Затем он видит себя в шесть лет. Впервые, страшно волнуясь, переправляет на противоположный берег всех желающих. Утлая лодка-плоскодонка чуть не вся ушла под воду и неуклюже отчаливает от берега. Стёпа ещё жидковат, и весло для него кажется неимоверно тяжёлым. Неокрепшие мускулы рук предательски подрагивают под рубашкой. Закусив губу от натуги, он медленно тянет весло на себя.
В тринадцать лет, вопреки негласным правилам, отец СтепанаФёдор Жигарёввзял сына на сплав руды. Взял, чтобы испытать и закалить. Тринадцатилетний возраст подростка, по местным меркам, считается как бы началом становления мужчины. Ему поручалась уже любая крестьянская работа. Правда, взрослые всё-таки присматривали за ходом её исполнения. Поступила команда собираться в дорогу. Стёпка Жигарёв едва не задохнулся от гордости, распиравшей его грудь. Любой поселковый паренёк не мог и думать о том, чтобы оказаться на гружёном шитике*
___________________________
*Шитиклодка-баржа длиной около 15 м и грузоподъёмностью 3 тыс. пудов.
Фёдор Жигарёв и его семеро братьев подряжались ежегодно у приказчиков графа Голицына. Сплавляли по реке Чусовой руду. Посёлок Лисьи Гнёзда насчитывал чуть больше семидесяти дворов, мужиков в нём хватало. Многие пытались конкурировать с братьями, желая подзаработать на сплаве. Но их попытки заканчивались неудачей. Коварна река Чусовая в своём верховье. Не удавалось завистливым плотогонам удержать гружёный шитик на стержне стремительного потока. Всё происходило за считанные минуты. Мощная струя течения швыряла неуклюжую баржу на прибрежные скалы. С ужасным треском лопались борта. Руда шла на дно. Проворное течение с голодной жадностью сносило её в омуты и аккуратно застилало илом. Подряд расторгался, о заработках речи не шло. Неудачник возмещал убытки из собственного кармана. Братья Жигарёвы родились под счастливой звездой. Удача сопутствовала им каждый сезон. Потом грянула революция. Чусовской металлургический завод перешёл в руки рабочих. Усатых приказчиков сменили молодые парни в кожаных куртках.
Собирайся, приказали однажды Фёдору ретивые комиссары.
Куда? спросил Фёдор. Он был свободолюбивым и независимым мужиком. Не примкнул ни к белым, ни к красным. Оставался самим собой. Крестьянином и плотогоном. Первая мысль, что пришла ему в голову, была об аресте. Однажды комиссары уже призывали его в обоз, но он отказался.
«Вспомнили, ёшь твои лапти, подумалось ему. Сейчас арестуют».
На Кудыкину гору! со злостью ответил человек в будёновке. Зови братьев, поедем на рудник. Пролетарский завод оживлять надо. Стране большевиков нужен металл.
Пришлось подчиниться. Братья запрягли лошадей, поставили на сани плетёные короба из черёмухи.
Какая лихоманка вас обуяла? ворчливо спросил Фёдор. До большой воды ещё далеко, успеется вывезти руду-то. К чему такая спешка?
Не твоё дело, грубо оборвал его комиссар. Комитету большевиков лучше знать, когда и что делать! А ты, как несознательный элемент, будешь исполнять то, что повелит комитет!
Коней бы поберегли. Кто в мороз-то возы таскает? Лошадь через силу идёт, потеет шибко. Простудится и подохнет. Кому от этого прок?
Фёдор не ошибся. Правда, кони выдержали морозы. Застудился он сам, потому что накрывал лошадиный круп своим тулупом. Не дожил до того момента, когда вспучилась река.
Степан вздрогнул и открыл глаза. Видимо, он задремал, так как небо заметно почернело. Занавес тьмы уже зашторил просвет между деревьями. Тайга стала выглядеть ещё величественнее. Крайние стволы елей, казалось, теснее подошли друг другу и, схватившись ветвями, словно в рукопожатии, сплели огромную паутину.
