Город людейПавел Иевлев
Историограф. «Историю пишут победители»
Время гашения?
Восемнадцать минут!
Комгруппы прижал к лицу вскрытый индпакет осколком стекла шлема ему отхватило кончик носа. Подпортили мужику внешность. Кровь смешивалась со слезами, заливая бороду больно, наверное.
Щитовой валяется, где упал. Заняться им некому все увлеченно палят, укрывшись за обломками стен и переводя боезапас на гильзовую россыпь. Все, кроме меня. Мне положено сидеть, как мышь под метлой, и не отсвечивать. Чтобы не было соблазна повоевать, из оружия дают только пистолет. Из него мне полагается, в случае чего, героически застрелиться. Я честно предупредил, что не собираюсь заниматься такими глупостями, но пистолет взял. Раз висит кобура не огурец же в ней носить?
Я м-оператор. То есть, ценное оборудование и дефицитный ресурс. За потерю драгоценного меня комгруппы не то что нос вообще все выступающее оторвут. Он выразительно смотрит поверх промокшего кровью и слезами комка марли на лице то на меня, то на щитового.
Часы на запястье пискнули. Семнадцать минут. Я пополз, собирая броником пыль, каменную крошку и стреляные гильзы. Бездна изящества. Над невысоким куском обрушенной взрывом стены, издавая резкие звуки рвущегося полотна, простригли воздух скорострелки. Вжался в плиты пола, сожалея о своей трехмерности. Сверху меня осыпало взвесью дробленого камня.
Щит валяется в стороне, на бойце остался нагрудник-зацеп и пропитавшийся кровью броник. Чтобы его снять, тушку надо перевернуть, а он тот еще кабан. В щитовые берут самых здоровых штурмовой щит весит полцентнера, плюс тяжелый бронежилет на пятнадцать кило. Человек-танк. И все равно навертели дырок. Наверное, за меня приняли. Меня раньше никто не хотел так целенаправленно, упорно и адресно убить. Подумать только, а когда-то я грустил о своей невостребованности социумом!
Будьте осторожны в своих желаниях.
Пи-и-ип! Шестнадцать минут. Я еще жив. Слава баллистике, скорострелки не дают рикошетов. Уперся ногами и плечом, напрягся и кое-как перевалил раненого на бок. Стараясь не поднимать голову выше камней, распряг ремни, стащил подвесную и броник, расстегнул камуфляж.
Куда тебя?
Не понял прохрипел он. Щит
Факинг щит! согласился я.
Я хотел
Я так и не понял, чего хотел раненый, потому что началась атака и все перекрыл грохот стрельбы. Борух, укрывшись за обломком стены, пытался прижать нападающих из ручного пулемета. Ухнул подствольник, ударили автоматы. Люди занялись любимейшим из человеческих занятий азартным взаимоистреблением. А вот раненого перевязать, кроме меня, некому.
Распластавшись на камнях, как раздавленная колесом лягушка, полил бойца водой из фляги. Смыв кровь, обнаружил два входных в правую грудную мышцу и чуть ниже, в область живота. Первая рана пускала пузыри, вторая обильно кровила темной кровью. Наверное, это плохо. Ранения оказались сквозные. С одной стороны, лишнего металла в организме не осталось, с другой дырок в два раза больше.
Пятнадцать минут. Наложив на раны марлевые подушки, приклеил их, как сумел, полосами пластыря. Кровь течь почти перестала. Не факт, что его это спасет, но я больше ничего сделать не могу, а отрядный медик с его волшебной аптечкой лежит мертвым на открытом, простреливаемом пространстве. С тем же успехом аптечка могла быть на Луне. Если в этом срезе, конечно, есть Луна. Плотность огня такая, что мертвое тело дергается от попаданий, как живое.
Отполз обратно. Волочь щитового за собой не стал: во-первых, он потерял сознание и ему все равно, где лежать, а во-вторых все равно не утащу.
Спасибо, сказал невнятно полуносый комгруппы.
Обращайтесь, кивнул я тяжелым шлемом.
Стрельба стихла, атакующие откатились для перегруппировки. Оставалось четырнадцать минут до отката репера.
