Да это же члены делегации, одесские поэтессы, ударило вдруг меня. С нами поплывут! Вот это да!
Уж с ними-то мы найдем общий язык! Я снова глянул... На этот раз красавица стеснительно улыбнулась. Улыбайся! А как же? Принимай гостей!.. Но лучше это продолжить на элегантном теплоходе! Получив еще один взгляд-аванс, я отложил это дело до вечера. Скорее в комфорт!
В салоне было тепло, уютно, замечательно пахло. Многие, как я понял, и не покидали его.
Ну... как Одесса?встретил я наконец знакомого шведа переводчика.
Проспал!Он сокрушенно развел руками.
Что делать? Не всех так волнует Одесса, как нас.
Быстро переодеваться!сурово одернул меня друг.Через полчаса украинский вечер!
Ага-а!
Горячий душ, потомхолодный, сновагорячий, снова холодный... растираясь, я вышел в каюту... даже и это зеркало запотелодруг его протирал.
Ну?проговорил он.Ты видал, какие шикарные были проститутки?
Проститутки? Где?..
Ты чтоослеп?.. Еще бабником считаешь себя! Около Дюка подходили!
Около Дюка? Так это же были поэтессы!Я захохотал.
В таких шубахпоэтессы? Ну, ты и идиот!
Действительно... Я тупо молчал.
Москвичи интересовались... Пятьдесят долларов!
Пятьдесят! Господи! Сколько дней и ночей я бродил по душной, сочной Одессе, пялясь на роскошных ее красавиц!.. И вот!.. Пятьдесят долларов! Я метнулся к окну.
По стеклу текли крупные слезы. Далеко на горизонте еле брезжила цепь огоньков... Прощай, счастье!
Вечер был не очень удачный. Чего только не выслушали мы! И что триста лет пьем из Малороссии кровьи кончая тем, что это мы украли золото Шлимана из Трои!
Я вышел на палубу, пошел на корму к длинному ряду белых шезлонгов, вытянутых во тьме.
Темнои за кормой пустота. Только чайки. Мрачные существа. Неподвижно, не шевельнув ни косточкой, висят в темнотеи при этом ни на метр не отстают от корабля, идущего полным ходом. Иногда вдруг только вздрагивают, словно поправляясь, и снова висят. И вдруг так же бесшумно, ничем не пошевельнув, обгоняют и исчезают за рубкой.
В тумане скрылась милая Одесса.
...Снова висят. Невдалеке сидят на шезлонгах какие-то англичане и, переговариваясь, тоже глядят на чаек.
И вдругвидимо, сбросили помои из камбузачайки с воплями кинулись вниз.
Фром Раша!указывая на них, проговорил кто-то, и все слегка засмеялись.
...Вот теперь Стамбул так Стамбул!
Наш теплоход еле втискивается в узкий отросток воды среди нагромождения домов. Бьет мокрый снег, и капитан, как и швартовая команда, в оранжевой накидке. Все! Встали!
Тесные улочки, по которым еле проходит наш автобус. Через мости все выше и выше в гору!
Дворец шаха. Бесконечный восточный лабиринт. Гарем. Роскошные залывсе как один похожие на конференц-зал Дома архитектора. Все? Нет, еще несколько... Помещение, где хранится волосок Аллаха. Слепящее сияние золотого ларца за стеклом и сдавленные, равномерные выкрики муллы, сопровождаемые поклонами. Так он молится, не сбиваясь, ровно сутки, потом сменяется. Кинжал с сотнями алмазов. А выйти побыстрее отсюда нельзя? Хочется увидеть живую жизнь, но экскурсоводша, как бы соглашаясь с нами, кивая, ведет нас все дальше и дальше... Вот с террасы видно Мраморное море, бухта Золотой рог, но мы далеко, высоко. Интересно, если бы я понял, что меня отсюда не выпустят никогда, смог бы я разбить себе голову о мраморную стену? Запросто бы мог!
Огромное количество янычар с радиотелефонами, в европейских костюмах, с непривычно внимательными глазами. К тому же, как манекены, всюду стоят, расставив ноги в галифе, неподвижные полицейские в надвинутых касках, положив руки на автомат.
А мы еще думали, что живем в несвободе! Посмотреть бы на это раньше! Говорят, что самый лучший для развивающихся стран путьэто турецкий. Значитстолько же полицейских?
Наконец мы получаем свободу в узкой улочке под бортом теплохода. Какие-то сплошные механические мастерские, и люди в них пьют чай, но почему-то не из чашек, а из одинаковых приталенных рюмочек с торчащей ложечкой... «На рюмку чая»? А где же нега?
Вот по улице, дребезжа, едет рваный человек на велоколяскеиз кузова впереди вздымается, пылит ржавый хлам. Он явно счастлив. Этосветлое капиталистическое будущее, которое ждет всех нас? Нормально! Впрочем, достань еще такую велоколяску сперва!
Следующее пробуждениев огромной морской чаше среди меловых гор, слегка заросших, с прошибленными в них белыми тропинками.
Измир. Турецкая Ницца... И бывшая Смирна. Поплавав тут, видишь, что все не очень просто, что один народ, бывает, теснит другой.
Экскурсия в древнегреческий Эфес, потом ставший римской колонией и оказавшийся наконец в Турции. Спускается улица из полированных плит с древними насечками, чтобы не скользила нога. Составленные из кусков колонны, слевашершавая стена, справатоже, и от левой стены до правой больше тысячи лет!
Наш экскурсовод-татарин, воевавший, как он говорит, в Крыму, правда не уточняющий, на чьей стороне, ведет нас в старинный общественный туалет с рядом отверстий и протекающей вдоль них освежающей канавкой. Неужели люди в тогах сидели здесь?
Экскурсовод наконец выпускает нас на набережной: «Погуляйте! До теплохода примерно двадцать минут». Мы разбредаемся... Датакие товары уже не покупают даже у нас! Господи! Где же рай? Пора на борт!
Но где же он? Вдоль берега бухты нас мчит извилистая набережная с шуршащими, стучащими пальмами, но нашего теплохода нигде не видно! Может быть, там, где бухта загибается? Ого-го! Какие тут «двадцать минут»? Тут и за час не добежишь, а через десять минут отплытие! Хрипя, мы мчимся по набережной, вдоль роскошных отелей, автомобилей... Да, отомстил нам «крымский воин»! А может быть, все получилось случайно?
Мы оказываемся в «связке» с литовцем... «Давай! Давай!»повторяет он. Все литовцы, как на подбор, огромные, крепкие, но и он задыхается... все же выходит вперед, удаляется... Кто-то окликает меня из такси, но там наших битком!
Вдалиповорот, за которым или стоит наш теплоход... или?
На повороте, перед тем как исчезнуть, литовец на секунду замедляется, оборачивается и машет мне рукой: «Сюда!»
Сипя, но уже сдерживая бег, отдыхиваясь, я подхожу к трапус него смотрят на меня эстонцы, видно, вместо экскурсии отметившие на борту какой-то свой национальный праздник. Я приближаюсь.
Не спешит-те!благожелательно, но слегка ехидно произносит их главный.Т-теплоход не уходит-тна море бу-уря!
Все еще приходя в себя, я развалился в кресле на палубе... Фу! Знали бы, что так тяжело!
Подходит друг.
Не уходим!
Я знаю.
Выходитне успеем ни в Салоники, ни в Дельфы... ни в Афины толком.
Что делать?!
Главноеодин украинец исчез!
Как?
Не появился вовремя, и вот уже часни слуху, ни духу. Такой круглолицыйв бакенбардах, в очках!
Помню! Куда же он делся?
Где-то отстал!
Да-а... дружба народов!
Тутне только народов, вообще дружба... оказалась не на высоте. Обзвонили участки, морги... Ничего!.. Но сказали, что приезжих иногда убиваютвполне вероятно.
Но какие ж у него деньги?!
То-то и оно!
И на три дня нам в подарок Измирто ли из-за шторма, то ли из-за украинца.
Подходит друг.
Сейчас... с комиссией... осматривали его чемодан. Никаких намеков! Интересномножество наглаженных носовых платков. Видно, жена собирала.
...И, может быть, приговаривала ласково: «Смотриежели с бабой какой!» Знала бы, что ждет... согласилась бы и на бабу!
Ну что... пойдем?
Мы в который уже раз сходим по трапу на пирс.
Нет, оказывается, ничего еще, неплохо мы живем: стоящих рядом ливийцев под зеленым флагом вообще не выпускают на берегзакупорили на корабле, в железе, нет даже рядом трапа, и они таращатся из иллюминаторов на нас, завидуя свободе!
Да, как-то туго наша осень переходит в их лето! Холодно, ветрено. Знаменитый рынок. Колом висит знаменитая кожа, которую у нас сейчас не наденет даже умный председатель колхоза, не говоря уж о фермере. Когда мы, вяло поглазев, вытекаем из очередной лавки, яростный продавец выскакивает в гулкий каменный коридор рынка и почему-то четко и аритмично хлопает в ладошивидно, сигналя своим: особенно не старайтесь, надвигаются мудаки. Наконец все мы стекаемся в большом маркете... или шопе? И украинцы, и латыши торгуются с продавцами по-русски... Все мы в шопе!
И наконец, так не найдя украинца и не дождавшись окончания шторма, мы покидаем Измир. Теперь, если не потонем, только-только успеем в Афиныи на самолет! Другие, впрочем, могут и задержатьсяжесткое расписание лишь для нас. Зато мы сможем потом всю жизнь гордиться: единственные в мире люди, побывавшие в Афинах и не увидевшие Акрополя!
Эгейское море встречает нас свистом. Поначалу нас прикрывают еще два высоких острова. Лесбос! И Хиос (где была еще знаменитая хиосская резня). Они еще прикрывают нас. «Лесбос спасает»простая шутка, но все, нервничая, повторяют ее.
Я укутываюсь в шезлонге, достаю тетрадку. Ведь взял же работуобещал сам себе написать статью «Литературные шампиньоны», но здесь, посреди волн, тема эта кажется почему-то не важной. Сам ты шампиньон!
И когда уходят островатут-то и начинается! Рев!
Антенна на рубке изгибается, как спиннинг, словивший совершенно непомерную рыбу. Резиновый провод с лампочками, предназначенный для прощального карнавала, крутится, как скакалка!
Эге-гейское море! Прощай!
Уже темнеет. Я спускаюсь в салон. Седой и мудрый грузинский поэт походит вдруг к столу, где сидят абхазы, и что-то долго им говорит. Я замедляюсь в отдалении... Наконец один из абхазов поднимает свою лысую голову и что-то, улыбаясь, отвечает. Слава Богу! Можетплавали не зря?
Совсем уже недоуменно смотрит Хелена: «Так когда же?»«Рано, сказано же тебе!»
...Выползла Гаага, Амстердам, потом пополз Гамбург... а где же мы? Потом пошел Ханой, Пекин!
А где же наши вещи?
Ваши вещи не пришли!сухо говорит амбал за стойкой, даже не глянув на нас.
Здравствуй, Родина!
А где же они?
Видимо, остались в Афинах.
Как же так?!
«Аэрофлот»!усмехается он, словно не имеет с этой позорной фирмой ничего общего.
Когда же... могут появиться?
Может быть... со следующим рейсом?
Может быть?!уже возвращаясь в почти забытое состояние, восклицаем мы.Что значит«может быть»? А когда этот следующий рейс?
Послезавтра,роняет он и, совсем уже потеряв с нами терпение, уходит.
Без теплых вещей, ночующих в далекой стране, прикрыв одной ладонью горло, другой темечко, мы выходим на холод, в темноту... Где тут что? Везденичего! Ничего не меняется у нас в стране! «Осень, переходящая в лето»,но так и не перешедшая!
Возвращение в рай
И наконец самый волнующий момент путешествияя вбегаю под арку во двор и кидаю взгляд наверх, на окна! Светятся! Значит, кто-то жив! О! И даже постукивает машинкаэто не дочурка ли вернулась из своих странствий и занимается переводами?
Родные лестничные запахи. Как-то по-новому искуроченный звонок: лишь маленький кусок пластмассы прикрывает сложную электротехнику... Не важно!
Первым бросается на шею пес...
Новости: временно нашлась дочурка, но зато, видимо, окончательно потерялся котэтот огненно-рыжий некастрированный бандит.
Находки и потери.
Жена заглядывает в ванную.
О! Никак засос! Поздравляю!
Поцелуй Иуды,хмуро поясняю я.
Не спится уже как-то по-новому... Несомненные шаги прогресса: все дворовые бандиты оборудовали свои рыдваны сигналами угонаи всю ночь завывает то один, то другой, причем воют, даже меняя тон и ритм, подолгу, видно, хозяевам лень подниматься из теплой постели ради такой ерунды.
Маленькая ночная серенада для семи сигналов угона с котами!
Ночь глухая неспешно идет.
Лишь машины во тьме завывают...
То ли правда, что их угоняют,
То ли просто душа их поет?!
Жизнь пошла, словно и не уезжал, только обозначился вдруг резкий интерес к помойкераньше его не замечал. То и дело восторженно вбегал домой с замечательными трофеями в руках. «Смотри!»
Жена и дочь переглядывались.
...А что? Эти инофирмы, расплодившиеся вокруг, иногда выбрасывают почти целые вещи!
В одну из ночей проснулся от удушья: вся комната была заполнена дымом, пес, цокая когтями, носился по коридору, но почему-то не лаял. Я подскочил к водогреюне горит, потом свесился в форточку: так и есть, из хранилища мусорных баков под нашей кухней валил дым! Был и огоньна стене напротив дрожала тень решетки.
Я стал лихорадочно одеваться. Эти гении помойки, разыскивая сокровища, швыряют в баки окурки... форменный пожар!
Ты куда?проснулась жена.
На помойку!
Она презрительно отвернулась к стене.
Огонь уже бушевал вовсю, сразу в трех баках!
А ведь сама же она говорила, что нижние соседи весь день через окна загружали канистры с бензином!
Я стал стучать им в окно... Тень моей фигуры довольно красноречиво металась по дому, доставая до крыши... Но хозяин... или хозяйка абсолютно невыразительно глядела на меня... потом задернула занавеску. Поразительно! Никакой реакции! И ведь дети у них! Ну и что? Видно, выросли люди, которым пожары, тюрьмы кажутся уже чем-то вполне правомерным, привычным... «Ну и что?»
Лишь Бог о нас заботится: выпал снег!
Я набивал его в ведро, опрокидывал в бакисначала снег таял еще на лету, потом стал оставатьсяпока я бежал за новой порцией, пробивалось пламя. Наконец я утрамбовал все баки снегом, победно вытер пот, огляделся... Кое-где засветились в доме окна, но, в общем-то, паники никакой. А может ли быть у нас паника вообще? Думаю, что с нашей закалкойнавряд ли!
Гордясь силой нашего духа, я лег.
Под Новый год принято подбивать итоги... А чего подбивать? Все, что было у нас, смели вместе с ненавистным строем, а то, что пробивается по новой, как-то растет мимо нас. Был самиздат, за который преследовали нас... теперь хамиздат, который нас, увы, не преследует!.. Что еще? Статьи «Литературные шампиньоны»о новой литературетак и не написал. И абсолютно правильно сделал. Себе дороже! Что еще? Более ничего! «Дэтс олл!»как говорят англичане.
Но на елку, может быть, хватитпересчитал бумажки, все время меняется их значимость, не успеваю привыкнуть!
Толкучка Сенной площади уже притихлалишь самые отчаянные ханыги толкались здесь, но торговали лишь ветками. Как всегдаопоздал! Спрячь свои бумажкине пригодятся!
На всякий случай я обошел площадь и в дальнем закутке, в темноте, нашел елки: они стояли в изобилии, прислоненные к стене. Я выбрал однускромную, но прекрасную,постоял, задумчиво встряхивая ее в руке... Потом с нетерпением поглядел на двух ханыг, спорящих чуть в стороне о чем-то высоком. «Ваша?»крикнул я. Но ближний ханыга только отмахнулсялюди о важном говорят, а ты лезешь с ерундой! Я пошел, сначала оглядываясь... Давайте, догоняйте же! Я не убегаю! Но они не реагировали!.. Новогодний подарок.
Радостный, я распахнул дверь на лестницу, взлетел к своей площади и обомлелпрямо перед моей дверью сидел какой-то восточный человеккореец, китаец?в каком-то странном оцепенении. Я обомлел... Что же это? Новогодний подарок?
Ты что же это?выговорил наконец я.
Не могу! Живот прихватило!с натугой выговорил он.Да я по-умному, на газету! Не беспокойсяуберу!
Странный Дед Мороз! Таиландец? Малаец?.. Не елкой же его бить!
Тут я заметил, что из-под него действительно торчит угол газеты... Прогрессивная? Реакционная? Незнакомая какая-то верстка!
Ну, смотри,абсолютно безвольно пробормотал я и бочком пробрался в квартиру. Прикрыв дверь, я стоял за ней с колотящимся сердцем... Что же это? Выждав, сколько требовали приличия, я приоткрыл дверь... Лестница пуста! Не обманул малаец! И звонок уже месяц не курочили: видно, беспощадные лестничные дизайнеры достигли наконец идеала, удовлетворены его теперешним видом... И этовместе с благородным поступком непальцаи будем считать главными успехами прошедшего года.
Почти уже перед полночью позвонил, рыдая, Ширшович:
Что же он делает? Мы же так верили ему! Всю душу ему отдали!
А вот это напрасно!Я грубо захохотал.Всю душу не надо было отдаватьнадо было частичку оставить!
Ширшович грохнул трубкой.
Что значитнечего надеть, ничего нового? Ожерелье из пробок надень! Продали его? Это когда же?
Во дворе в отличие от обыденных выстрелов грохнул фейерверк, и весь двор подошел к окнами мы тоже махали. Завыли сигналы угона, но без них уже и праздникне праздник!