Утром Степану предстояла работа, ради которой, в общем-то, он и поднялся вверх по реке. Сенокосная страда закончилась, и старик, не мысля себя вне тайги и реки, подрядился в лесосплавной конторе на заготовку моха. В посёлке двигали жилищную программу. Возводили двухквартирные дома из бруса. Сегодня он прибыл на болото во второй половине дня и успел лишь наготовить около сотни стоек для будущих моховых «ёлок». Основную работу по заготовке он запланировал назавтра.
Лет тридцать назад появился впервые здесь Степан Жигарёв. Места эти ему сразу понравились. Тайга щедро дарила ягоды, грибы, дичь. Если говорить о сенокосных лугахлучших мест и не отыскать. Густая сочная трава позволяла всего лишь с нескольких небольших полян поставить пузатый стог сена. Именно в этом месте заканчивался шумный перекат и начинался плёс. Удить рыбу можно было на выбор. Поднявшись вверх по реке, порадуешься хариусу, спустившись внизс восторгом затянешь в лодку крупного леща или язя. Однако охотники и рыболовы старались обходить столь щедрое место. С незапамятных времён оно пользовалось плохой репутацией, и народ окрестил его Гиблым Яром.
В округе располагалось несколько колоний и, то ли охрана была не на должном уровне, то ли контингент в них находился довольно ушлый, но, так или иначе, почти каждый год совершались побеги. Соблазн у зеков был велик. В колониях с особым режимом у «полосатиков» сроки немалые, а рядом заманчиво гудит стальная магистраль. И пусть по ней бегут не пассажирские поезда дальнего следования, пусть это всего лишь товарняк с рудой и углем, но он идёт без остановок до Чусовскойузловой станции Свердловской железной дороги. Там можно легко затеряться. Некоторые беглецы избирали иной путь и шли сразу к реке. За ночь им удавалось уходить по ней очень далеко.
Люди всячески избегали возможной встречи с «гостями» из-за колючей проволоки, поэтому в окрестностях Гиблого Яра всегда было безлюдно. В памяти свежи случаи смерти невинных людей. Но Степан Жигарёв открыто игнорировал опасения и лучшего места не желал.
Нынешним летом вновь был побег. Из колонии особого режима бежал Роман Гайворонский по кличке Баклан. После встречи с отчимом он ушёл в тайгу и словно растворился в ней. Несколько раз участковый милиционер Николай Ищикин делал вылазки-облавы на беглеца. Но тщетно. Капитан и сам понимал: искать Баклана в тайге бесполезно. Не таков он, чтобы залечь где-нибудь в пихтаче и хлестать водку. Беглый заключённый в тайгечто иголка в стогу сена.
С реки подул влажный прохладный ветерок. Степан встал, достал из шалаша телогрейку, набросил на плечи. Разжёг костёр, потом снова улёгся в своё ложе. Чуть слышно шелестел прибрежный ивняк. Ленивые волны, набегая на галечник, создавали монотонно-убаюкивающую мелодию. Незаметно для себя старик вновь задремал. Ему приснилась старшая дочь Анна, безвременно ушедшая из жизни пятнадцать лет назад. Стройная, чернявая, с распущенными до плеч волосами, она стояла на высоком берегу реки и что-то кричала ему вниз, где он смолил лодку, подготавливая к сезону. Мутная вода, словно смертельно раненый зверь, набрасывалась на бугристую каменную грудь горы, будто состоящую из сплошных мускулов, и, разбившись о её скалы, с грозным шипением сползала обратно. Голос дочери, смешавшись с несмолкаемым шумом потока, относился ветром вниз по течению и тонул в бурлящей стремнине.
Случилось это в год её совершеннолетия. Анна росла весёлой и общительной девчонкой. Красотой природа наделила её щедроот парней не было отбоя. А она выделяла среди всех поклонников лишь одногомолчаливого вальщика леса Костю. Васька Ермаков знал о взаимоотношениях Анны и Кости, но никак не мог смириться с мыслью, что девушка достанется не ему. С завидным терпением он переносил все её дерзости и насмешки над собой. Когда понял окончательно, что у него нет никаких шансов на взаимность, решил отомстить Анне, растоптать её любовь. Васька принялся следить за влюблёнными ежедневно, следуя за ними по пятам.
Шли дни, недели, месяцы. Он выследил место их свиданий, тщательно изучил маршрут, по которому Анна в одиночку возвращалась домой. Девушка не хотела, чтобы её видели вместе с Костей, и сама определила место расставания. Ермаков вынюхивал каждый шаг, опасливо прячась за пригорком, когда Анна проходила мимо. Он рассчитал всё до мелочей.
Однажды, как только стемнело, Васька засел в густом пихтаче и стал ждать. Послышалась знакомая песняАнна возвращалась домой. Словно зверь на охоте, Ермаков приготовился к нападению. Едва девушка миновала еговыскочил из засады, в два прыжка очутился на тропинке и рысью набросился на неё сзади. Закричать Анна не успелазажав ей рот грязной ладонью и матерно ругаясь, негодяй мгновенно подмял её под себя и с животной страстью в теле разорвал на ней одежду
В ту же ночь Анна повесилась. Не в силах пережить случившееся, она забралась на самую вершину старого осокоря, скрутила жгутом любимую косынку в ромашкахподарок Кости, изготовила петлю и набросила себе на шею.
Наутро всё население их небольшого таёжного посёлка в скорбном молчании собралось у холма, на котором гордо и одиноко возвышался могучий осокорь. Посреди холма, обхватив руками, казалось, намертво ствол дерева, голосила мать АнныЕфросинья. Степан же, онемев от внезапно обрушившегося горя, бестолково топтался подле неё, поглаживал беспрестанно жену по голове, и бросал на людей затуманенный взор. Слёз у него не былокрасные воспалённые глаза выражали душевную боль намного ярче, нежели бы он плакал. Когда к дереву подошёл милиционер и, отстранив рыдавшую Ефросинью, собрался взобраться на осокорь, чтобы срезать петлю, из толпы вдруг выбежал Костя. С негодованием в голосе он громко закричал:
Постойте! Что вы делаете?! Как можно?
Милиционер вначале опешил, не понимая, что от него требуется. Потом, заглянув в глаза парню, посторонился.
Спускал на землю мёртвую Анну Костя очень долго, осторожно и бережно, словно боялся причинить любимой нестерпимую боль. Закончив, взял её в последний раз на руки и понёс к машине, как невесту. Поцеловал Анну в лоб и громко, как-то неумело, с выкриками, разрыдался
Проснись, батя! неожиданно произнёс кто-то рядом громким голосом.
Степан открыл глаза, резко приподнялся, сел. Перед ним стоял Роман Гайворонский.
Ты что это по ночам колобродишь-то? первое, что пришло на ум, спросил спросонок старик.
Не спится отчего-то на земле, видать, сказывается привычка отдыхать на нарах. Баклан осклабился и подошёл ближе, присел на корточки рядом. Обитаю я сейчас неподалёку от тебя. Стало быть, мы соседи. Вот я и подумал: а почему бы не потрясти губой с хорошим человеком? Верно? Может, потом у меня сон какой-нибудь звездастый завяжется.
Степан достал кисет, принялся раскуривать трубку.
Третью неделю по тайге петляю, а кажется, будто третий месяц пошёл, продолжил Роман. Как заяц. Достал меня ваш участковый мент, никакого покоя от него. И что он такой службистый? Не знаешь, случайно? Сидел бы себе в посёлке, да самогонщиков ловил. А то, всякое в тайге случается, напорется, ненароком, на что-нибудь острое.
Не угрожайне боится Николка-власть никого, резко сказал Степан. Он человек правильный, справедливый, бояться вашего брата не в его характере. Да и не нужен ты ему. Он распоряжения из района исполняет. В посёлке объявил: нет тебя тут. Так-то вот.
Ну-ну. Лей песню, жаворонок, лей. Видал я, как он распоряжения исполняет, разведчик долбанный. Со стороны зырил за ним.
Мужчины помолчали. Осокоревая трубка Степана, видать, забилась, он с трудом высасывал из неё ядовитый дым.
Что же ты никуда не подался? спросил старик, пытаясь прочистить отверстие в трубке сухой соломинкой.
Некуда пока. Умер заветный адресок, вот и вынужден ждать новую прописку, блатным жаргоном процедил Баклан. Сегодня скатался на товарняке до Утёса, жратвы набрал. На обратном пути тебя заприметил. Решил вечерком навестить. Тоска, понимаешь ли, одолела, начинаю сходить с ума. Надеюсь, ты не дятел, не настучишь? На зоне о тебе многие знают. Рассчитывают на помощь, если что.
Чувствовалось, Роману после многих дней одиночества хочется выговориться. Степан продолжил разговор:
Ты, Ромка, на жизнь не жалуйсясам себе выбрал дорогу в колдобинах. Совета не спрашивал. Вот и ходи по тайге молчаливо, как леший.
Это моё дело, в натуре, какой дорогой кандыбать! Здесь хоть и одиноко, но по-всякому лучше, чем на зоне. И знай, старый, на нары я больше не вернусь. Наберу вот жирок, как утка, ив путь отправлюсь. Хо-ро-шие денёчки настанут! Всё ещё у меня впереди
Баклан мечтательно закрыл веки. Потом открыл и сплюнул.
Лишь бы Ищикин очередную облаву не устроил, падла! Известно мне, как он умеет пыль в глаза пускать. Боец невидимого фронта. Ходит по посёлку, нюхает, нюхает, а потомбац! и в дамки. Но сюда, я думаю, он не скоро нарисуется.
Роман, как бы засомневавшись, пристально посмотрел на Степана, добавил:
Если, конечно, дятел не поможет.
Не бойся, не сдам. Ты сам угодишь в его силки.
Да ну? Это он такое тебе наплёл?
Старик пропустил вопрос мимо ушей и неожиданно спросил:
Скажи, верно ли в посёлке судачат, будто ты из лагеря ушёл, чтобы отчима порешить?
Ты что, исповеди ждёшь от меня? Напрасно. Ты не поп, яне грешник.
Понимай, как хочешь, но ответь мне. Совет дам.
Хе-хе, сове-етчик нашёлся! Не смеши толстую задницуона и без того смешная. Что ты можешь мне насоветовать, темнота дремучая? Ты хоть представляешь, сколько советов я получил за свою жизнь? Нет? Тогда скажу тебе: если исписать эти советы на бумагевагон макулатуры получится. Вот так. И кто советовал! Тузы в папахахвот кто. Нечета тебе, понял? А на волю так никто и не выпустилпришлось самому выбираться. Сове-ет дам! Не нуждаюсь я в твоих советах! Врубаешся, старый?
Баклан поднялся с корточек, взволнованно заходил у костра.
Так верная молва или нет? настойчиво повторил вопрос старик. Он словно не слышал, о чём распалялся беглый зек. Кустистые седые брови Степана в ожидании ответа сдвинулись к переносице.
Допустим, так, и что? как под гипнозом покорно ответил Баклан. Укорять будешь? Падлу фашистскую оправдывать?
Степан раздумчиво спросил:
Ты точно уверен, что отчим твой с немцами заодно был?
