Э, дед, лихо ты. В самую суть решил залезть сразу, а? Видно: ничего ты не понимаешь. Зачем Там свой счет. За ребят, за мирных, за русских. Все всё считают, и когда ты уже там, то просто так уйти нельзя. Не посчитавшись. Не мог же я так: хоп, контракт закончен, встал и пошел. К тому же потом, когда котел прорвали, то, казалось, быстро: завтра Одессу очистим, и всеспета песня, можно поворачиваться, сам понимаешь куда. Кузьма снова закурил, задумчиво глядя в черноту моря. Говорю же, я бы не уехал. Еще четверть города под украминадо выжимать их. У них за спиной америкосытак я бы и им прикурить дал с радостью. Но отряд мой погиб. Можно было пойти в новый. Польку жалко стало. Много ран у меня. Мог уж не вернуться. А хотелось увериться, что она в порядке.
Она не в порядке.
Да? А выглядит здоровой. А что с ней? Кузьма удивленно повернулся к деду.
Зажатая, молчит почти всегда. Думаешь, только с тобой такая? Не, у ней это что-то в голове переключилось после матери. Я-то благодаря ней держусь кое-как, а ей на меня опираться трудно, старый же я. Ты бы поговорил с ней по-человечески, только не вздумай о кровище говорить, понял? Оставь это там. Дед кивнул в сторону черного, пенящегося моря.
Я уж сам решу, оставлять мне или нет, угрюмо ответил Кузьма. А поговорить поговорю, конечно. Затем я и тут. А что, друзей у нее нет?
Есть один друг. Я так думаю, поклонник. Максим звать.
Что за Максим? Чей?
Ходит к нам каждый день, почти живет. Сегодня не пришел, потому что в город ездил продавать, а так благодаря нему дом и не развалился.
Да чей, я тебя спрашиваю?!
Не знаю я! Издалека. Сказал, с Кутаиса. Тоже без родителей остался, но он постарше, двадцать ему вроде. Молчаливый тоже, но Полинку любит, я без слов это понимаю.
Вот как.
Ты чего, хмуришься? Единственный дочин друг.
Друг, ну-ну. А ничего, что ей четырнадцать, а ему двадцать, а?
Пятнадцать ей, поправил дед.
Да ты чего, Петрович? Не понимаешь разве?! А если он того ее, обрюхатит?
Ты, Кузьма, совсем, что ли? У них это, воздушные отношения, да и тихая она больно для этого. Вряд ли они
Вряд ли! прогремел Кузьма, поднялся. Вот же ты уверенный!
Борька тоже подскочил и залился лаем. Правда, не сообразив, на кого следует лаять, он обратился в сторону моря, которому была безразлична происходящая сцена.
Сядь
Ты мне не командуй! Распустил девку! Ну-ка, где он?
Ты чего? Очнись! Дед с трудом поднялся. Не слышишь, что ли? Он нам по хозяйству помогает. Почти как родной нам стал. Успокойся. Дом твой помогал чинить, пожар тушил, когда какие-то ублюдки подожгли той зимой. Ты знал об этом?
Нет.
А откуда тебе знать? Бросил нас тут Я-то уже не это. Извини, семьдесят лет. Не молодой мужик, чтобы и пахать, и сеять, как говорится. А он здоровый, крепкий
Ты мне зубы не заговаривай, мрачно отрезал Кузьма. Я уже понял, что он тебе нравится и заместо тебя тут впахивает. Но я с ним потолкую по душам. Где он?
Не слышишь, что ли? Уехал в город.
Не верю! На черта он с ночевкой уехал? Где он там спать будет?
Не знаю. В поле может поспать на обратном пути, сейчас тепло
Ясно. Все мне ясно, Петрович. Распустил девку. В дом какого-то хрена пустил. Посмотрим, что он да как. Посмотрим Борька, пошли!
Кузьма энергично направился обратно к дому. Пес, так и не сообразив, что случилось, трусил следом и радостно махал хвостомтолько он по-настоящему, беззаветно радовался, что хозяин дома.
Ты не прав, сказал вслед Петрович, но Кузьма не услышал.
Глава третья
Сначала Кузьма перерыл дом в поисках Максима. Напугав дочь, он все-таки уверился, что парня нигде нет. Тогда он сел в засаде на чердаке, перед незанавешенным окошком, откуда было видно большую часть участка от ворот до крыльца, и стал караулить. Пес все время терся рядом. Только когда они ворвались к Полине, он как бы почувствовал неловкость и немного задержался в дверях. Ищи!закричал Кузьма, но Борька не понял, что надо искать, запрыгнул к девочке на кровать и стал подлизываться.
