Пол, мне надо, чтобы ты кое-что проверил.
Глава 2
Организованность! Организованность, Мэрилин, краеугольный камень всего. Все сильные личности в детстве убирали свои комнаты.
И Александр Македонский?
Уверена, что его отец, царь Филип, не потерпел бы разбросанных фантиков и полусгнившей банановой кожуры у себя в доме.
Хм. Мэри задумчиво почесала коротко остриженную светловолосую головку. А у них были конфеты?
Конфеты не конфеты, но какие-то запрещенные сладости наверняка были.
Миссис Стенхоуп постаралась, чтобы голос звучал строго, хотя всякий раз, глядя на эту малышку, ей еле удавалось сдерживать улыбку.
Даже если и были, вряд ли они заворачивались в фантики. Бумажной пормышлинности-то не было!
Эта «пормышленность» едва не прорвала плотину. Женщина отвернулась от девочки, чтобы украдкой стереть выступившие от смеха слезы.
И я не уверена, что за забытую банановую кожуру Александра Македонского заставляли дежурить еще на сутки. Вряд ли он вообще знал, что такое швабра. Если тогда вообще были швабры. А были, миссис Стенхоуп? Огромные фиалковые глаза смотрели на нее в ожидании ответа.
Мэрилин Рейнольдс всегда была любознательной. Вайолетт нравилось наблюдать за ней. Она видела в девочке большой потенциал, неосознанно выделяя ее из окружающих. Конечно, делать это запрещалось, и даже регламентировалось правилами организации, которую она возглавляла. Более того, по истечении сорока лет службы Вайолетт Стенхоуп научилась ограничивать себя в подобных привязанностях. Слишком больно, слишком расточительно для души привязываться к детям, попадающим в жернова государственной машины. Работа в органах опеки заставила Вайолетт запереть свое сердце на замок.
Она начинала обычным воспитателем. В ее подчинении было несколько девочек. Будучи старшей из четырех сестер, Вайолетт предпочитала работать именно с девочками. Она всей душой привязывалась к своим воспитанницам и очень переживала расставание, когда кого-то из них удочеряли. Не менее сильно Вайолетт расстраивалась, когда этого не происходило. Детские лица сменяли друг друга, детские судьбы на какое-то время пересекались с ее судьбой, но приходило время, и все они ее покидали.
Вайолетт помнила каждого воспитанника, прошедшего через ее руки в течение сорока лет работы. Среди них были и такие, кто оставил след в ее душе, дети, не вписывающиеся в рамки, с образным мышлениемнеобычные, неординарные. Не всегда их понимали сверстники, не ко всем им находили подход взрослые, но у нее это частенько получалось. Это была увлекательная игранайти ключик к ребенку, понять, в чем его сильная сторона и, поняв это, постараться ее культивировать. Говоря об этом, Вайолетт всегда вспоминала Питера Блэйкаотъявленного, патологического хулигана в детстве, позже сержанта отдела внутренних расследований чикагской полиции.
Именно Пит привел к ней маленькую Мэрилин Рейнольдс, единственную, кто выжил в страшной автокатастрофе, унесшую жизнь пятерых человек, в том числе, и ее отца.
Пит служил под его командованием и, как и все в отделе, уважал и любил капитана Рейнольдса. Он вот-вот должен был выйти на пенсию. Мэри была поздним ребенкомего и его жены-художницы, которая умерла через два года после рождения девочки. Почти не помнящая матери, Мэри была обласкана отцовской любовью, и его смерть стала для нее больше, чем катастрофой: кроме него у маленькой Мэри Рейнольдс на свете никого не было.
Вайолетт до сих пор сомневалась, что являлось большим злом для души ребенка: никогда не знать родительской ласки или же, единожды испытав эту всепоглощающую любовь, понимать, что ее больше никогда не будет.
Девочка выглядела напуганной, хотя изо всех сил старалась этого не показывать. Маленькая, взъерошенная, словно воробышек, она крепко сжимала руку Пита.
Ну, ну, Мэри-джелли. Иди, не бойся, подбадривал он девочку. Это миссис Стенхоуп. Она хорошая, хотя на вид и строгая.
Здравствуй, Мэрилин.
Малышка дернулась
Мэри, произнесла она с вызовом. Все зовут меня Мэри.
Хорошо, но я буду звать тебя полным именем, а ты меня миссис Стенхоуп. Хорошо?
Да.
Да, миссис Стенхоуп, поправила она девочку.
Да, миссис Стенхоуп, послушно повторила Мэри.
Я директор этого дома. Здесь всячески избегали слово «приют». Теперь он станет твоим.
У меня уже есть дом. В тоненьком голосочке послышалась сталь.