За чмо гнилое меня держишь? Я без малого пятнадцать лет на зонах, портрет свой поистрепал от сладкой лагерной жизни, но ты-то меня всё равно признал? И его опознал один человек. Саид, узбек. Горку на зоне держит.
Что держит? не понимая, переспросил Степан. Какую горку?
Бизнес есть такой на зоне. Неплохую прибыль приносит Саиду, между прочим. Баклан криво усмехнулся. Однажды ему удалось убедить начальника биржи, чтобы не вывозить опил за пределы зоны, запудрил тому мозги чем-то. Опил после распиловки леса стали складывать в кучу. За несколько лет образовалась высокая гора. Проложили туда трап, наверху соорудили беседку. А за зоной у нас находится котлопунктстоловая, иначе говоря. Сотрудники колонии кормятся тамофицеры, прапоры и прочая шушера. Так вот, с этой горки человек за проволокой виден, как на ладони. Саид это всё подметил. Обратил внимание на то, что на котлопункте работают одни бабы. Молодые, сытые тёлки, как на подбор. Он и придумал использовать их в качестве наглядного пособия для томящихся зеков. Через легавых они получают от Саида бабки. Причёмнемалые. Отрабатывают очень легко.
Постой, какие бабки? опять спросил Степан, не понимая жаргона рассказчика.
Я же сказал: немалые, большей частью зеленью.
Что за бабки, какая зелень? Причём здесь трава огородная? в недоумении рассудил старик.
Тьфу, тундра! незлобиво сплюнул Баклан.
Бабкиденьги, зеленьдоллары. Врубился?
Говори понятно, чего голову морочишь? И не ория не глухой.
Ладно, замётано. Въезжай на будущее. Короче, работу эту тёлки перехватывают друг у дружки. Иногда даже дерутся между собой.
А что за работа такая, из-за которой они мутузятся?
Э-э, работа очень простая. Выряжаются в чёрные чулки с резинкой чуть выше колена, нацепляют короткую юбку и медленно тащатся вдоль зоны. Несколько раз останавливаются, задирают юбку, поправляют чулки. Зек сидит в это время в беседке, смотрит через бинокль. Представь себя на месте мужика, который лет пять-шесть не видел голой бабы. Она ещё не успеет юбку задрать, а он уже приплыл. Так-то вот, старый. Перестройка в стране. Бизнес и на зону проник.
Срамота, неодобрительно отозвался Степан Жигарёв.
Ха-ха-ха, залился смехом Баклан. Про секс, наверно, тоже ничего не слышал?
Ты про Саида начал рассказывать, прервал старик развеселившегося Романа.
Ладно, слушай, коль заинтересовался, лицо Баклана сделалось серьёзным.
Саид, как и мой отчим, был в плену у немцев. После войны его осудили за предательство. Так вот, отмотал он свой четвертак, а на волю не захотел. Незадолго до освобождения рванул за проволоку, чтобы пятёрку добавили. Для него не существовало другого жилья, кроме барака на зоне. Потом всё же освободился. Куда ехать? В Ташкент? Нет там никого: ни родных, ни близких. Крышу над головой не выделит ни одна из структур. Ксива не позволяет. Где жить? Вот и мотнул он на столицу пучиться. Ни разу не был в ней. Стал отираться на вокзалах. Там и повстречал однажды моего отчима. Ходил за ним, присматривался, сомневался. Потом подошёл и назвал по фамилии. Семёновым, значит, окликнул. Хотел потолковать, да осечка вышла. Мой родственничек смекнул, что к чему, завёл его в какой-то двор и двинул металлическим прутком по кумполу. Да, видно, не рассчитал малость. Узбек не окочурилсячереп крепким оказался. Выздоровел и опять бродяжничал. Только недолго. Спёр что-то и на родную зону вернулся. Радости не было предела. Намаялся на воле бедолага. Роман усмехнулся, оторвал взгляд от Степана Жигарёва, уставился куда-то мимо его, продолжил: