Итит твою мать! ошалело пролепетал Степка.
И в этот миг машину занесло, развернуло на девяносто градусов и бросило в сторону. Вылетев сначала на обочину, «МАЗ» юзом пошел по откосу, а затем, громыхая и скрежеща, покатился вниз с насыпи на замерзшие комья пахоты.
Увлеченный Лука в эту минуту был ослеплен и оглушен надвигающейся кульминацией нехитрого действа и вряд ли сразу заметил бы факт аварии. Но Губернаторша, напуганная страшным лязгом, со всей дури шарахнулась в сторону. Старика бросило на телегу, он шлепнулся голой задницей на мокрую солому, высоко задрав ноги и разбрызгивая семя.
Кукуйко опомнился лишь у первого коровника. И стал впопыхах натягивать штаны.
Глава 3
Барбацуца не помнил, как он выбрался из искореженной кабины «МАЗа», как на четвереньках полз по заснеженной пахоте к трассе.
Пошатываясь, он стоял на краю поля, растерянно потирал ушибленное плечо и тупо наблюдал, как из щелей в расплющенной цистерне тонкими струйками вытекает золотисто-розовое вино. Рядом, поскуливая, на корточках сидел солдатик. Его лицо и руки были окровавлены. Степан хотел закурить и запустил свои дрожащие, все в ссадинах пальцы в карман куртки, но сигарет там не оказалось. В этот момент у него кругом пошла голова, и он отключился.
А с фермы уже бежали доярки, скотник Михайло, ветфельдшер Гриць Горелый и старый Кукуйко. Впереди всех неслась Валька Замумурка.
Вон, люди на поле! закричала она, издалека заметив сидящего на корточках парня и лежащего с раскинутыми в стороны руками Степку.
Подбежав, Валька бросилась к распростертому телу и, упав перед ним на колени, приложила ухо к его груди.
Дышит! Живой! завопила она и начала хлестать Барбацуцу по щекам.
В кабине еще один человек! закричал кто-то, и доярки дружно кинулись вытаскивать окровавленное тело Дерипаски из сплюснутого грузовика.
Вытащив, положили прямо на снег. Ветфельдшер Горелый бегло осмотрел раненного, ощупал его руки, ноги, грудь, приоткрыл веки.
Контуженный! констатировал он. Получил множественные ушибы и, кажись, левая рука сломана.
В больницу надо, подал голос Кукуйко.
До больницы, дед, далеко. Пока найдем транспорт да пока отвезем, много времени пройдет. Грицько тщательно ощупывал голову раненного. Не отрываясь от этого занятия, бросил сгрудившимся вокруг дояркам: Девчата, мне нужна ровная палка с полметра длиной.
Валька тут же подобрала валяющийся под ногами обрубок акациевой ветки и протянула ветфельдшеру:
Это пойдет?
Пойдет! кивнул он, взял чурку и приложил к руке неподвижно лежащего человека. Затем скомандовал, обращаясь к Луке: Игнатич, сымай с меня сапоги, раскрути с ноги портянку!
Пока Грицько при помощи палки и онучи фиксировал перелом на руке Дерипаски, пришел в себя Степка. Он приподнялся, оперся на локоть и, обведя мутным взглядом людей, хриплым полушепотом спросил:
Живы пассажиры?
Живы, живы! дружно загалдели доярки.
И тут раздался писклявый голосок подменной Соньки Бублик:
А че это течет?
Животноводы вмиг повернули головы туда, куда указывал грязный перст Соньки, на цистерну, из которой в нескольких местах стекала, хлестала, журчала и капала жидкость, похожая на мочу только что абортировавшей больной коровы.
Бляха! Да ведь это, кажись, вино! первым догадался скотник Михайло, поведя крючкастым носом. И тут же бесстрашно ринулся в разведку подскочил и, свалившись, как куль, на бок, приник потрескавшимися губами к самой большой пробоине в емкости.
Вино! восхищенно воскликнула охрипшим от волнения голосом пожилая доярка Дуня Матюк и, шмякнувшись коленями в снег, тоже припала ртом к искореженному металлу цистерны.
Животноводы, загалдев, как гуси на толоке, словно по команде, стремглав понеслись на ферму. Через несколько минут наиболее прыткие бабенки уже подставляли под растекающиеся струи молочные бидоны, ведра, пластиковые бутылки и даже голенища резиновых сапог. Еще через десять минут о слетевшем с трассы виновозе самым непостижимым образом узнало все село. На место аварии стали толпами прибывать люди, и очень скоро здесь собралась добрая половина Куличков.
