Я как никогда прежде чувствую себя Мим.
10. Проверка
7:42все размыто.
7:43чуть яснее.
7:44
Шатаясь, встаю с кровати. Я никогда не была ранней пташкой, но пробуждение во вчерашней одежде заставляет пересмотреть собственный образ. Спотыкаясь, иду к окну и одергиваю занавеску. Что ж. Автобус на месте. Хорошо. Хотя рядом никого нетзначит, все еще, наверное, спят. А это значит, что одна ленивая задница за стойкой позабыла включить сигнал к побудке. Я хватаю трубку, нажимаю «0» и жду. Спустя ровно тридцать два гудка (да, я считаю, и да, всегда жду долго, потому что на самом деле после десятого гудка это превращается в игру «Через сколько гудков кто-нибудь наконец возьмет дребезжащий телефон») слышу легкий щелчок, будто кто-то ответил. Вот только нет ни «алло», ни чего-то еще. Кто бы там ни был, он не произносит ни слова.
Эй? зову я.
Дза, привет.
У парня сильный акцент неизвестного происхождения. Если б очень понадобилось, я бы предположила, что эстонский.
Я тащу телефон к зеркалу комода и изучаю свою новую стрижку.
Привет.
Дза, привет.
Ну это странно.
Ох да, привет. Я, эм-м была со вчерашней группой около двенадцати человек, которые приехали после аварии автобуса на пятьдесят пятом.
В ответ полная тишина. Этому эстонцу не помешает пара уроков телефонного этикета, хотя, полагаю, их лучше преподать на его родном языке. Слава богу, я родилась с неисчерпаемым запасом мэлоунской настырности.
И ночью Карл, это наш водитель, попросил разбудить всех в шесть тридцать. У меня сигнала не было.
Молчание.
Не хотелось бы, чтобы все пропустили автобус, так сказать. Ха.
Молчание.
Я прочищаю горло.
Наконец на другом конце звучит:
Дза, привет. Хорошо.
И щелчок.
Отвернувшись от зеркала, кладу трубку и мгновение удерживаю руку на телефоне.
Надо позвонить папе. Просто дать знать, что жива. Из любопытства расстегиваю молнию рюкзака и вытаскиваю мобильник. Четырнадцать пропущенных звонков от Кэти. Черт, это много дерьмовой музыки. Больможет, от ранения или еще от чегосворачивается в животе, когда вижу единственный вызов от папы. Я исчезла на ночь, а он позвонил только один раз. И оставил голосовое сообщение.
Набираю код и слушаю:
«Мим, это Кашель. Это я. В смысле, папа. Вздох. Где ты, Мим? Мы тут все с ума сходим. Короткая пауза. Директор Шварц говорит, ты сбежала с уроков. Если ты переживаешь, что мы разозлимся, то»
Длинная пауза. На заднем плане голос Кэти. Папа отвечает. Он, должно быть, прикрыл трубку ладонью, потому что слов не разобрать.
«Слушай, продолжает он и снова вздыхает, о прошлом вечере. Я не рад тому, как закончился наш разговор. Пойми же, что бы ни произошло между нами с твоей мамой, я»
Захлопываю телефон. Если папа желает обсудить «последние новости», пусть сначала меня найдет. Хотя не поручусь, что Кэти не позвонит копамэто может осложнить ситуацию. Наверное, стоит все же сообщить, что я в порядке, но не говорить, чем занята
Подобрав слова, открываю браузер на мобильном. Он древний, и хотя к wi-fi подключается, стоит это порядочно. Впрочем, прямо сейчас это лишь служит дополнительным стимулом. Через пару секунд я на связиоткрываю свою страничку на Фейсбуке и обновляю статус:
«Не мертва. Не похищена. (Хотя инопланетянам всегда рада.) Услышимся, когда услышимся».
Перечитываю несколько раз, нажимаю «отправить» и бросаю телефон в рюкзак. После быстрого душа натягиваю чистую футболку и нижнее белье, проклиная себя за то, что не захватила запасные штаны. Затем влезаю в ту же толстовку и окровавленные джинсы и внимательно смотрю на шкатулку Арлин. Латунный замок, красноватое дерево, в идеальном состоянии, будто и не задета аварией. Понятия не имею, почему захватила ее, разве что оставить вещицу посреди разрухи казалось неправильным. Она явно много значила для Арлин, вот только я не могу доставить шкатулку ее племяннику, экстравагантному пловцу Ахаву, превратившемуся в успешного оператора заправки. Я даже не знаю его фамилии. Как и фамилии Арлин, если уж на то пошло.
