Ребекка подарила ему билет в Эдинбург и первый взнос в магазин «Старинная музыка». Давай, сказала она. Решайся. Тебе это необходимо. Мы справимся. Мыши понемногу продаются.
Это было три года назад. Теперь же они собрались за колченогим кухонным столом, который купили в комиссионке.
Не бери трубку, предупредила Ребекка.
Близняшки, как обычно, ели макароны без ничего. Взрослыегурманы! поедали макароны с соусом.
Они уже шесть раз сегодня звонили.
Кто? спросила Имми.
Никто.
Женщина? уточнил Родни. Дарлин?
Нет. Новенький кто-то. Мужчина.
Плохой признак. Дарлин практически стала им родной. Учитывая, сколько писем она им написала (шрифт становился все больше), сколько раз позвонила, сначала вежливо напоминая про деньги, потом требуя и, наконец, угрожая, с учетом того, что они все-таки платили, Дарлин стала для них кем-то вроде сестры-алкоголички или кузины с игровой зависимостью. Правда, в этом случае высшая справедливость была на ее стороне. Это не Дарлин задолжала двадцать семь тысяч долларов под восемнадцать процентов.
Дарлин звонила им из телефонного ульябыло слышно, как жужжат бесчисленные трудовые пчелки. Их работа заключалась в том, чтобы собирать пыльцу. Для этого они усердно били крылышками, а при необходимости доставали жало. Родни был музыкантом и прекрасно все это слышал. Иногда он уходил в свои мысли и забывал о сердитой пчеле, которая преследовала его.
Дарлин умела напомнить о себе. В отличие от работников телемагазина, она не допускала ошибок. Она не путала имя или адрес Родни, она выучила их наизусть. Поскольку сопротивляться незнакомцу гораздо легче, она представилась во время первого же звонка. Она обрисовала свою задачу и дала понять, что никуда не денется, пока не выполнит ее.
И вот теперь ее нет.
Мужчина? переспросил Родни.
Ребекка кивнула:
Не очень приятный.
Имми замахала вилкой:
Ты же сказала, что никто не звонил! Мужчинаэто не никто!
Я имела в виду, что ты его не знаешь, милая. Не думай об этом.
В этот момент зазвонил беспроводной телефон, и Ребекка сказала:
Не отвечай.
Родни взял салфетку (на самом деле это было бумажное полотенце) и сложил у себя на коленях.
Звонить во время ужина очень невежливо! пропищал он, чтобы повеселить девочек.
Первые два года Родни вносил платежи вовремя. Но потом он бросил преподавать в школе народной музыки и попытался открыть частную практику. Ученики приходили к нему домой, и он занимался с ними на том самом клавикорде (объясняя родителям, что это прекрасная подготовка к игре на пианино). Некоторое время Родни зарабатывал вдвое больше, чем раньше, но потом ученики начали исчезать. Клавикорд никому не нравился. У него странный звук, говорили дети. Девчоночий инструмент, сказал один мальчик. В панике Родни арендовал кабинет с пианино и стал проводить уроки там, но вскоре уже зарабатывал меньше, чем в школе. Тогда он бросил уроки музыки и устроился на нынешнюю работув регистратуре поликлиники.
К этому моменту он, конечно, уже просрочил платежи в магазин «Старинная музыка». Процентная ставка выросла, а потом (мелкий шрифт) взмыла до небес. После этого ему уже не удавалось поправить дело.
Дарлин грозила изъятием, но пока что этого не произошло, и Родни продолжал играть на клавикордепятнадцать минут утром, пятнадцать минут вечером.
Но есть и хорошие новости, сказала Ребекка, когда телефон утих. Я нашла нового клиента.
Отлично. Кто это?
Канцелярский магазин в Дес-Плейнсе.
И сколько мышей они хотят?
Двадцать. Для начала.