Папа, мы его сюда не пускаем! Он же грязный, у меня блохи будут! испуганно сказала Полина. Уйди, Борька, уйди!
Но пес уже привык быть в доме, а Кузьма рылся в шкафу, потом полез под стол, под кровать. Уходя, сказал Полине, стараясь контролировать гнев:
Спи. Завтра с тобой обсудим. И это, не хныкай, ты уже большая.
Она не стала спорить.
Кузьма привык не спать. Это было обыденное состояние, в котором он жил ночи напролет. Он почувствовал что-то очень знакомое и понятное, когда обстоятельства вновь сложились так, что надо бодрствовать и ждать приближения врага. Через полчаса к нему поднялся дед, пытался уговорить лечь, но он холодно ответил, не поворачивая головы:
Уходи. С тобой тоже завтра.
Петрович поворчал, но ушел. Кузьма замер под лунным лучом. Кожа его стала белой, зрачки черными, и он неподвижно сидел, наполовину спрятанный тенями комнаты, наполовину облитый полнолунием. Шумело море, колотилось сердце. Он слушал его, не спал. В осаде было так: часами сидишь, ждешь, высматриваешь врага. Конечно, под лучом сидеть нельзя. Но тут все-таки гражданка, и хотя Кузьма чувствовал себя как накануне боя, он понимал, что прятаться от пацана не надо. Он смотрел на дорогу и ждал. За ночь мимо проехало три машины, потом один раз, уже под утро, по отдаленной трассе прогрохотало что-товидно, набитая фура; к семи утра машины зачастили.
Кузьма спал с открытыми глазами, но все слышал, запоминал, высчитывал, готовился встать, как только понадобится. Рука неподвижно пролежала на рукоятке пистолета. Он чувствовал, как кровь раз в несколько минут совершает обращение в его теле и вместе с ней ненависть путешествует от сердца к кончикам пальцев, откуда шепотом передает оружию единственное заклятие: Убей.
Что ему нравилось в ночной службе особенно, во тьме не было никаких посторонних голосов. Никто не пытался остановить его: ни снаружи, ни изнутри. Наружным он всегда мог ответить, что увидел ползущего к позициям укра, а внутренние просто молчали. Днем они, бывало, мучили его: Не стреляй, там могут быть дети, Не кидай гранатувдруг мирные и тому подобное. Ночью все замолкало, и лишь слово убей разрядами тока управляло временем. Властное и спокойноеоно не кричало, но у него имелась цена.
Часов в восемь утра к дому подъехала машина. Вышел здоровый парень и отворил ворота. Он завел машину на пятачок в углу участка и долго ковырялся в багажнике, набирая что-то в огромную наплечную сумку. Кузьма видел не очень хорошомешали ветки и легкий туман. Он отметил, что у парня крепкие накачанные руки и ноги, нет пуза, но грудь пока мальчишеская, неразвитая. Одет он был по-простому, в белую майку и синие, пожившие свое джинсы, на ногах рваные кроссовки. Лица было не разглядеть издали.
Борька проснулся, выглянул в окно и радостно гавкнул. Хотя парень не обернулся, продолжив копаться в багажнике, Кузьма схватил пса за загривок, притянул к себе и громко прошептал.
Так, Борян, сейчас не испорти мне тут. Команды помнишь?
Пес испуганно заскулил, когда Кузьма схватил его за шкуру.
Помнишь? Умри! Ну?
Пес не сразу понял.
Умер, Борька, умер! шипел Кузьма.
Тут пес вспомнил и повалился на бок, вопросительно глядя на хозяина.
Молодца. Так и лежи.
Пес скулил, но больше не гавкал и не вставал, хотя видно было, что ему смертельно хочется полаять для приехавшего.
Сука, пса моего приручил, пробурчал Кузьма, продолжая на всякий случай держать одну руку на Борькином брюхе.
Наконец Максим захлопнул багажник, зашагал к дому. Кузьма изучил его походку. Обычный парень. Может быть, он бы ему даже понравился, кабы не эта история с Полиной. Таких пацанов было немало во время осады: пошедшие на контракт после срочки ребята со всей страны. Лицо простое, немного суровое от ранней усталости, но светлое, открытое, даже, пожалуй, чем-то парень был похож на самого Кузьму.
Ладно. Лежи тут.