Сглотнув ком имени Арлин в горле, убираю шкатулку и достаю пузырек «Абилитола». Точно сирена, он соблазняет меня, нашептывая обещания неуловимой Нормальной Жизни. Находись я сейчас дома, это был бы звездный час папыодин из тех, когда он охотно разглагольствует о функциях таблеток. О лекарствах он всегда говорит одним и тем же тоном, будто скользкий комивояжер-наркодилер-ботанопапатри в одном.
«Они уравновешивают уровень серотонина, Мим. Регулируют выработку химических веществ в мозге. Допамина и прочего. Они просто все стабилизируют, чтобы ты могла жить нормальной жизнью». Я всегда жду, что он закончит фразой: «Да их все глотают, подруга!» Давление со стороны сверстниковэто одно, но когда твой отец толкает дурьуже совсем другое.
Теперь пузырек пялится на меня, как может пялиться только пузырек рецептурных лекарств, выводя искусство соблазнения на новый уровень. Я пялюсь в ответ.
Мэри МэлоунАрипапилазон
10 мгОДНА ТАБЛЕТКА ОРАЛЬНО ЕЖЕДНЕВНО
Пополнение: нет
Кол-во: 45
Доктор Б. Уилсон
И вновь воспоминания-костяшки-домино опрокидываются: Антуан падает на чернильные пятна, падает на Баха, падает на «Скажи, что ты здесь видишь, Мэри», падает, падает, падает
Вытряхиваю на ладонь одну розовую таблетку и подношу к здоровому глазу. Маленькая. Мощная. Манящая.
Одно кольцо, чтоб править всеми, шепчу я и тут же об этом жалею.
Порой в одиночестве испытываешь еще большую неловкость. Наверное, когда никто не слышит твою чушь, ты вынужден нести на себе всю ее тяжесть.
Хватаю с комода новенькие ножницы и в духе утопического мятежа разрезаю таблетку пополам. Думала, что она раскрошится, но нет. Посередине ровный срез. Взяв бутылку воды, проглатываю половину таблетки, а вторую выбрасываю в ведро.
Собравшись, сажусь у окна и достаю из кармана шестое мамино письмо. Размытые потом и дождем чернила слегка потускнели, но все еще разборчивы.
«Подумай что будет лучше для нее. Пожалуйста, измени решение».
В автобусе за всеми переживаниями я и не заметила нехватку запятой. А теперь представляю, как мама писала это, порывисто, яростно. Она могла допустить такую
Звонок.
Смотрю на телефон.
Он снова звонит.
И снова.
Да быть не может. Пересекаю комнату, поднимаю трубку с рычага, до конца не веря, что звонит тот, о ком я подумала.
Ало?
Дза, привет эта-а ваше проснутся сигнал.
Щелчок.
Бывают моменты, когда я абсолютно, на сто десять процентов уверена, что обязана над чем-то посмеяться. Иначе позже от той же шутки меня просто разорвет.
Я кладу трубку и хохочу, пока не начинаю плакать.
11. Гиена против газели
Мы загружаемся в новый автобус (куда более комфортный, чем старый), и Карл вручает каждому конверты с ваучерами и купонами. Мало того что в моем распоряжении оказывается целый ряд, так еще и есть розетка прямо под окном. Поставив телефон на зарядку, забрасываю рюкзак на верхнюю полку и следующий час или около того наблюдаю, как мальчишка через проход поедает мясную нарезку прямо из полиэтиленовой упаковки. Сам по себе процесс непримечателен, но, поскольку пацан выглядит в точности как юный Фродо Бэггинс, я нахожу это достойным внимания. (Мы пойдем через шахты Мории! Но сперва давайте пополним энергию тонко нарезанным мясцом. Ешь, пей, веселись! Эльфы! Ветчина! Ура!)
Вот потому у меня и нет парня, шепчу я, отворачиваясь к окну.
«Потому что ты дважды за утро вспомнила Властелина колец или потому, что разговариваешь сама с собой?»
Ну да, подловила сама себя.
Через пару часов мы съезжаем на обед в какую-то глухомань. Карл достает микрофон, просит не оставлять ценные вещи в автобусе и сообщает время остановки.
Если не вернетесь через сорок пять минут, я сделаю вывод, что вы уже укатили дальше. Мы в часе от Нэшвилла, и на сей раз отправимся вовремя. Я вам не мамочка и спокойно уеду без отставших.
Молодчага, Карл.
На выходе из автобуса кто-то спрашивает про ресторан, и Карл указывает на вывеску над автозаправкой по соседству.