Да, я знаю. Но одна жить ты не можешь.
Со мной будет Пит.
Мы с тобой уже говорили, Мэри-джелли. Мужчина присел на корточки рядом с девочкой и положил руки ей на плечи. Какое-то время ты поживешь здесь, а потом я тебя заберу. Я подал документы на удочерение. Пит поднял глаза на свою бывшую воспитательницу. Колин был для меня больше, чем капитаном.
Пораженная Вайолетт смотрела на молодого мужчину, гордясь той работой, которую она проделала много лет назад.
Конечно, Питер. Я употреблю все влияние, чтобы ваше дело было рассмотрено в ближайшие сроки. А пока Мэрилин поживет здесь.
Да, она могла ускорить дело по удочерению девочки. Его и ускорять-то было не надо, единственное, что могло вызвать задержкуобраз жизни Пита: одинокий полицейский, сутками пропадающий на работе. Работа в отделе внутренних расследований не была такой рискованной, как, например, в убойном или отделе по борьбе с наркотиками. Это все понимали, и на сторону Питера встал сам шеф полицейского департамента. Дальше по влиянию был только мэр. Под воздействием такого пресса судья без возражений отдал опеку над маленькой Мэрилин Рейнольдс тридцатитрехлетнему детективу Блэйку.
Через месяц при попытке остановить уличное ограбление Пит Блэйк был застрелен. Мэри так и осталась в приюте, возглавляемом директором Стенхоуп.
Может, именно поэтому Вайолетт была сильнее привязана к ней, чем к другим детям. На уровне подсознания она чувствовала ответственность перед веснушчатым мальчиком, который не единожды стоял в ее кабинете, ковыряя носком стоптанного ботинка протертый линолеум. Не будучи знакомой с Колином Рейнольдсом, Вайолетт в душе считала Мэрилин дочерью Пита. Она обязательно бы гордилась таким сыном, будь у нее возможность родить его, но к тому моменту, когда они с мужем всерьез задумались о ребенке, выяснилось, что Вайолетт бесплодна. Узнав это, она с головой окунулась в заботу о чужих детях. Может, поэтому их брак не сложился. Они расстались спокойно, без взаимных претензий, Вайолетт даже не стала менять свое имя. А через год, заливая слезами конверт, она писала бывшему мужу поздравление с рождением мальчиков-близнецов. Это была осознанная трусость, но совершенно невозможным казалось заставить себя набрать его номер из-за опасения услышать в трубке звонкий голос его молодой жены иличто еще страшнеемладенческий плач.
Мэрилин, как упорно продолжала называть ее Вайолетт, трудно приспосабливалась к жизни в приюте. Поначалу девочка долго и сильно болела. Последствия аварии давали о себе знать: после столкновения с другим автомобилем машина ее отца упала в озеро, и прежде, чем ее вытащили, малышка долгое время пробыла в холодной воде. Малейший сквозняк, и у Мэри появлялся надсадный кашель, грозивший удушьем. Это было сложное время. После выздоровления девочка ходила на длительные восстановительные процедуры, позже посещала психологов, благо психологами приют был укомплектован хорошо. Из-за болезни Мэрилин пропустила много занятий. По окончании первого года пребывания в приюте было решено оставить ее на второй год. И именно это решение стало отправной точкой для морального выздоровления девочки. Мэри приняла его как вызов, и уже к концу года догнала своих сверстников, учившихся на класс выше. В учебе она нашла свою отдушину. Мэри много читала, живо интересовалась всемот истории древнего мира, до современных исследований погодных аномалий. Многое в силу возраста она не понимала, но Вайолетт всегда считала любознательность первичным признаком здоровья личности.
Вскорости Мэри Рейнольдс смогла занять должное место в обществе сверстников. Тихая, скромная девочка, ничем особо не выделяющаяся, она, тем не менее, умела ладить со всеми, и со старшими и со сверстниками. Миссис Стэнхоуп считала малышку Рейнольдс миленькой, однако, в подростковом возрасте девочка выглядела довольно нескладно. Длинные ноги, тоненькие ручки, тусклые белесые волосы, коротко остриженные во время последней болезни, постоянный кашель, синяки под глазаминет, не таких детей усыновляли среднестатистические американские семьи. К чести Мэри, она никогда не стремилась быть удочеренной. Казалось, в голове у нее был план, как построить свою жизнь, и она ему четко следовала. Нет желающих взять ее в семьюну и ладно! Нет успехов в математикезначит, сделаем математику любимым предметом. Нравится танцеватьзначит, она будет танцевать. И пусть мисс Кларанс плюется ядом на ее нескладные па-де-деэто ее па-де-де, и других она не знает.
