Хлестал дождь и выл ветер. Я принесла матери стакан гоголь-моголя.
Письмо про хорошее?
Мама отложила исписанные листы. Веки у нее набрякли.
Такого я не ожидала.
Я провела пальцем по конверту и принялась расшифровывать имя отправителя. Оно меня удивило.
Женщина? уточнила я, охваченная внезапным страхом.
Мать кивнула.
У нее к нам просьба, сказала мама, отобрав у меня конверт и заткнув его под какие-то бумаги.
Я подошла поближе, как будто она была вазой, что вот-вот слетит со стола, но в маминых опухших глазах читалось неожиданное чувство. Утешение? Или, быть можети к моему изумлениюрадость.
Она просит ей помочь, продолжила мама.
А ты прочитаешь мне письмо?
Мама ущипнула себя за переносицу.
Целиком оно очень уж длинное. Она пишет, что много лет не видела твоего отца. Но когда-то они были все равно что одна семьяслово семья она произнесла несколько неуверенно. Она пишет, что ее муж преподавал твоему отцу композицию в Шанхайской консерватории. Но они потеряли связь. В трудные годы.
Что за годы такие?
Я заподозрила, что просьба, в чем бы она ни заключалась, непременно касается долларов или, например, нового холодильника, и что мамой просто попользуются.
Еще до твоего рождения. Шестидесятые. Когда твой отец еще учился в консерватории, мама опустила глаза с ничего не выражающим видом. Она пишет, что в прошлом году он с ними связался. Папа написал ей из Гонконга за несколько дней до смерти.
Во мне поднялся целый вихрь цеплявшихся друг за друга вопросов. Я понимала, что не стоит приставать к маме по мелочам, но, поскольку я всего лишь хотела понять, что происходит, наконец сказала:
А кто она такая? Как ее зовут?
Ее фамилия Дэн.
А имя?
Мама открыла рот, но ничего не сказала. Наконец она посмотрела мне прямо в глаза и произнесла:
А имяЛилин.
Такое же, как моетолько написано оно было на упрощенном китайском. Я протянула руку за письмом, и мама твердо накрыла ее своей. Упреждая следующий вопрос, она подалась вперед:
Эти тридцать страниц все про настоящее, не про прошлое. Дочь Дэн Лилин прилетела в Торонто, но своим паспортом воспользоваться не может. Ей некуда податься, и мы должны ей помочь. Ее дочь мама ловко сунула письмо в конверт, ее дочь приедет и немного поживет тут с нами. Понимаешь? Это про настоящее.
Я почувствовала себя так, словно съехала набок и перевернулась вверх тормашками. Зачем чужому человеку с нами жить?
Ее дочь зовут Ай Мин, сказала мама, пытаясь вернуть меня к реальности. Я сейчас позвоню и приглашу ее приехать.
А мы одного возраста?
Мама, кажется, смутилась.
Нет, ей, должно быть, не меньше девятнадцати, она учится в университете. Дэн Лилин пишет, что ее дочь она пишет, что Ай Мин попала в неприятности в Пекине, во время демонстраций на Тяньаньмэнь. Она бежала.
А что за неприятности?
Довольно, сказала мать. Больше тебе знать незачем.
Нет! Мне надо знать больше.
Мама гневно захлопнула словарь.
И вообще, кто разрешил тебе встать? Мала еще быть такой любопытной!
Но
Довольно.
Мама дождалась, пока я отправлюсь в кровать, и только тогда позвонила по телефону. Она говорила на родном языке, на кантонском, то тут, то там коротко вставляя фразы на мандаринском, и даже из-за закрытой двери я ее слышалакак она запинается на тонах, никогда не выходивших у нее естественно.
Я слышала, как мама спрашивает:
У тебя там очень холодно?
А потом:
Твой билет на Грейхаунд будет в
Я сняла очки и уставилась в расплывшееся окно. Дождь был похож на снег. Голос мамы казался мне совсем чужим.
После долгого молчания я нацепила очки обратно, выбралась из постели и вышла. Мама с шариковой ручкой в руке сидела над стопкой счетов, словно ждала, пока кто-то начнет ей диктовать. Она увидела меня и спросила:
Ты почему без тапочек?
Я сказала, что не знаю, где мои тапочки.
Девочка, а ну в кровать! взорвалась мама. Что тут непонятного? Просто оставь меня ненадолго в покое! Ты вечно хвостом за мной ходишь, следишь и следишь, точно думаешь, что я она с силой хлопнула ручку на стол, и кусочек пластика отломился и покатился по полу. Ты думаешь, я уеду? Думаешь, я такая же эгоистка, как он? Что я способна была бы тебя так же бросить и причинить тебе такую же боль? последовала длинная, яростная тирада на кантонском, а затем:
Да просто иди уже спать!
Сидя там со старым, тяжелым словарем, она казалась такой пожилой и хрупкой.
Я спаслась бегством в ванную, захлопнула за собой дверь, открыла ее, хлопнула ей погромче и разразилась слезами. Я пустила в ванну воду, постепенно понимая, что на самом-то деле хочу именно пойти спать. Я так рыдала, что стала икать, а когда икота наконец прекратилась, единственным звуком остался шум льющейся воды. Примостившись на бортике ванны, я смотрела, как исчезают под водой мои ступни. Мои бледные ноги подогнулись, я погрузилась под воду.
В воспоминаниях ко мне вернулся папа. Он вставил кассету в магнитофон, велел мне опустить жалюзи, и мы поплыли вниз по Мэйн-стрит и по Великому Северному пути, под трубный глас бетховенского концерта Император (солистГленн Гульд, дирижерЛеопольд Стоковский). Спешные ноты водопадом бежали вниз и до бесконечностивверх, и мой отец правой рукой дирижировал, а левой крутил руль. Я слышала, как он мелодично напевает, отбивая такт: ТА! ТА-ти-ти-ти-ТА!
Та, та, та! У меня было такое ощущение, что, пока мы триумфальным маршем двигались по Ванкуверу, первую часть концерта творил не Бетховен, но мой отец. Его рука отбивала четыре четверти, захватывающую трель между последней долей и первой,
и я гадала, что бы это могло значитьчтобы человек, который некогда был знаменит, который выступал в Пекине перед самим Мао Цзэдуном, в собственном доме даже пианино не держал? Что на хлеб он себе зарабатывал, трудясь в магазине? Если уж на то пошло, то, хоть я и умоляла отдать меня учиться играть на скрипке, отец всегда отказывал. И, тем не менее, вот мы пересекали город в объятиях этой победительной музыки, так что прошлое, Бетховена и моего отца, никогда не умирало, но лишь разносилось эхом из-под ветрового стекла, а затем вздымалось и укрывало нас, словно солнце.
Бьюика больше не было; мама его продала. Из них двоих она всегда была жестче и неприхотливей, как кактус в гостинойединственный комнатный цветок, переживший отбытие папы. Отцу моему, чтобы выжить, требовалось больше. В ванной мои ноги все больше уходили под воду. Устыдившись, что так много ее уходит впустую, я завинтила кран. Отец сказал однажды, что музыка полна молчаний. Он ничего мне не оставилни письма, ни послания. Ни слова.
Мама постучала в дверь.
Мари, позвала она. Повернула ручкуно дверь была закрыта. Лилин, ты в порядке?
Минуло долгое мгновение.
Правда была в том, что отца я любила больше. Понимание этого пришло ко мне в тот самый миг, когда я окончательно осознала, что отец, должно быть, ужасно страдал и что моя мать никогда, ни за что на свете меня бы не бросила. Она тоже его любила. Рыдая, я коснулась ладонями воды.
Мне просто ванну принять надо было.
Ох, произнесла она. Ее голос, казалось, отразился эхом в самой ванной комнате. Смотри не простудись там.
Она снова попыталась открыть дверь, но та все еще была закрыта.
Мы справимся, сказала она наконец.
Больше всего на свете мне хотелось разбудить нас от этого сна. Вместо этого я беспомощно плеснула водой на собственные слезы и кивнула.
Знаю.
Я слушала, как она уходиткак все тише стучат ее шлепанцы.
Шестнадцатого декабря 1990 года мама вернулась домой на такси с новой дочерью, пальто на которой не былотолько толстый шарф, шерстяной свитер, синие джинсы и холщовые туфли. Я никогда еще не встречалась с китаянкойв смысле с такой китаянкой, которая, как мой отец, приехала из настоящего материкового Китая. На шнурке у нее на шее висела пара серых варежек, нервно раскачивавшихся у бедер. Обтрепавшиеся концы голубого шарфа спадали один на грудь, а другойна спину, на манер университетского преподавателя. Дождь лил как из ведра, и она шла, опустив голову, со средних размеров чемоданом в руках, который, судя по всему, был пустым. Она была бледна, и волосы у нее блестели, словно море.
Я как ни в чем не бывало открыла дверь и распахнула глаза, будто и не ждала никаких гостей.
Девочка, сказала мама, возьми чемодан. Побыстрее.
Ай Мин шагнула внутрь и помедлила на краешке дверного коврика. Когда я потянулась за чемоданом, то нечаянно коснулась ее руки, но Ай Мин ее не отдернула. Вместо этого она протянула другую руку и легонько накрыла мою. Она смотрела на меня в упор, с такой открытостью и любопытством, что от стеснения я зажмурилась.
Ай Мин, говорила мама, позволь тебе кое-кого представить. Это моя Девочка.
Я отступила на шаг и вновь открыла глаза.
Мама, снимая пальто, оглядела сперва меня, а затем комнату. Коричневый диван с тремя бежевыми полосками знавал времена и получше, но я украсила его всеми имевшимися в доме цветастыми подушечками и плюшевыми зверями с собственной кровати. Еще я включила телевизор, чтобы придать комнате более живой вид. Мама с энтузиазмом мне закивала.
Девочка, познакомься со своей тетей.
Слушай, правда нормально, если ты будешь звать меня Ай Мин. Пожалуйста. Мне, хм-м, правда так больше нравится.
Чтобы угодить им обеим, я сказала: Привет.
Как я и подозревала, чемодан оказался очень легкий. Свободной рукой я потянулась за пальто Ай Мин, слишком поздно вспомнив, что у нее его нет. Моя рука зависла в воздухе, как вопросительный знак. Ай Мин потянулась ко мне, взяла мою ладонь и крепко ее пожала.
Смотрела она вопросительно. Ее волосы с одной стороны были заколоты назад, но с другой стороны ниспадали свободно, так что казалось, что она все время стоит в профиль и вот-вот ко мне повернется. Не выпуская моей руки, Ай Мин бесшумно скинула с ног туфлисперва одну, затем другую. Булавочные головки дождя блестели у нее на шарфе. Наши жизни успели сжаться до такой степени, что я и не помнила, когда в последний раз в наш дом входил посторонний человек; присутствие Ай Мин делало все незнакомым, словно стены на несколько дюймов сблизились, чтобы на нее посмотреть. Прошлой ночью мы хотя бы собрали папины бумаги и записные книжки в коробки и составили их под кухонный стол. Теперь поверхность стола казалась мне обманчиво голой. Я высвободила руку и сказала, что отнесу чемодан в ее комнату.
Мама принялась показывать ей квартиру. Я ретировалась на диван и притворилась, будто смотрю прогноз погоды, который предрекал дождь до конца недели, до конца девяностого года, до конца столетия и даже до конца времен. Голоса мамы и Ай Мин спешили друг за другом, как вагончики канатной дороги, раз за разом перемежаясь молчанием. Я заразилась напряжением, воцарившимся в доме, и мне стало казаться, что пол сделан из бумаги, что повсюду вокруг написаны слова, которых мне не прочесть; и что один бездумный жест может снести все это до основания.
Поели мы вместе, рассевшись за обеденным столом. Мама убрала центральную доску, превратив стол из яйца в круг. Она даже прервала болтовню, чтобы наградить меня взглядом, в котором ясно читалось: прекрати пялиться.
Я то и дело случайно пинала ногой коробки под столом, отчего Ай Мин подпрыгивала на месте.
Ай Мин, тебе не холодно? весело осведомилась мама, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я сама, пока не переехала в Канаду, зимы вообще не видела.
В Пекине зима была, но меня это устраивало. На самом деле я далеко оттуда выросла, на юге, где было влажно и тепло, так что, когда мы переехали в Пекин, холод оказался мне в новинку.
Я в столице никогда не бывала, но слышала, что туда из западных пустынь пыль наносится.
Так и есть, с улыбкой кивнула Ай Мин. Пыль тогда и в волосы, и в одежду лезет, и даже в еду.
Сидя напротив нее, я видела, что ей и правда уже все девятнадцать. Усталые глаза Ай Мин опухли и неожиданно напомнили мне скорбное лицо мамы. Думаю, порой такое бываетсмотришь на человека и понимаешь, что внутри он полон слов. Возможно, он и держит их за зубами от боли или от замкнутостиили, может, из хитрости. Возможно, эти слова заточены до бритвенной остроты и жаждут пустить кровь. Я почувствовала себя разом и ребенком, и взрослой. Я хотела, чтобы нас с мамой оставили в покоено по причинам, которые я сама толком не могла выразить, мне хотелось быть рядом с Ай Мин.
А что значит минь в Ай Мин? спросила я по-английски, пиная коробку, чтобы придать своим словам больше веса. Это то минь, которое понимать, или минь, которое судьба?
Обе они посмотрели на меня.
Ешь свою курицу, сказала мама.
Дочь изучала меня с выражением удовлетворения на лице. В воздухе между нами она начертила знак. Солнце и Луна, сведенные воедино, чтобы обозначить понимание или яркость. Самое обычное, повседневное слово.
Мои родители хотели выразить идею аи миинь, сказала она, лелеять мудрость. Но ты права, тут есть подвох. Идея м-м не то что бы лелеять судьбу, не совсем, но принимать ее, она вновь подхватила свою миску и запустила в мягкий рис кончики палочек.
Мама спросила, не нужно ли ей чего и не хочет ли она, может, чем-нибудь заняться.
Ай Мин отставила миску.
Честно говоря, я, кажется, давно уже нормально не высыпалась. В Торонто я никак не могла отдохнуть. Каждые несколько недель приходилось переезжать.
Из дома в дом? спросила мама.
Ай Мин вся дрожала.
Я думала я боялась полиции. Мне было страшно, что меня вышлют обратно. Не знаю, смогла ли моя мама вам все рассказать. Надеюсь, смогла. В Пекине я ничего плохого не сделала, никаких преступлений не совершала, и все-таки В Китае мои тетя с дядей помогли мне сбежать, и я перешла границу с Кыргызстаном, а потом вы купили мне сюда билет. Несмотря ни на что, вы мне помогли Я благодарна, я боюсь, что никогда не смогу отблагодарить вас так, как следует. Простите меня за все
Маме явно стало неловко.
Ну-ну, сказала она. Скушай что-нибудь.
Но Ай Мин уже стала как будто совсем другой. Руки у нее так тряслись, что она не в состоянии была управиться с палочками.
Я каждый день перебираю все в памяти и все думаю, думаю, но не понимаю, как я сюда добралась. Как будто я беженка. Дома моя мама с голоду умирает. Я спать боюсь иногда мне снится, что ничего этого на самом деле не было, но тогда я просыпаюсь как в кошмар. Если бы я не уехала от мамы, если бы мой отец не умер, если бы он не но самое важноеэто чтобы я чего-то добилась, потому что вот прямо сейчас у меня ничего нет. Даже паспорта. Старым я пользоваться боюсь, он незаконный. Он чужой, но выбора у меня не было. Я слышала, что, если бы мне удалось перебраться через границу в Соединенные Штаты, там для китайских студентов амнистия, и я, может быть, под нее подойду. Даже если у меня сейчас ничего нет, я вам все потом возмещу, я клянусь. Обещаю.
Чжи ню, произнесла мама, подаваясь к ней. Эти слова меня озадачили. Они означали дочь моего братано у мамы не было братьев.
Я хотела о них позаботиться, но все так быстро переменилось. Все пошло не так.
Здесь тебе не от чего защищаться, сказала мама. Мы семья, и это не просто слова, понимаешь? Это намного больше, чем слова.
А еще, побледнев, сказала Ай Мин, я от всей души сочувствую вашей потере.
Моя мать с Ай Мин поглядели друг на друга.
Спасибо, сказала мама. От выступивших вдруг у нее на глазах слез все во мне застыло. Несмотря ни на что, через что мы прошли вместе, моя мать очень редко плакала. А я так сочувствую твоей Мой муж очень любил твоего отца.
В первую же субботу, когда маме не надо было идти на работу, она отправилась в город и вернулась с носками, свитерами, парой зимних ботинок и пальто. Вначале Ай Мин очень много спала. Она появлялась из маминой спальни со всклокоченными волосами, в моих лосинах и в старой маминой футболке. Ай Мин боялась выходить из дома, так что прошло несколько недель, прежде чем она надела свои новые ботинки. Впрочем, пальто она носила каждый день. Днем она много читала, сидя за кухонным столом за стопкой книг моего отца. Она читала, сунув руки в карманы пальто и прижимая страницы ножом для мяса. Волосы ее иногда падали вперед и загораживали ей свет, и тогда она закручивала их и затыкала пучок под воротник свитера.
Однажды вечером, когда она пробыла у нас уже около недели, Ай Мин попросила маму обрезать ей волосы. Это было, помню, сразу после Рождества. Поскольку занятий в школе не было, большую часть времени я проводила перед телевизором, поедая шоколадных черепашек. Мама велела мне прийти и обрызгать волосы Ай Мин водой из пластиковой бутылки, но я отказалась, заявив, что волосы нашей гостьи следует оставить в покое.