Родни мог отличить квинты в строе баховского клавира, темперированные на 1/6 коммы (фа-до-соль-ре-ля-ми), от чистых (ми-си-фа-диез-до-диез) и от жутких квинт, темперированных на 1/12 коммы (до-диез-соль-диез-ре-диез-ля-диез), поэтому ему не составляло труда посчитать: каждая мышь стоила пятнадцать долларов, из которых Ребекка брала себе сорок процентов, то есть шесть долларов за мышь. Поскольку на производство одной мыши уходило около трех с половиной долларов, то прибыли оставалось два с половиной доллара. Умножить на двадцатьполучается пятьдесят баксов.
Он произвел еще один расчет: двадцать семь тысяч долларов поделить на два с половинойполучалось десять восемьсот. Для начала канцелярскому магазину требовалось двадцать мышей. Чтобы заплатить за клавикорд, Ребекке надо было бы продать больше десяти тысяч мышей.
Родни посмотрел на жену тусклым взглядом.
На свете было множество женщин с настоящими работами. Просто Ребекка не входила в их число. В наши дни любое женское занятие называется работой. Если мужчина шьет мышей, его в лучшем случае назовут неудачником, а в худшемлентяем. Но если женщина, закончившая магистратуру и почти получившая степень по музыковедению, занимается изготовлением ароматизированных грызунов для микроволновки, принято говорить, что у нее свое дело (особенно среди ее замужних подружек).
Разумеется, из-за своей «работы» Ребекка не могла полноценно заботиться о близнецах, и им пришлось нанять няню, недельный заработок которой превышал доход от продажи мышей (поэтому они выплачивали лишь минимальные платежи по кредиткам, все глубже и глубже утопая в долгах). Ребекка много раз порывалась отказаться от мышей и найти работу со стабильной зарплатой. Но Родни хорошо знал, что такое бессмысленная любовь, и всегда говорил: «Давай подождем еще несколько лет».
Почему же считалось, что у Родни есть работа, а у Ребекки нет? Во-первых, он зарабатывал. Во-вторых, ему приходилось совершать насилие над собой, чтобы угодить работодателю. И в-третьих, ему это все не нравилось. Это самый верный признак того, что у вас есть работа.
Пятьдесят долларов, сказал он.
Что?
Это прибыль с двадцати мышей. До налогов.
Пятьдесят долларов! воскликнула Талула. Ого!
Это всего один счет, сказала Ребекка.
Родни захотелось спросить, сколько у нее вообще этих счетов. Ему хотелось потребовать ежемесячный отчет, в котором указывались бы задолженности и поступления. Он был уверен, что у Ребекки есть все данныеони нацарапаны на обороте какого-нибудь конверта. Но он ничего не сказал, так как за столом сидели девочки. Он просто встал и начал убирать со стола.
Уберу посуду, произнес он, словно занялся этим впервые.
Ребекка загнала девочек в гостиную и усадила перед взятым в прокат DVD. Обычно полчаса после ужина уходили у нее на то, чтобы позвонить китайским поставщикам (у них как раз наступало завтрашнее утро) или матери, которая страдала ишиасом. Стоя в одиночестве у раковины, Родни оттирал тарелки и покрытые кефиром стаканы, кормил драконоподобный измельчитель отходов, таящийся где-то в глубине. У настоящего музыканта были бы застрахованы руки. Но даже если Родни и сунул бы пальцы прямо во вращающиеся ножичто с того?
Логично было бы оформить страховку и только потом сунуть руку в измельчитель. Тогда он расплатился бы за клавикорд и смог бы каждый вечер играть на нем перебинтованной культей.
Может быть, если бы он остался в Берлине, если бы поступил в Королевскую академию, не женился бы, не обзавелся детьми, может быть, тогда он не бросил бы музыку. Возможно, прославился бы на весь мир, как Менно ван Делфт или Пьер Гуа.
Открыв посудомойку, Родни увидел, что в ней стоит вода. Сливная труба была установлена неправильно: хозяин квартиры обещал починить ее, но так этого и не сделал. Некоторое время Родни пялился на ржавую воду, словно был сантехником и понимал, что с этим делать, но в итоге просто-напросто залил моющее средство, закрыл дверцу и включил машину.