Да, в Мэрилин Рейнольдс был стержень. Именно этот стержень заставлял бывшую воспитанницу приюта святого Марка раз в две недели навещать в доме престарелых его бывшую директрису.
Глава 3
Мэри четко не помнит тот момент, когда поняла, что устала. Вот вроде все шло своим чередомпривычно-обычно, активно-задорноно тут будто кто-то выключил рубильник и всеона спеклась. А ведь так долго держалась. Пятнадцать лет почти. И сколько же за эти пятнадцать лет было возможности махнуть рукой на все и начать себя жалеть.
Поначалу она так и делалажалела себя. Хотя, нет, сначала было просто очень-очень страшно. Дикий страх, помноженный на боль от бесконечных уколов. Говорят, детская память избирательна, плохое быстро забывается. Ничего подобного! У нее было как раз наоборот: вся жизнь до авариидом, папа, школавсе это постепенно забылось, будто и не было вовсе, а даже если и было, то не с ней. Вроде как чья-то жизнь, подсмотренная в старом кино, название которого вылетело из головы. Но то, что было после, Мэри помнит хорошо. Помнит каждый день, проведенный в больнице. Вернее, это был всего один нескончаемо долгий день, в течение которого она то и дело просыпалась, плакала, ей давали лекарства или кололи лекарства тети в одинаковых голубых пижамах, с одинаковыми выражениями на лицах. Они называли ее «детка» и все время успокаивали:
Ты поспи, детка, сейчас все пройдет.
Надо поесть, детка. Будешь хорошо есть, быстрее поправишься.
Вот сейчас сделаем укольчик, и тебе сразу станет легче.
Легче не становилось. Нет, боль, конечно, уходила, но папа так и не приходил.
Приходил Пит. Она помнит, как он садился рядом на голубой пластиковый стул и долго держал за руку.
Я с тобой, Мэри-джелли, говорил он, и ей становилось чуточку спокойнее.
Именно Пит сказал ей про папу.
Странная штукасознание ребенка. Мэри до сих пор удивлялась, как взрослым хватает глупости думать, что дети ничего не понимают. Дети все секут, ага. Дети видят и слышат все и всегда, как бы взрослые не пытались это завуалировать. То, что теперь она одна, Мэри поняла по лицу человека, вытащившего ее из покореженного автомобиля. Он так смотрел на неесочувственно, что ли (это она уже потом подобрала выражение), но тогда Она была вся переломана, в крови, но во взгляде того дяди была не только жалость. В нем была обреченность. Это Мэри тоже поняла после. Она многое вспоминала и о многом думала в больнице, когда приходила в себя. Они все смотрели одинаково.
Но Пит смотрел по-другому.
Я никогда тебя не брошу, стрекоза.
Где папа? Хочу к папе.
Это взрослые не желают ничего знать. Они бегут от плохих новостей, отмахиваются от гонцов их приносящих. Они не желают знать то, чего не могут вынести. А у детей нет этого права. Они выносят все, приспосабливаютсявыхода нет, потому что. Взрослые могут выпить успокоительного или чего-нибудь покрепче, чтобы отключиться, а у детей такой возможности нет. Детский алкогольочередная игрушка или новая серия Спанч Боба. Это они так думают, взрослые. Детям же нужна честность. Недоговоренность пугает их больше, чем самая страшная правда.
Папы нет, Мэри-джелли.
Где нет?
Ты помнишь аварию?
Да. Нет. Не знаю.
Она действительно не знала и почти не помнила. Она спала на заднем сидении, когда все произошло. Спала, а в следующий момент уже куда-то летела, падала, ударялась и кричала. И уже тогда она не чувствовала папы.
Он погиб мгновенно. От первого удара. Машина, врезавшаяся в них на полупустой дороге, перевернувшись несколько раз, загорелась, и четверо пьяных парней сгорели в ней заживо. Их же старенький седан долго крутило по дороге, переворачивало, и, в конце концов, вылетев с трассы, он упал в озеро. Это была обычная дорога на обычное место их обычного пикника, куда они, как обычно, ездили каждый второй выходной лета. Иногда с ними ездил Пит. Он приезжал на своем большом черном внедорожнике, и Мэри, подпрыгивая от радости, помогала папе переносить корзинки со снедью в его огромный багажник.
Если бы он тогда поехал с ними, может, и не было бы ничего. Пита все равно потом бы убили, так какая разница, когда он умер, зато папа был бы жив, и Мэри не осталась бы одна.
Она стыдилась этих мыслей, даже плакала, ругая себя и жалея Пита. Жалела и ненавидела одновременно, потому что он тоже ее бросил. Все они бросали ее. Сначала мама, потом папа, потом Питне многовато ли для одного отдельно взятого восьмилетнего человека?
Мама. Осталось что-то внутривряд ли можно было назвать это воспоминаниями, скорее, ощущением. Мама любила печь, как рассказывал папа, и единственное, что Мэри помнила о нейтеплый запах ванили и свежих булочек. Обидно было. Она копалась внутри себя, пыталась что-то нащупать вдобавок к этому, но ничего не находилось. Лишь ваниль и сдоба. Мэри много расспрашивала о ней папу и вскорости стала замечать, что выдает отцовские рассказы о маме за собственные.
Они хорошо жили с папой. Это все, что Мэри могла себе позволить вспоминать о прежней жизни. С папой было хорошо. Он был большой, смешной и добрый. И целовал ее на ночь, щекоча жесткими усами. И друзья у них были такие же все большие и добрые. Они часто приходили к ним домой, смотрели бейсбол или все вместе ходили на бейсбол, сидели на трибунах и ели чипсы с острющим соусом, после которого иногда болел живот. Они были и ее друзьями. Их жены передавали для нее пироги и овощные запеканки. С их детьми она училась в школе. А потом это закончилось.
Нет, они, конечно, и потом приходили к ней, проведывали. Приносили игрушки, те же запеканки, но чем дальше, тем реже. Только Пит остался навсегда. Как ей казалось.
И как не оказалось.
Как легко было озлобиться на все и всех, но Мэри была благодарна людям, которые не позволили ей сделать это. И в первую очередь миссис Стенхоуп.
Она не смотрела на нее так, как смотрели другие. Она смотрела на нее так же, как Пит.
Да, с тобой случилась беда, но теперь у беды случилась ты. Покажи этой гадине! говаривал он.
И она показывала. Долго-долго показывала. А года два назад устала.
Мэри знала, что миссис Стенхоуп почувствовала в ней эту перемену. Она даже приняла это на свой счет и завела обходной разговор, что Мэри надо подумать о себе и перестать обращать внимание на все мешающие нормальной жизни факторы. Под этими факторами она, в первую очередь, подразумевала себя. Но, похоже, миссис Стенхоуп не понимала, что онаединственный в ее жизни постоянный фактор, на который Мэри может рассчитывать. Таких, как Мэри, у миссис Стенхоуп в год по несколько десятков выпускалось, и некоторые периодически проявляются, проведывают ее, но она-то у Мэри одна. И у Пита она была одна, иначе бы он не привел к ней Мэри и не передал из рук в руки. Может, если бы не Пит, то и не привязалась бы она так сильно к этой строгой, редко улыбающейся женщине. Не выслушивала бы ее обязательные нотации, потакая старой учительской привычке. Не переживала бы за ее здоровье. Не оплачивала втайне дополнительные расходы по пребыванию в этом доме. И не желала бы больше всего на свете, чтобы ее бывшая воспитательница никогда об этом не узнала.
У Мэри был небольшой фонд, который после гибели отца учредил для нее полицейский департамент. Вдобавок, по достижении совершеннолетия она получила право распоряжаться деньгами, что родители откладывали для ее учебы. Их было немного, но всего вместе хватило на юридическую школу университета Лойола. По началу, Мэри хотела стать копом, как отец и Пит, но понималапервая же медицинская комиссия ее завернет. Слава богу, у нее был дом, закладная по которому была выкуплена еще родителями, и по достижении совершеннолетия Мэри жила там. Она училась, подрабатывала в небольших конторах, куда с удовольствием брали студентов разгребать неизбежные для юридических служб бумажные завалы. Мэри стала одной из лучших на курсе и последние два года получала государственные гранты. Когда пришла пора выбирать специализацию, она выбрала финансовое правосказалась любовь к математике и цифрам. Это было ее: Мэри с азартом закапывалась в формулы и цифры, запоминая, сравнивая, учась.
К концу обучения у Мэри уже было два приглашения на работу, одно из которых она почти приняла, но упустить возможность начать карьеру в крупнейшей инвестиционно-финансовой корпорации Чикаго было бы непростительной глупостью. И в очередной раз Мэри поблагодарила судьбу за то, что та подарила ей Вайолетт Стенхоуп. Когда возник вопрос прохождения преддипломной практики, именно она посоветовала Мэри не трусить и обратиться в трастовую инвестиционную корпорацию «Тринко». У них имелась хорошая программа для стажировки выпускников, но у Мэри никогда бы не хватило смелости предложить свою кандидатуру. Когда она рассказала об этом миссис Стенхоуп, та в достаточно резкой форме вселила в нее уверенность в собственных силах.