У ЭДА: КУРИЦА-И-БЕНЗИН
Мозг тут же наводняют тревожные образы: Эд, обиженный ветеран Вьетнама, стоит у плиты, и с обеих уголков его рта свисает по тлеющей сигарилле, а в гигантской кастрюле он помешивает нефтекуриный суп. И в этом есть смысл, поскольку с Карлами-то мне везло, но еще ни разу не встречалось Эда, которого бы не хотелось заниндзить насмерть. Все мерзавцы до кончиков ногтей. В общем, в забегаловку Эда я шагаю без капли оптимизма, но полная ниндзяизма.
Внутри четыре стола, накрытых бумажными клетчатыми скатертями. Я жду, когда Пончомен усядется, и выбираю самый дальний от него стол. К сожалению, они все стоят чуть ли не вплотную.
Мим, шепчет Пончомен и, указывая на мои волосы, оттопыривает большие пальцы. Отлично выглядишь!
Я отвечаю своей самой саркастичной улыбкой, тоже поднимаю большие пальцы, а потом медленно меняю их на средние. Лысый мужик с байкерской бородой и в фартуке ковыляет к столу Пончомена и приветствует его по имени:
Здорово, Джо, те как сегда?
Тот кивает с улыбкой, и они с мужиком быстро перебрасываются парой дружелюбных фраз.
«Он уже здесь бывал».
Переварить мысль не успеваюЛысый Бородач уже у нашего стола, принимает заказы на напитки.
Какой у вас есть кофе? спрашиваю я.
Какой кофе? не понимает официант, только он говорит скорее «Какай кафе?».
Да. В смысле, эфиопский, кона Ведь не колумбийский же?
Челюсть под бородой ходит ходуном, предположительно перемалывая жвачку. После нескольких секунд неловкого молчания я наконец замечаю пришитую к рубашке заплатку с именем: «ЭД».
И все встает на места.
Неважно. Я вздыхаю. Мне просто куриный сэндвич, пожалуйста.
Не буит куриного сэнча.
Хочется дать ему в челюсть, но я выбираю улыбку.
На вывеске вашего заведения указано иное.
Бородач поднимает бровь, чавкает, молчит.
Ладно, отлично, сдаюсь я. Бургер?
Чё бушь пить?
Апельсиновую газировку. Пожалуйста.
Есть виноградная. И кола. И молоко.
Молоко? Серьезно? Ненавижу эту дыру. Хорошо, тогда мне виноградную газировку, наверное.
Эд обходит стол, принимает у всех заказы и плетется прочь. Чтобы избежать неуютной близости незнакомцев, я копаюсь в пачке купонов от «Грейхаунда». Один предлагает массаж за полцены в каком-то торговом центре в Топике. Другойбесплатную поездку на карте в местечке под названием «Дейтон 500». Из стоящего в конверте только флаер на три бесплатные ночи в гостинице «Холидей Инн», пятнадцатидолларовая подарочная карта в «Кракер Бэррел» и несколько ваучеров «Грейхаунда». Что ж, справедливая компенсация за то, что едва нас не убили.
Минут через десять в центр стола обрушивается поднос с едой. Эд перегибается через мое плечо и, царапая бородой мое лицо, толкает тарелки к клиентам и объявляет блюдо.
И последнее, но не по значимости Он смотрит на меня сверху вниз, без искорки в глазах, но с искоркой в голосе. Изысканный бургер для маленькой леди.
И молоко, чтобы протолкнуть его вниз.
Я не зака
Бон аппетит, прерывает Эд и хромает прочь с маниакальным хохотом.
Я тыкаю пальцем в бургер, который явно сошел бы за хоккейную шайбу, пробую, захлебываюсь первым же глотком молока и отодвигаю тарелку. Поем в Нэшвилле.
Карл предупреждает, что до старта пятнадцать минут. Я хватаю рюкзак и по длинному коридору иду к задней части забегаловки Эда. В туалете две кабинки, грязная раковина, мутное зеркало и исписанные художественным матом обои. Я закрываю дверь на щеколду, вешаю рюкзак на крючок и, старательно ни к чему не прикасаясь, писаю рекордно быстро. Затем мою руки и открываю рюкзак, собираясь убрать купоны в кофейную банку Кэти. И в этот миг слышу кто-то кашляет.
Разок. Тихо. Почти робко. Но явно кашляет.
Сжимая в руке наличные, я опускаюсь на колени и заглядываю под перегородку. Там, во второй кабинке, грошовый мокасин и гигантская кроссовка.
«Какого черта?..»
Медленно обувь сдвигается, и дверь распахивается, а оттуда мне улыбается Пончомен, лишь мельком глянув на деньги в моей руке:
Привет, Мим.
Я так и застываю, не поднимаясь с колен, пониженная до роли Грудастой Блондинки в своем собственном слэшере.
Что ты здесь делаешь? спрашиваю.
Задев ногой мое колено, Пончомен шагает к раковине и сует руки под струю воды. А я не могу припомнить, чтобы слышала звук смыва.
О, по-моему, в дамской комнате куда спокойнее. Ты бы видела мужскуюпрям не туалет, а гостиница. Он вытирает ладони о пончо, затем поворачивается ко мне и наклоняет голову:Я говорил от души, Мим. Твоя прическа чудесна. И в каком-то роде неизбежна? Это правильное слово?
«Беги, Мэри. Ну же!»
Вернув способность двигаться, встаю, засовываю свои пожитки обратно в рюкзак и шагаю к двери:
Я ухожу.
Пончомен преграждает дорогу:
Не так быстро.
«Дыши, Мэри». Отбрасываю челку с глаз и пытаюсь запихнуть панику поглубже, глубже, глубже
Я закричу, предупреждаю.
А я расскажу о тебе.
Я вздрагиваю:
Что?
Я подслушал вашу с Эдом беседуты бы не стала пить «Хилл Бразерс Оригинальный» даже под угрозой смерти. Значит, банка, которую я только что видел, он указывает на мой рюкзак, не твоя. Следовательно, и ее содержимое тоже.
Его слова замораживают. Сначала сковывают льдом кишечник, потом корка расползается во все стороны, замерзают мои уши, локти, колени, пальцы ногвсе конечности Мим, некогда теплой, а теперь сорокапятикилограммового ледяного чучела. До сего момента неудобную близость Пончомена сдерживали другие пассажиры и замки на дверях. Теперь остались только мы. Никаких девайсов, никаких буферов. Он выше, чем я запомнила, массивнее. Стоит передо мной, блокируя путь к безопасному стаду. Я ощущаю на себе его взгляд, как он скользит по волосам и вниз по телу, задерживаясь в неподобающих местах, и впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной девчонкой.
Пончомен шагает ближе:
А ты красивая, знаешь.
Меня сотрясает дрожь, кости и вены наполняются тревогойэто первобытный инстинкт, Хищник против Добычи, передаваемый тысячами поколений женщин, которые, как и я, боялись неизбежного. Все мы видели кадры свидания гиены и газели, и оно всегда заканчивается одинаково.
Такая красивая, шепчет Пончомен.
Я закрываю здоровый глаз. В моих мыслях уборная растворяется в красноватой дымке, углы тускнеют, будто виньетка в старом артхаусном кино. Первым делом меняются ноги Пончоменаноски разномастной обуви рвутся, обнажая короткие острые когти. Брюки на коленях и бедрах трещат по швам, под дешевой тканью отчетливо видна каждая пульсирующая мышца. Пончо застывает, затвердевает, идет рябью и обращается крапчатой шерстью; тусклая и грязная, черно-оранжево-коричневая облезлая шкура отражает красный свет комнаты И узрите: преображение Пончомена завершено! С единственным дополнением: клыки. Сначала один, а потом и второй прорастают из-под губы, будто молодые дубки в плодородной почве.
Ничего не случится, хрипит он. Ничего такого, чего сама не захочешь.
И по его тону я понимаюнаверняка, что не первая.
Уберись на хрен с дороги.
Пончомен хватает меня за руку чуть повыше локтя:
Зачем ты так говоришь?
«Кричи, Мэри».
Ты слишком хороша, шепчет он, склоняя голову ниже.
Чувствую его дыханиеточно такое пепельное и лживое, как я и представляла.
Я знаю тебя.
Крик зарождается где-то в животе и уже собирается взлететь, вырваться, когда
Знаю твою боль, продолжает Пончомен.
«Моя боль».
Я хочу стать твоим другом, Мим.
«Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке».
А ты моим?
«Я коллекция странностей»
Хватка Пончомена усиливается.
Мы можем быть больше, чем друзьями.
«Цирк нейронов и электронов»
Его теплое дыхание.
«На старт»
Его холодные губы на моих.
«Внимание»
Его язык
«Марш!»
Где-то в глубине мой смещенный надгортанник находит пропитанную молоком хоккейную шайбу и, собрав каждую унцию полусырой говядины и лактозы, с небывалой мощью и точностью запускает рвотную массу прямо Пончомену в рот.