьдесят кило мучки и десять кило речного песочку
Шервицу не приходило в голову, что я способен сложить цифры в пределах ста и заодно понять, что бак мы загружаем на сто сорок литров.
Сыплем, значит, портландцемент, поучал Шервиц, закидывая сначала мучку, затем песок, помешиваем несколько минут при этом смешивание наполнителей происходило у него не больше минуты. А воды добавлять надо, сколько считаешь нужным В этот момент он загружал полный объём мешка цемента. Слишком много воды дольше будет сохнуть; если мало могут образоваться раковины на поверхности Потом наливал в глубь бака скрупулёзно отмеренные литры разведённого пластификатора.
После всех манипуляций бак оказывался заполненным не привычным тестообразным раствором, а гранулированной массой, увесистыми икринками цемента. Я трогал их рукой на ощупь они напоминали пластилин или резину. Эти самые окатыши, очевидно, и были производственной тайной. Но результат впечатлял памятники у Шервица получались отменные, с виду неотличимые от гранита.
А вот Дудченко, наоборот, никаких секретов не держал, сам охотно рассказывал о своём ремесле.
Ты же в детстве перерисовывал картинки, шоб отпечаталось на нижнем листе, а потом по канавкам сверху наводил. Тут то же самое. Ложим снимок, какой будет на памятнике. Под него копирочку, и проклеиваем по бокам скотчем. Обрисовываем шариковой ручкой. Убираем фотку и копирку, берём цинковые белила, присыпочку и втираем мизинчиком, пока не проявятся контуры лица. А потом уже начинаем аккуратно работать пучком
Каким пучком?
Дудченко откладывал скарпель, которым выколачивал в камне буквы, чтобы показать связку из двух десятков спиц.
От таким, он всегда говорил от вместо вот. С победитовыми напайками. Обстукиваем самые светлые места лоб, спинка носа, скулы, щёки. А где нужно тонкую линию сделать, зрачки, ноздри, носогубная складка, то уже ударной машинкой надо
И правда, готовые портреты мертвецов выглядели так, будто их каким-то непостижимым образом распечатали на плите гранита.
Дудченко то ли учился, то ли закончил художественное училище по специализации станковая графика, но самокритично полагал, что таких мастеров, как он, достаточно. Отсутствием самолюбия он, конечно, не страдал, но и не задавался, как Шервиц.
Попутно Дудченко занимался ещё изготовлением металлических фотоовалов. Они производились уже не в нашей мастерской, потому что у Никиты не было муфельной печи для термического закрепления изображения. Называлась технология печать методом деколя. Готовые овалы выглядели очень солидно и, кстати, не всегда были овалами. Случалось, заказывали прямоугольники или купола в зависимости от пожеланий.
Помню, Дудченко как-то захватил в мастерскую ноутбук и весь вечер кропотливо и бережно дорисовывал в программе фотографию, на которой отсутствовала половина лица. Если требовалось, всегда терпеливо разъяснял вопрошающему клиенту, почему во время дождя гравированный портрет на памятнике исчезает, а когда высыхает, снова появляется.
Потому шо влага по-любому проникает в материал. Но поводов для беспокойства нет, мы обрабатываем плиту специальной защитной пропиткой.
А Шервиц всегда вёл себя высокомерно, закатывал глаза, цедил что-то сквозь зубы, а после пискляво передразнивал любопытствующих:
А вы, наверное, красите памятники графитом? Я понял, вы покрываете бетон жидким полиэтиленом!.. Я слышала, шо нынешний бетон на химии не выстоит и семи лет!..
А тебе не по цимбалам? улыбался его возмущению Дудченко.
Да просто типает от всех! раздражённо отвечал Шервиц.
Таких местечковых словечек в их речи было великое множество.
Мне понравилось смешное выражение Ебала жаба гадюку. Впрочем, оно не предназначалось для моих ушей. Оба думали, что я их не слышу, вспоминали какой-то эпизод жёстких разборок между прежним хозяином Шаповаловым и новым, то есть Никитой.
*****
Я поначалу беспокоился, как отразится на моём внутреннем состоянии непосредственный контакт с чужим горем, старательно репетировал выражение деликатного сочувствия и сердечные модуляции в голосе. Но оказались лишними и благородная понурость, и фальшивая задушевность, и предупредительная хмурость.
Я не сообразил, что памятники ставят не сразу, а спустя время год или даже больше. Так что люди, приходящие к нам, в большинстве были спокойными или смирёнными. Даже улыбались.
Я оказался свидетелем разговора родственников покойного капитана дальнего плавания Битюцкого с Дудченко. Претензия была к эпитафии, причём Дима не сразу понял, что именно не устраивает.
Рожденье не начало, смерть не конец! Шо не так? недоумевал он.