Вином наполняли, кто что принес, не забывая, прежде всего о собственных желудках. Пили с жаждой, в захлеб и тут же косели.
Мероприятие было в самом разгаре, когда к виновозу подкатил на мотоцикле местный жила Ефрем Цуцик с сыном Кузькой. К их «Днепру» были прицеплены два бочонка, в коих в страдную пору вывозят работникам в поле воду. В переделанной для перевозки крупногабаритных грузов коляске мотоцикла покоились двухсотлитровая жестяная бочка и пяток канистр. Растолкав хмельных мужиков и баб, отец и сын по-деловому осмотрели покоцанную цистерну. Затем с помощью огромного зубила, кувалды и титановой монтировки увеличили дырку в верхней части емкости настолько, чтобы туда можно было беспрепятственно залезть большим, литров на семь-восемь, черпаком. И, матерясь на путающихся под ногами сельчан, стали споро наполнять вином свои бочки и канистры.
Барбацуца сидел на снегу, пытаясь бороться с тошнотой и головокружением, и равнодушно взирал на происходящее. Ноябрьский дембель стоял, опираясь о переднее колесо машины, и наблюдал за людьми более осмысленным и, пожалуй, даже опасливым взглядом. У ног паренька валялся сверток какие-то тряпки, стянутые куском бельевого шнура. Дерипаска все так же лежал на снегу без сознания. Он тяжело, со свистом дышал, его грудь высоко и часто вздымалась.
О водителе и его пассажирах куликовцы вспомнили лишь тогда, когда цистерна перестала мироточить, а ведра, бидоны, бутылки и сапоги были до краев наполнены жидкостью, распространяющей оптимистичный, жизнеутверждающий аромат. Вспомнили, собственно говоря, далеко не все, потому как многие были заняты делом: одни все еще утоляли жажду лакали пролитое вино из образовавшихся двух огромных луж, другие, пошатываясь, размахивали руками и галдели, что-то кому-то доказывая, третьи смеялись, пели и матерились.
А метель, между тем, разыгралась нешуточная.
Ты водитель? возле Степки остановился изрядно хмельной мужичок с седыми усами. Я бригадир фермы Семен Дыба, местное начальство.
Барбацуца слегка кивнул головой, боясь, как бы утихающая под черепной коробкой боль не нахлынула с новой силой.
Этого, бригадир ткнул пальцем в запорошенное снегом тело Дерипаски, надо бы свести в больницу. Но боюсь, не получится. Вишь, какой снегопад! Через полчаса все дороги будут завалены. А до райцентра двадцать пять километров. В общем, братуха, заберем мы вас пока в село, накормим да обогреем, а там видно будет. Сейчас Лука подаст телегу и отвезет вас.
Через двадцать минут Барбацуца и дембель оказались в хате Соловья, сюда же сгрузили и литров сто пятьдесят вина. Заместителя начальника АТП, уже пришедшего в себя, стонущего и охающего, повезли дальше к ветфельдшеру Горелому.
Глава 4
В жарко натопленной хате Федьки Самопалова вовсю шло приготовление к предстоящему пиру. Несколько упревших молодок проворно готовили закусь. Сам Соловей, с пепельно-сизым лицом, но веселый, носил воду и дрова, рубил мясо, мыл в большом котле посуду, а затем, напевая что-то разудалое, принялся сооружать из длинных нетесаных досок праздничные столы и лавки для гостей.
Для сугреву Степке и солдатику сразу же поднесли по полчашки самогона и куску отварной свинины. Выпив и перекусив, они приободрились и, сверкая зенками, начали помогать Соловью.
Часов около одиннадцати в хату именинника начали сходиться гости. Но их было явно меньше, чем он ожидал. Видимо, кое-кто из куличковцев, запасшись дармовым вином, принял лишку и теперь почивал.
Пока стекалась в дом в основном молодежь. Но были, конечно, и те, кто под эту возрастную категорию явно не подходил. Например, те же Лука Кукуйко, скотник Михайло, а также механизатор Толик Пипетко и сорокалетний Юрась Вездеходов, которого называли Холявой из-за того, что он исправно получал в сельсовете свои полставки завклубом, хотя клуб в Куличках уже лет пять, как разобрали прыткие мужики. При всем желании трудно было бы назвать молодыми и Ксеньку Муху, Верку Рябчиху и Ганзю Перчик, которые потеряли невинность, пожалуй, еще во времена Хрущевской «оттепели».
Гости уселись за праздничные столы, выстроенные в одну линию комод, тумбочку, перевернутый шифоньер и доски. Все это сооружение начиналось в прихожей и заканчивалось пыльным подоконником смежной комнаты, служившей Федьке чем-то вроде кладовки. Здесь он хранил картошку, лук, капусту и запчасти от старого мотоцикла.
В милицию о случившемся на трассе позвонил Семен Дыба. Но снегу уже навалило столько, что стражи порядка даже пробовать не стали пробиваться в Кулички. Об этом и сообщил гостям Соловья хмельной бригадир, втащив свое непослушное тело в переполненную людьми хату.
Садись, дядя Сеня, да выпей за мое здоровьице! пригласил его Самопалов, уступая свое место за столом. Он как раз сидел возле учетчицы фермы Зинки Курносой, к которой Дыба питал слабость.
Благодарю! нисколько не стал ломаться тот. И, с достоинством шаркая калошами по выскобленному полу, подошел к своей симпатии. С трудом перебросил ногу через табурет и завис над Зинкой.
Садитесь, садитесь, Петрович! засуетилась она, вскочив. Сейчас я вам помогу.
Наконец Дыба уселся. И сразу потянулся к кружке с брагой.
Пить охота, как перед смертью, вяло пояснил он. Видать, упарился.
Гости сначала чинно пили самогон, запивая брагой. Потом начали, щадя организм, больше налегать на вино, обильно закусывать. Но вскоре все равно многие захмелели, пошли шутки-прибаутки, а там и песни с пляской. Гарцевали сперва в третьей, самой просторной комнате Федькиной хаты, совершенно пустой и, видимо, от того самой светлой.
Валька Замумурка ни на минуту не отходила от Степки Барбацуцы. То поглаживала по руке, то в глаза заглядывала, то о здоровье спрашивала. Нравился ей хлопец симпатичный, улыбчивый и совсем не заносчивый, хоть и городской. Он сначала благодарно улыбался молодке да все больше помалкивал, потом стал робко обнимать за плечи. А позже, кажись, после четвертого или пятого стопаря уже не стеснялся вовсю целовать и тискать, что неприятно задевало Луку Кукуйко, сидевшего напротив.
Солдатик пил небольшими порциями, чокаясь с ветфельдшером и старой Рябчихой. Но вскоре и эта троица изрядно захмелела и начала оживленно трепаться, перебивая и не слушая друг друга. Особенно старалась пьяная Рябчиха, кудахтала громче всех и размахивала толстыми руками так, что в доме гулял ветер.
Медленно, но неуклонно хата Соловья превращалась в гудящий, роящийся улей.
А в это время жена ветфельдшера Грицька Горелого потчевала с ложечки наваристым бульоном бледного Дерипаску. Он лежал на кушетке в светелке и, блаженно улыбаясь, чамкал своей вставной челюстью. Благоверная супружница Грицька дородная, сорокалетняя Оксана была приятной собеседницей.
Болит рука, Ляксей Ефимыч? спрашивала она, взирая на раненого с сочувствием и лаской.
Не сильно, отвечал он, украдкой поглядывая на красивое лицо женщины из-под рыжих лохматых бровей.
А больше ничего вас не беспокоит? Голова или ребра? допытывалась она с пристрастием сестры милосердия.
Да нет! молодцевато встряхивал головой Дерипаска и с благодарностью улыбался своей сиделке.
Досыта накормив подопечного, Оксана включила телевизор и присела на стульчик, стоящий рядом с кушеткой.
Дерипаска лежал, прислушиваясь к дыханию дивной женщины, и хмелел от тепла и ее присутствия.
В хате Соловья шел пир горой. Мужики и бабы, уже крепко упившиеся, гарцевали, как молодые жеребцы в стойле. Сам Федька, косой и ухмыляющийся, залихватски растягивал меха старенькой гармошки, наяривая что-то из народных мотивов.
Валька, сидевшая до того с задумчивым видом возле Степки, не выдержала и тоже пошла в пляс, потянув за собой кавалера. Тот, сначала поддавшись, вдруг заартачился, сник и сел на свое место. Валька досадливо махнула рукой и, задорно виляя бедрами, пошла выбрасывать легкомысленные коленца. К ней тут же подкатил раздухарившийся от хмеля Кукуйко. Обхватил лапами молодку за стан и закружил.
Ой, гоп та и все, кума паску несе! орал он неистово.