Когда он вышел в гостиную, там уже было пусто. На экране телевизора под повторяющуюся музыку светилось меню управления DVD. Родни выключил телевизор и направился к спальням. В ванной бежала вода, и он слышал, как Ребекка пытается утихомирить близняшек. Он прислушался к голосам дочерей. Это была новая музыка, и ему хотелось еще немного ее послушать, но вода шумела слишком громко.
В те вечера, когда Ребекка купала девочек, Родни должен был читать им перед сном. Он шел по коридору к детской мимо кабинета Ребекки и вдруг сделал то, чего обычно не делал: остановился. Родни завел привычку опускать взгляд, минуя кабинет Ребекки. Так было лучше для его эмоционального равновесияпусть там творится что угодно, только не у него на глазах. Но сегодня он повернулся и посмотрел на дверь. А потом толкнул ее своей незастрахованной правой рукой.
Масса рулонов пастельной ткани, напоминавших бревна, толпилась вокруг длинных рабочих столов, теснила швейную машину, стекала по полу. В этом потоке сталкивались между собой катушки с лентами, пробитые мешки парфю-мированных гранул, булавки, пуговицы. На этих бревнах по комнате плыли четыре вида мышек-пышекнекоторые залихватски балансировали, словно заправские дровосеки, другие в ужасе цеплялись за ткань, точно жертвы потопа.
Родни уставился на их личики, глядевшие снизу вверхкто с мольбой, кто с апломбом. Он рассматривал их, пока это не стало невыносимым, то есть в течение примерно десяти секунд. Потом повернулся и, тяжело ступая, вышел в коридор. Проследовал мимо ванной, не остановившись, чтобы послушать голоса Имми и Лулы, вошел в музыкальную комнату и захлопнул за собой дверь. Усевшись за кла-викорд, он набрал в грудь воздуха и начал играть одну из партий ми-бемольного дуэта Мютеля.
Это была сложная пьеса. Иоганн Готтфрид Мютель, последний ученик Баха, был сложным композитором. Он всего три месяца учился у Баха. После этого уехал в Ригу и растворился в балтийских сумерках своего гения. Теперь уже мало кто знал, кто такой Мютель. Только те, кто играл на клавикорде. Для них сыграть Мютеля было наивысшим достижением.
Родни хорошо начал.
Десять минут спустя Ребекка сунула голову в дверь.
Девочки уже готовы, сообщила она.
Родни продолжал играть.
Ребекка повторила то же громче, и Родни остановился.
Сама почитай им, ответил он.
Мне надо позвонить.
Родни сыграл ми-бемольную гамму правой рукой.
Я занимаюсь, сказал он и посмотрел на свою руку, словно ученик, впервые сыгравший гамму, и не отрывал от нее взгляда, пока Ребекка не исчезла. Тогда он встал и едва ли не с яростью хлопнул дверью. Вернувшись за клавикорд, он начал пьесу с самого начала.
Мютель написал немного. Он сочинял, только если у него было настроение. Прямо как Родни. Родни играл, только если у него было настроение.
Сегодня вечером оно было. Следующие два часа Родни снова и снова играл дуэт Мютеля.
Он играл хорошо, с большим чувством. Но делал ошибки. Он не сдавался. Чтобы немного утешиться, сыграл напоследок французскую сюиту Баха в ре-минореон играл ее много лет и знал наизусть.
Вскоре он раскраснелся и вспотел. Хорошо было снова играть так самоотверженно и пылко. Когда он наконец закончил, колокольные ноты все еще звенели у него в ушах и отражались от низкого потолка. Родни опустил голову и закрыл глаза. Он вспоминал те полтора месяца, когда ему было двадцать шесть, когда он самозабвенно и незримо играл в пустых концертных залах ФРГ. На столе за ним зазвонил телефон, Родни повернулся и взял трубку:
Алло.
Добрый вечер, это Родни Веббер?
Родни осознал свою ошибку, но ответил:
Он самый.
Меня зовут Джеймс Норрис, я представляю компанию «Ривз коллекшен». Мне известно, что вы уже знакомы с нашей организацией.
Если повесить трубку, они позвонят снова. Если сменить номер, они найдут новый. Единственный путьпопытаться договориться, приостановить их, наобещать с три короба и выиграть немного времени.
Боюсь, что очень хорошо знаком. Родни пытался нащупать нужный тонлегкий, но не безразличный или неуважительный.
Насколько я понимаю, ранее вы общались с мисс Дарлин Джексон. Она занималась вашим делом. До настоящего момента. Теперь им занимаюсь я, и мне хочется верить, что мы с вами что-нибудь придумаем.
Я тоже на это надеюсь, сказал Родни.
Мистер Веббер, я берусь за дело, если оно запутывается, и пытаюсь распутать. Как я вижу, мисс Джексон предлагала вам различные планы выплат.
В декабре я перевел вам тысячу долларов.
Это так. И это было хорошее начало. Согласно записям, вы договорились перевести две тысячи долларов.
Мне не удалось собрать так много денег. Было Рождество.
Мистер Веббер, давайте не будем усложнять дело. Вы перестали вносить платежи нашему клиенту, магазину «Старинная музыка», больше года назад. Так что Рождество тут ни при чем, не так ли?
Родни не особо нравилось беседовать с Дарлин. Но теперь он понял, что Дарлин вела себя разумно и с ней можно было договоритьсяв отличие от этого Джеймса. В голосе Джеймса было нечто не столько угрожающее, сколько непреклонноеэдакая каменная стена.
Вы задолжали за музыкальный инструмент, верно? За какой именно?
За клавикорд.
Не слышал о таком.
Это неудивительно.
Мужчина снисходительно хохотнул:
К счастью, мне по работе не положено разбираться в старинных инструментах.
Клавикордэто предшественник пианино, сказал Родни. Только в нем играют тангенты, а не молоточки. Мой клавикорд
Видите ли, мистер Веббер, вот тут вы ошибаетесь. Он не ваш. Этот инструмент по-прежнему принадлежит магазину «Старинная музыка» в Эдинбурге. Вы взяли его взаймы у магазина, пока не погасите долг.
Я думал, вам захочется узнать, что это за инструмент, сказал Родни.
Когда это его голос поднялся на такие высоты? Все просто: ему всего лишь хотелось поставить на место Джеймса Норриса из компании «Ривз коллекшен». В следующий момент он услышал, как говорит:
Примечания
1
Христианская наукаоколохристианское религиозное учение, основная идея которогоисцеление через веру.
2
Мохандаснастоящее имя Махатмы Ганди, Махатма жетитул, означающий «великая душа»).
3
Чилимкурительная трубка.
4
Бидитонкая азиатская сигарета-самокрутка.
5
Майя в буддизме и индуизмеэто иллюзия, скрывающая истинную природу вещей.
6
Идлинебольшие рисовые лепешки, самбарчечевичный соус с овощами.
7
Мегилатрактат Талмуда.
8
Рейксмузеумглавный художественный музей Амстердама.
9
Лунгитрадиционная мужская одежда в Индии, которая обматывается вокруг талии, тип саронга.
10
Техника Александеракомплекс физических упражнений, призванный обучить правильному и гармоничному движению.
11
Баролоитальянское вино, считается одним из лучших в мире.
12
Фрикасе из кролика (фр.).
13
Хорошо темперированный (нем.).
14
Свободный университет (нем.) крупнейший университет в Берлине.
15
Коммунальной квартиры (нем.).
16
Тангентыметаллические клинышки, присоединявшиеся к задним концам клавиш старинных клавикордов. Благодаря им извлекался особый звук, похожий на тот, который издавали смычковые инстументы. Примеч. ред.
17
Менно ван Делфтсовременный нидерландский исполнитель старинной музыки. Пьер Гуашвейцарский пианист.