Блоп-блоп-блоп, серия глухих влажных разрывов. Командир атакующих активировал подрыв «смерть-пакетов». Тела на поле подпрыгнули, окутавшись красными облачками кровавого аэрозоля. Если кто-то из них был только ранен ему не повезло. Вот почему у нас до сих пор ни одного пленного. Это я должен, если что, гордо застрелиться сам а их никто не спрашивает. Их чешуйчатые кирасы отлично держат пулю, но на ремнях электронный замок, ключ от которого у командира звена. Попробуешь снять сам подрыв. Разрежешь ремень подрыв. Удалился от командира слишком далеко подрыв. Убили командира подрыв всего звена, поэтому их командиры в атаку не ходят. Сидят, гады, в овражке, смотрят на нас через камеры висящего высоко над лесом дрона. Уже третьего двух наш снайпер сбил, и этот не приближается.
Тринадцать минут. Затишье. Собираются с силами. Моральный дух у них уже не тот, что в начале. Пообломались. Думаю, система самоподрыва не способствует позитивному мышлению. Хотя может быть, они, наоборот, гордятся привязанной к пузу гранатой? Может, они все поголовно буси-самураи-камикадзе?
«Вышло солнце из-за Фудзи,
По реке поплыли буси»
А я не самурай, стреляться не собираюсь. Что я такого важного выдам, попав в плен? Фасон Ольгиных трусов? Нападающие и так знают, кто мы такие и где находимся. В этом их преимущество.
Двенадцать минут.
Отобьемся, Борь? спросил я привалившегося рядом майора.
Сейчас или вообще? он не отрывался от оптики своего «Барсука».
И так и этак.
Сейчас они попробуют нас выбить всеми наличными силами, и получат сюрприз, который либо сработает, либо нет. Если нет, то будет весело.
А вообще?
А вообще О, зашевелились вроде!
Движение на десять часов! подтвердил наблюдатель сверху.
Артиллерия, готовность? прогундел комгруппы.
Я удивленно обернулся в углу полуразрушенной комнаты двое военных быстро изготавливали к стрельбе «Галл». Один щурился глазом в прицельное устройство, второй держал в руках похожий на оперенную булаву минометный выстрел. Вот, значит, какой у нас «сюрприз». Ого.
Есть готовность! отрапортовал тот, что с прицелом.
Никогда не мог понять, как они вообще куда-то попадают из таких штук оно же вверх стреляет!
Ждем команды, пусть втянутся в атаку!
Одиннадцать минут. Самой атаки я не видел Борух шарахнул меня кулаком по шлему, чтобы не высовывался. Было не больно, но обидно. Треск скорострелок смешался с грохотом не такого продвинутого, но ничуть не менее смертоносного огнестрела, на меня посыпалась пыль и горячие гильзы, пришлось отползать.
Ждите, ждите, ждите Пора!
Миномет захлопал удивительно тихо, как в ладоши оператор кидал в ствол гранату, пригибался пух! И тут же следующая. После шестой стрельба наступающих внезапно прекратилась. Секунда тишины, горестный, исполненный безнадежной тоски вскрик и, блоп-блоп-блоп-блоп, длинная серия подрывов.
Есть накрытие! доложил наблюдатель. Вижу дым над командным пунктом!
Я посмотрел на таймер оставалось еще пять минут до гашения. Быстро мы
Вот и всё, констатировал присевший рядом Борух. Накрыли командиров, и пошли самоподрывы Если кто и выжил, теперь им не до нас.
Инженеры головы сломали, пытаясь заглушить сигналы самоподрыва или, наоборот, подобрать инициирующую команду, а военные раз и обошлись без этих хитростей. Против лома нет приема.
Так ты считаешь, отобьемся? Вообще?
Они уже не те, что раньше, сказал задумчиво майор. И кадры похуже пошли, и оружие Раньше скорострелки были у всех, а сегодня только у каждого десятого. Остальные со старыми «калашами», как лохи. В первой высадке каждый был в полном композитном бронекомплекте, а сейчас одна кираса. Понимаешь, что это значит?
Их ресурсы тоже не бесконечны.
В общем, не ссы, писатель, прорвемся.
Я не писатель, запротестовал я. Я официальный историограф Коммуны!
Тем более, серьезно сказал Борух. Историю, сам знаешь пишут победители!