Вот тебе и старик, едрена корень! закричал в самое ухо Барбацуце завклубом. Смотри, хлопец, уведет у тебя девку!
Степка неопределенно пожал плечами, не зная, что ответить. Но отвечать и не пришлось Вездеходов вдруг, как ошалелый, подпрыгнул и, сорвавшись с места, пошел в присядку. За ним, подхватив подол широкой картатой юбки, понеслась Ксенька Муха.
Куды тебе, бабуся?! рявкнул ей вдогонку хохочущий Грицько.
Да яка ж я бабуся, коли я ще кручуся! ответила ему речетативом Ксенька и хотела сделать какой-то умопомрачительный пируэт, но не устояла на ногах и грохнулась среди пляшущих, зацепив локтем Соловья. Ей помогли подняться и хотели подвести к скамейке. Но старая вырвалась и опять пошла притопывать и подпрыгивать.
Эге, кума! загорланил ей Лука. Зайду как-нибудь к тебе вечерком, проверю, так ли ты горяча и в другом деле.
Никто не обижался! хихикнула Ксенька, но уже было видно, что она умаялась.
Проскакав еще один круг, старая плюхнулась на лавку и принялась заправлять под платок свои разметавшиеся седые космы.
Немыслимый тарарам стоял в хате Соловья. Самогон, брага и вино лились рекой. Гости все больше хмелели. Вот уже один, икнув, понес чепуху. Другой, дернувшись, сполз под стол. Третий, чумной и ничего не видящий, завалился под печку. Но это были слабаки, коих пока насчитывались единицы. Основная масса Федькиных гостей еще и не думала сдаваться.
Ты чего не захотел со мной танцевать? спросила Валька у Барбацуцы, когда музыка, наконец, стихла. В игривом вроде бы тоне молодки чувствовались нотки обиды.
Да постеснялся я, криво ухмыльнулся Степка. Не умею я так
Пообещай, что больше не будешь стесняться, попросила Валька, поглаживая колено парня.
Обещаю! ответил он и с наслаждением провел рукой по ее пышному бедру.
Молодка поймала Степанову руку и прижала к своему боку. В этот миг Барбацуца передумал идти искать телефон, чтобы позвонить в Мурдянск и рассказать Натали об аварии, хотя только что собирался это сделать.
После непродолжительного застолья опять начались пляски. Только Соловей растянул меха своей гармошки, как к Вальке тут же подскочил, будто молодой козлик, старый Кукуйко. Но она, горделиво смерив его взглядом, подхватилась и потянула танцевать Степку.
Лука кисло осклабился и загреб с собой Ксеньку.
Гарцевали, словно взбесившиеся лошади, все. Кроме дембеля. Тот сидел за столом и, с явным удовольствием попивая компот, принесенный кем-то из гостей, наблюдал за танцующими.
Солдатик, не скучай! окликнула его хмельная Сонька Бублик и потянулась к нему через стол целоваться.
Снегопад продолжался.
Глава 5
Уже хромовые шоры ночи скрыли небесный свет, когда ветфельдшер Гриць Горелый причалил к родному очагу. Хлюпая носом, что-то напевая и матерясь, он долго возился в сенцах, скидывал свой куцый кожух, джинсовые штаны на вате и разбитые валенки. Затем, путаясь в кальсонах, возник в дверях прихожей и затуманенным взглядом стал выискивать жену. Та выглянула из кухни.
Явился, красавчик?
Да-с! Доплыл! отчеканил он и двинулся в светелку.
Но в его состоянии попасть в проем двери было непросто. Грицька повело то в одну, то в другую стороны, ударило сначала о грубу, потом о платяной шкаф. Подоспевшая Оксана подхватила мужа, уберегши его от неминуемого падения.
Зачем же ты так нажрался? корила она Грицька, волоча его в спальню. Уже вроде бы и не пацан, меру знать должен бы!
Дотащив, бросила обмякшее тело на кровать и начала стаскивать с него подштанники, а потом и провонявшийся сивухой свитер. Гриць все пытался поймать Оксану за руку. И, наконец, поймав, со смехом потянул к себе.
Иди сюда, сударушка, приласкаю!
Куда тебе! засмеялась и она. Ты и трезвый-то не больно силен, а уж в таком состоянии и подавно.
Это я не силен? обиделся Горелый, силясь приподняться и опереться на локоть.
Ладно, ладно, я пошутила! успокоила мужа Оксана и, выдернув свою руку из его руки, присела на краешек кровати. Тебе нужно отоспаться.