Кузьма выбрался из чердачного окна, оттуда слез на крышу первого этажа и встал в полный рост. Парень не сразу заметил его, но когда заметил, остановился.
Здравствуйте, сказал он, подтягивая ремень сумки.
Не ответив, Кузьма спрыгнул на землю и приблизился.
Ну здарова, коль не шутишь. Чей это ты?
А Роман Петрович не рассказал?
Ты мне тут не Роман Петровича вспоминай, а на вопрос отвечай.
Я ничей.
Установилась тишина. У парня были маленькие васильковые глаза, выгоревшие белые брови, щеки покрыты оспинами, сухие прямые волосы песочного, почти белого цвета. Ощущалось, что в нем дышит молодая, легко доставшаяся сила. Но на подобное Кузьма насмотрелся немалоон знал, что и такая сила побеждается, убивается легко.
Ты ж не с Края?
Не, я с Кутаиса.
Далече забрался. А из семьи-то какой? Или сирота?
Пенкин моя фамилия. Парень скинул сумку и подвигал уставшим плечом. Сейчас сирота. Папа уехал в добровольцы, мать умерла.
Прямо как у Полинки моей, получается, Кузьма удивился.
Ну да.
Ты мне не нудакай.
Не понял? Парень нахмурился. Вы же Кузьма Антонович, так?
Так-то так, а вот кто ты и какого черта на моей земле делаешь, я не знаю.
А, я понял, сказал парень и замолчал.
Ничего ты не понял. Так где твой отец?
Как где? Погиб.
Понятно. В каком батальоне был, знаешь?
В этих, парень поморщил лоб и почесал голову, в Вихре, что ли, как-то так называлось.
Был такой Вихрь, знал оттуда ребят, согласился Кузьма, силясь вспомнить фамилию Пенкин, но безуспешно. Короче, так. Что ты с моей дочкой устраиваешь?
Устраиваю? Ничего.
А что краснеешь? Кузьма почувствовал, как гнев охватывает его.
Не краснею я! Парень впервые отвел взгляд, чем еще больше разозлил хозяина.
Папа, перестань! услышал он.
А ну ушли!
На пороге стоял Петрович, рядом жалась Полина.
Ушли быстро, я сказал!
Полина попятилась в дом, тесть остался на месте.
Кузьма, он наш. Перестань уже.
Мы толкуем, не видишь? Потолкуем и придем, с трудом пряча ярость, сказал Кузьма. Идите завтрак готовьте и кофе. Я не спал всю ночь. Ждал вот Максимку, хотел познакомиться. Мы же просто говорим, так? Он повернулся к парню. Чего кулачонки-то сжал свои? Просто же говорим, так? Ну, скажи им.
Просто говорим, угрюмо повторил Максим после паузы. Полина, сделай мне тоже кофе, пожалуйста.
Девочка постояла еще пару секунд, потом исчезла в доме. Петрович не двинулся с места, но Кузьма не стал обращать на него внимания.
Ну, будем знакомы, процедил он и протянул парню лапу для рукопожатия. Тот ответил. Кузьма сдавил ладонь Максима, но несильно. Тот никак не отреагировал.
В общем, так. Сюда больше не ходишь, понятно? Дом у тебя есть? Вот там и живи. Когда подрастет, то, если надумаешь свататься, приходи. А жить у меня тут не надо.
Кузьма! воскликнул Петрович.
Так, тихо там! И еще. Если узнаю, что ты ее это то пеняй на себя, понял? А я узнаю.
Максим кивнул. Он смотрел на Кузьму с ненавистью, но молчал, желваки часто двигались.
Ну? Чего таращишься? Скажешь сам, может?
Нечего говорить, чуть слышно пробормотал парень. Было видно, что он говорит сдавленно не от страха.
То есть ничего не было, да?
Да.
Они долго молчали. Кузьма не боялся ничьей злости. Он знал, что ни один гражданский не ведает и половины той ненавидящей силы, что таится в людях. Но ему уже не было смешно.
А теперь разворачивайся и иди, понял? Ау. Я кому сказал!
Парень врос в землю и не двигался.
Дайте с ней попрощаюсь, процедил он наконец.
Это зачем это?
Максим молчал.
Любишь, что ль? Ну? Язык проглотил?
Да, чуть слышно буркнул парень. Думаю, что люблю.
Кузьме стало снова смешно.
Ну, любовь зла. Будешь ждать, объявил он и мягко похлопал парня по плечу. Тот сорвал его руку. Кузьма ответил молниеносным ударом левой, более слабой руки под дых. У парня был неплохой пресс, но мощь свинцового кулака легко пробила его, и Максим присел на колено, хватая ртом воздух.
Покашляй, покашляй, спокойно сказал Кузьма, глядя сверху вниз.
Он отвернулся и так же спокойно, не торопясь, пошел в дом. Решил, что если парень побежит за ним, то придется убить его: один удар ножом в сердце. Однако Максим поднялся, глянул на деда, тот покачал головой, и тогда парень побрел к машине.
Потом Кузьма с Петровичем пили кофе вдвоем в тишине. Полина не вышла, несмотря на уговоры.
Поплачет и успокоится, беспечно отмахнулся Кузьма. Что я, не знаю, что ли? Это сейчас обидно, а через месяц забудет как звали. Понимаешь, дед, я насмотрелся, наслушался, хватит с меня. Я только для этого и приехал. Сделать одну вещь нормальновоспитание. И вообще. Ты вот смотришь, а сам скажиесли бы Гальку стал домогаться такой вот типчик, ты бы чего? Сидел на печке и в носу ковырял, а?.. Чего молчишь? Если бы трахал дочку твою?..
Угомонись ты! Перестань про это говорить, разозлился дед. Я, по-твоему, слепой? Я следил, чтобы все нормально у них было. Да и Полина не такая, спасибо матери ее скажи.
Ладно, верю. А, то есть мне спасибо не надо?
А где ты был? искренне удивился Петрович. В самые трудные годы свалил. Нет уж, папаша, извини, но пока тут заслуги твоей мало.
Ничего, подрастет, выдам замуж. Держать не буду. Но я и правда хотел, чтобы как лучше. Веришь мне, Борька?
Он потрепал пса за ухом, и тот радостно гавкнул.
Уберешь ты его из дома наконец?
Да, пора бы и сторожить начинать, Борь. Порадовались мы с тобой встрече. И ладно.
Кузьма вышел во двор и определил Борьку в потемневшую от времени конуру.
Срублю тебе новую, пообещал он и занялся этим в тот же день, как немного отоспался.
Пару дней у Кузьмы заняло сооружение нового дома для пса. Это уже была не вполне конура: высотой в пол-этажа, просторная, с двумя большими окнами, она смотрелась как маленькая веранда; внутрь он навалил свежей соломы, тщательно заткнул все щели ватой и проконопатил крышу. Потом взялся за крышу основного дома и неделю возился с ней. Попутно соорудил себе гамак в саду, а возленебольшой кофейный столик. Подле ложился Борька, и Кузьма рассказывал ему анекдоты и нестрашные истории про свои военные приключения, после чего сладко засыпал на свежем воздухе.
Все это время Полина не разговаривала с отцом, и он легко оставил попытки с ней подружиться. Раз, другой принес подарки: платье, конфеты, которые она любила в детстве, но ничего не помогло. Тогда Кузьма подумал, что время еще есть, ведь чувствовал себя он прекрасно, никаких признаков скорой смерти. Значит, и с дочерью успеет наладиться.
Через неделю-другую ветерану наскучили строительные заботы. Он было взялся за сооружение новой бани, более приличного забора, планировал заняться и внутренним убранством дома, половина которого пустовала (когда-то они сдавали одну-две комнаты туристам, но дед заявил, что больше не хочет ни за кем прибираться), но уже к концу второй недели странное чувство посетило его. Это была не лень, но ощущение незначительности всего происходящего. Единственное по-настоящему важное дело осталось позади, и Кузьма не знал, к чему себя приладить.
Глава четвертая
Однажды, отправившись с Борькой на прогулку вдоль берега, он наткнулся на мужчину, который с первого взгляда показался знакомым. Кузьма присмотрелся, но, хоть и имел хорошую память на лица, не смог его вспомнить. Борька тоже заинтересовался незнакомцем и весело побежал его обнюхивать. Мужичок был маленький, с по-мальчишечьи узкими плечами, однако было заметно, что мускулатура у него хорошо развита и, несмотря на обросшее, потертое лицо, выглядел он нестарым и еще крепким.
Ох ты ж старый пердунишка, сказал Кузьма, оттаскивая пса, уже бы тебе на покой пора, а ты все скачешь как лось.
Добрый пес, заметил мужичок.
Да уж. Хороший, главное, верный.
Это точно. Верностьглавное, признал незнакомец и повернулся к морю. Оно билось об острые камни, но сильно не доставало до того валуна, на котором он восседал.
Смотри не засидисьсмоет вечером, посоветовал Кузьма.