Коммунары. Катастрофа
Значит, откроется здесь? молодой, удивительно блеклой внешности, человек в штатском заинтересованно осматривал обвитую толстыми кабелями металлическую арку.
Если откроется буркнул недовольно Матвеев.
Ну, Игорь Иванович! профессор Воронцов возмущенно вскочил со стула. Мы же сто раз обсуждали
Мы не обсуждали, желчно ответил худой и нервный, одетый в потасканный и не очень чистый лабораторный халат ученый, вы вещали, заткнувши уши
При всем уважении у профессора Воронцова халат был идеально бел, выглажен и накрахмален, а внешность настолько академическая, что так и просилась портретом в школьный кабинет физики, между Ньютоном и Кюри. При всем уважении, товарищ Матвеев, но ваша позиция кажется мне недостаточно аргументированной. Пораженческой мне кажется ваша позиция!
Товарищи, товарищи! примирительно сказал директор ИТИ Лебедев, крупный широкоплечий мужчина с черной пиратской повязкой через левый глаз. Все имели возможность выступить на совещании вчера, давайте не будем повторяться Решение принято, правда, товарищ Куратор?
Человек в штатском внимательно посмотрел на ученых, помолчал, а потом уверенно кивнул.
Принято, сказал он жестко. Партия и правительство ждут от вас результата, товарищи ученые. В вашу установку вложены огромные народные средства, и пора уже показать, что вложены они не зря.
«Какой он все-таки неприятный, подумала Ольга, вот все вроде правильно говорит, а ощущение гадкое, как будто врет».
Временно приставленная к Куратору сопровождающей от института, девушка откровенно тяготилась этой обязанностью. В первом отделе, где она работала помощницей, накопилась куча бумаг, требующих разбора, к режиму секретности в Институте относились более чем серьезно, но прибывший из столицы, слишком молодой для такого высокого поста функционер не отпускал ее от себя целыми днями. В ее положении это было утомительно физически и тяжело морально. Особенно после вчерашней безобразной сцены
Итак, утверждающе сказал Куратор, проход открывается здесь, в него пойдет товарищ Курценко
Все посмотрели на высокого блондина, одетого, как турист, в сапогах, с рюкзаком, в полевой форме без знаков различия. На груди у него висела новенькая фотокамера «Ленинград», а за плечами потертый карабин Симонова. Среди белых халатов он выглядел несколько вызывающе.
Вы готовы, Андрей?
Всегда готов! отдал шутливый салют «турист».
Почему он? спросил у Ольги шепотом Мигель, жгучий брюнет, дитя испанской революции, один из немногих допущенных к Установке мэнээсов. Вообще-то, его звали Хулио Мигель, но он, по понятным причинам, предпочитал представляться вторым именем.
Почему этот непонятный Андрей? настойчиво повторил испанец. Чем я, например, хуже? Откуда он вообще взялся, этот Курценко?
Куратор с собой привез, ответила девушка нехотя.
Ну вот, мы работаем-работаем, а как первый шаг в неведомое так привозят какого-то недовольно шептал Мигель. Вся слава ему
Какая слава? осадила его Ольга. При нашем-то режиме секретности
Всем, кроме товарища Курценко, покинуть рабочий зал! провозгласил Лебедев торжественно. Давайте, давайте, товарищи, соблюдайте технику безопасности!
Эх, я бы продолжал страдать по романтике странствий Мигель, глядя на зал установки через толстое бронестекло аппаратной. Перед аркой переминался с ноги на ногу, ожидая команды, Андрей, и испанец ему люто завидовал. Это как, не знаю Как в космос полететь!
Помолчите, товарищ Эквимоса, недовольно сказал ему Воронцов. Займите свое место у пульта, мы начинаем.
Вскоре у обзорного стекла остались только Куратор и Ольга, у которых в аппаратной никаких функций не было.
Вы подумали над моими словами, Ольга? тихо спросил ее молодой человек, глядя мимо.
Подумала, решительно, но так же тихо ответила девушка, и решила, что ваше поведение недостойно коммуниста и честного человека.
Напрасно, напрасно сказал тот рассеянно, как будто в пространство, теперь ведь все изменится
Готовность!
Есть готовность! перекликивались в зале.
Реактор?
Шестьдесят от максимума!
Напряженность?
Растет по графику! Пятьдесят, пятьдесят пять, семьдесят, восемьдесят пять Восемьдесят семь, восемьдесят семь остановка динамики! Нет роста поля!
Реактор на семьдесят! Поднимайте мощность!
Девяносто, девяносто два Медленно растем!
Реактор на семьдесят пять!
Мало!
Опасно работаете, громко сказал Матвеев. Реактор в конце ресурсного цикла, не стоит выше трех четвертей мощность поднимать.
Риск небольшой, не согласился Воронцов. Даже если паропроводы опять засифонят, ничего страшного. Плановая остановка вот-вот, заодно и заменим.
Матвеев молча пожал плечами.
Реактор восемьдесят, поле сто! Установка в режиме!
Отсчет!
Десять, девять, восемь
«Великий момент, торжество советской науки, подумала Ольга, а я о каких-то глупостях думаю. Испортил настроение Куратор этот»
Три, два один Разряд!
Все напряженно уставились в обзорное окно. Лампы в помещении пригасли и тревожно загудели, больше ничего не происходило. Стоящий перед аркой Курценко недоуменно повернулся и развел руки в вопросительном жесте. Мол: «И что?»
Добавьте энергии! нервно вскрикнул Воронцов. Мало!
И так пятьдесят мегаватт качаем, ответил ему Матвеев. Куда еще?
Добавьте!
Реактор восемьдесят пять! Давление первого контура в красной зоне! Давит из-под уплотнителей! Поле сто десять!
Да гасите уже, рванет! зло сказал Матвеев.
Есть реакция поля! Есть! закричал от своего пульта Мигель, показывая пальцем на стрелку большого квадратного прибора. Сейчас откроется!
Неужели? подскочил Воронцов.
Отключайте! неожиданно закричал Матвеев. Отключайте, не тот вектор! Вы что, не видите?
Опять вы, това начал директор.
Свет моргнул, пол дрогнул, по герметичной аппаратной как будто пронесся холодный сквозняк. Гул оборудования резко затих, лампы снова загорелись в полный накал. В тишине стало слышно, как стрекочет фиксирующий ход эксперимента киноаппарат. Перед аркой растерянно стоял Курценко.
Не работает ваша установка, констатировал Куратор. Голос его был спокоен, но стоявшая рядом Ольга видела, что он в бешенстве. Еще бы такое крушение планов
Ответите вы за свой саботаж, товарищи ученые сказал молодой человек зловеще, но его никто не слушал.
Автоматика отрубила по превышению поля, сказал Мигель. Был какой-то пик
Что-то определенно было засуетился Воронцов. Дайте мне ленту самописца Да, вот же, скачок! Установка сработала! Но почему
На стене аппаратной громко зазуммерил телефон внутренней связи.
Да, я, у аппарата ответил Лебедев. Что?
Что исчезло? голос его стал изумленным. Вы что, шутите так? Вы там что, пьяные?
Держа в руке черную эбонитовую трубку, директор повернулся к коллегам. Лицо его было растерянным, единственный глаз глупо моргал.
Говорят, там солнце исчезло
Историограф. «Феномен очевидца»
На «боевые» меня теперь дергали редко. Безумие первых дней осады, когда приходилось спать, не раздеваясь, в обнимку с планшетом, схлынуло. Наладился график работы операторов, пошла ротация на блокпостах, организовался отдых. Да и сами штурмовки стали куда реже отбившись от первого внезапного натиска, Коммуна устояла, удержала ключевые реперы, перевела конфликт в позиционную фазу. Постепенно и до меня дошла старая солдатская мудрость война, как и вся остальная жизнь, по большей части состоит из рутины.
Коммуна жила почти обычной жизнью прорывов больше не было, и о боевых действиях напоминали только блокпосты у реперов да обязательные тренировки ополчения: полковник Карасов пытался сделать из него что-то хотя бы условно боеспособное. Получалось, со слов Боруха, так себе: солдаты из коммунаров как из говна пуля. Задачу им, впрочем, нарезали несложную в случае чего продержаться хотя бы пять минут, пока не примчится ближайшая ГБР. То есть погибнуть, подав сигнал о вторжении.