Димон, разобравшись, сказал я. Они хотят, чтобы слово рождение было через и! А у тебя мягкий знак там
Ну конечно! со смешком воскликнула дочь Битюцкого, женщина средних лет, удивительно похожая на своего выгравированного отца. Это же памятник, а не песенка Шаинского: к сожаленью, день рожденья
Пока он переделывал буквы на памятнике, я поделился историей дедушкиного памятника:
За смертной гранью бытия, в полях небытия, кто буду, я или не я, иль только смерть ничья.
Длинная, сказал Дудченко. Шо с ней не так было?
Её полностью затереть пытались, но следы слов всё равно остались.
Полировали ребром черепашки, Дудченко кивнул на лежащую неподалёку болгарку, плоскость нарушили, и при боковом свете проявился эффект линзы. Ну, и абразивы явно не те использовали
А рождение Дудченко выправил очень искусно.
В один из дней во дворе мастерской появились старые знакомцы, которых я вообще не ожидал когда-либо увидеть: молдаване на грузовой газели те самые, что шесть лет назад ставили памятник на дедушкину могилу: Раду и Руслан. Они если и узнали меня, то не подали виду. Потом часто приезжали, подвозили в мастерскую мешки с цементом, наполнителем, песок, красители.
Никита обращался с молдаванами хорошо, при мне не помыкал ими, особо не подкалывал. Разве иногда дразнил беззубого Раду Дракулой, а Руслана Космосом, потому что у того на мобильнике стоял рингтон с мелодией из сериала Бригада.
Кроме молдаван мастерскую навещала ещё одна пара Катрич и Беленисов, хотя эти двое совсем не походили на трудяг-установщиков. Приезжали на чёрном фиате минивэне с тонированными окнами, больше напоминающем не легковой автомобиль, а какой-то унизительный катафалк, в котором покойника перевозят без гроба и для компактности поджимают ему ноги.
Катричу и Беленисову с виду было за сорок. Матёрые, тяжёлые, пустоглазые, похожие на сдружившихся носорогов, они с одинаковыми полуулыбками заходили в цех. Беленисов всегда одевался в камуфляж и армейские ботинки, а Катрич предпочитал дутый спортивный костюм образца девяностых и кроссовки.
Вели они себя исключительно мирно, но Шервиц относился к парочке с опаской. После каждого их визита он ещё час не мог в себя прийти, бурчал, возмущался. Никита же общался с носорогами легко, приятельски, без явных начальственных ноток. Беленисова звал Беля, а Катрича не сокращал, обращался по фамилии.
С чувством юмора у них было туговато. Однажды, когда Никита после приветствия напел шутливое:
Дарят уебаны жёлтые тюльпаны! Цвета застоялой утренней мочи!..
Беленисов лаконичным движением губ выровнял улыбку в линию, спросил:
А поконкретнее?..
Мне показалось, что брат держит Беленисова и Катрича для особых пехотных целей. Я спросил как-то, откуда они взялись, и получил туманный ответ, что это старые кадры, ещё с эпохи Лужников, и на них можно положиться в любом вопросе.
*****
А перед Никитой я отчитался о накопленном опыте в конце второй рабочей недели, в пятницу. Мы сидели у него на кухне. Я, развалясь, вещал ленивым, экспертным тоном, изредка позыркивал на Алину оценила ли мою недюжинную наблюдательность и сметливость.
Основная фишка в бетоносмесителе. У Шервица в оптимиксе удалены лопасти.
Ну-ну заинтересованно потянул Никита. Повернувшись к Алине, произнёс с нотками торжества, будто выиграл недавний спор: Я ж тебе говорил, что Володька во всём разберётся! Братан у меня чёткий!
Алина покивала. В одной руке у неё была сигарета, в другой чашка с кофе.
Я продолжил:
В баке образуются такие шарики из раствора. Ещё пластификатор используется специальный Возможно, играет роль очерёдность закладки и угол замеса, то есть под каким углом выставлен бак
Так, так, постучал пальцами по столу Никита. И в чём наёбка?
Да ни в чём! Алина звонко поставила чашку на стол. Ты просто параноик, Никита! Никто тебя не наёбывает! Володя тебе рассказал, что в мастерской у нас работает очень толковый специалист. Вот и всё!
Да похуй, какой он! рявкнул Никита. Мне важно другое. Ты его можешь заменить теперь? А, Володь?
Если бы я хотел подсидеть Шервица, то сказал бы Никите, что справлюсь. Тем более что за Шервицем определённо водились грешки. Среди прочих форм я обнаружил не только могильные. Был там набор для облицовки камина или какого-то другого штатского левака. Но уличать Шервица я не собирался в любом случае. Мне хотелось лишь отработать Никитины деньги и вернуться в Рыбнинск. Поэтому я ответил брату: