В кондитерской они не употребляли, уходили куда-нибудь. Порой добредали до самого кладбища и устраивались там на стене волнолома. Иногда сидели возле сарая, пристроенного сзади к лавке. Войти внутрь они не моглисарай был заперт на замок. Потом они возвращались в кондитерскую и, охваченные свиняком, пили кока-колу, ели гамбургеры, чизбургеры, булочки с корицей. Насытившись, они откидывались на стульях и созерцали движение узоров на штампованном жестяном потолке, выкрашенном хорватами в белый цвет. Цветы, башни, птицы, чудовища отделялись от потолка и плавали над головами.
Что же вы принимали? спрашивает Бренда.
Все хорошее, кроме случаев, когда товар попадался некачественный. Травку, кислоту, иногда мескалин. Иногда в сочетании. Ничего серьезного.
А я-то за всю жизнь только треть косяка выкурила на пляже. Я сначала даже не знала, что это, а когда пришла домой, отец отвесил мне оплеуху.
(Неправда. Не отец, а Корнилиус. Это он отвесил ей оплеуху. Они тогда еще не были женаты, Корнилиус работал в шахте в ночную смену, а Бренда сидела на пляже вечерами, уже в темноте, с друзьями-ровесниками. Назавтра после косяка она рассказала Корнилиусу, и он отвесил ей оплеуху.)
В кондитерской они только ели, отвисали, блаженно кайфуя, и играли в дурацкие игрынапример, возили детские машинки по столикам. Как-то раз один парень лег на пол, и они поливали его кетчупом. Всем было плевать. Дневные покупателидомохозяйки, зашедшие купить торт, и пенсионеры, убивающие время за чашкой кофе, не бывали в кондитерской по вечерам. Мать и Лиза уезжали на автобусе домой, куда-то туда, где они жили. Потом даже отец стал уезжать, где-то сразу после ужина. За главную оставалась Мария. Ей было все равно, чем занимаются Нил с друзьями, пока они платили за съеденное и ничего не ломали.
Таков был мир веществ, царство парней постарше. Младших они туда не допускали. И не сразу заметили, что у младших тоже что-то есть. Какой-то свой секрет. Мелкие обнаглели и начали задирать нос. Кое-кто из них приставал к старшим, желая купить товар. Стало ясно, что у мальчишек откуда-то берутся деньги.
У Нила были сейчас естьмладший брат по имени Джонатан. Сейчас он очень порядочный человек, женат, работает учителем в школе. А тогда Джонатан начал отпускать намеки; и другие мальчишки тоже, они не могли удержать в себе тайну, и скоро все выяснилось. Деньги они получали от Марии. Она платила за то, что они занимались с ней сексом. Это происходило в сарае на задах кондитерской, после того как Мария запирала заведение на ночь. У нее был ключ от сарая.
Кроме того, у нее был ежедневный доступ к деньгам. Она снимала кассу вечером, она вела бухгалтерские книги. Родители ей полностью доверяли. Почему бы нет? Она хорошо считала, она была предана семейному бизнесу. Она лучше родителей понимала его целиком, от и до. Оказалось, что родители были робки и полны суеверий в том, что касается денег, и не хотели класть их в банк. Деньги хранились в сейфе или просто в железном ящике, откуда их и доставали по мере надобности. Должно быть, родители думали, что нельзя доверять никому, даже банкам, только членам семьи. Наверно, они считали, что Марию им Бог послал: такая надежная, умная и притом некрасивая, она не станет возлагать надежды или тратить силы ни на что, кроме семейного бизнеса. Прямо-таки столп, на котором держится все заведение.
Мария была на голову выше и фунтов на тридцать-сорок тяжелее мальчиков, которым платила.
Бренда всегда переживает несколько неприятных минут, сворачивая с шоссе на второстепенную дорогу. Если ее увидят на шоссе, она это как-нибудь да объяснит, а вот на проселке ей делать нечего. Фургон приметный, его ни с чем не спутать. Кто-нибудь его здесь увидит, и ее песенка спета. По открытому месту ехать где-то с полмили, дальше начинается лес. Бренда надеялась, что фермеры посадят у дороги кукурузу, она вырастет высокая и будет скрывать машину. Но фермеры посадили фасоль. Здесь хотя бы не опрыскивают обочины пестицидами; травы, сорняки и колючие плети малины вымахали в рост человека, правда, фургон им все равно не скрыть. Здесь растут золотарник и ваточникплоды-коробочки уже полопались, болтаются грозди ярких ядовитых ягод, и все заплетено диким виноградом, он даже на дорогу выползает. И вот наконец Бренда спасенамашина ныряет в туннель лесной дороги. Кедры, тсуги; подальше в лес, где почва более влажная, пушистые лиственницы; много красных кленов, их листья испещрены желтыми и бурыми пятнами. Здесь нет водоемов, никаких луж с черной водой, даже если заехать совсем глубоко в лес. Им повезлолетом и осенью стояла сушь. То есть Бренде с Нилом повезло, а не фермерам. Если бы год выдался дождливый, Нил и Бренда не смогли бы тут встречаться. Твердые колеи, по которым Бренда осторожно ведет машину, оплыли бы, а пятачок в конце дороги, где можно развернуться, превратился бы в яму с жидкой грязью.
Бренда уже проехала по лесу мили полторы. На дороге попадаются сложные местаодна-две небольшие горки, скорее, кочки, выпирающие из болотистой почвы; узкий бревенчатый мостик через ручей, где никакой воды не видно, только желтая жеруха, которой забито русло, да крапива по берегам впилась корнями в сухую глину.
Нил ездит на старом синем «меркурии» этой темной синеве легко прикинуться лужей, бочагом, пятном болотного мрака под деревьями. Бренда щурится, пытаясь разглядеть машину. Она не против приехать на несколько минут раньше Нилабудет время перевести дух, причесаться, проверить макияж, побрызгать шею (а иногда и промежность заодно) одеколоном. Но если приходится ждать дольше, Бренда начинает нервничать. Она боится не диких собак и не насильника, таящегося в кустах, она еще девочкой собирала здесь ягоды и потому сама выбрала это укромное место для свиданий. Боится она не присутствия, а отсутствия. Отсутствия Нила; опасения, что он ее бросил, вдруг отрекся от нее. От этого подозрения любая местность, любая вещь становится уродливой, опасной и бессмысленной. Деревья, сады, парковочные счетчики, кофейные столикине важно. Однажды Нил не приехалзаболел; то ли пищевое отравление, то ли самое чудовищное похмелье в его жизни, объяснил он в тот вечер по телефону. Ей пришлось притвориться, что звонит клиент, желающий продать диван. Бренда навсегда запомнила то ожидание, истекающую по капле надежду, жару, насекомыхбыл июльи свое тело, которое исходит по́том на сиденье этого самого фургона, словно признаваясь в собственном поражении.
Он здесь, он приехал первым; только одна фара «меркурия» виднеется в глубокой тени под кедрами. Словно ты только что умирала от жары, вся исцарапанная колючими кустами, искусанная мошкой, и вдруг погружаешься в прохладную воду; ласковые волны смывают с тебя все беды и уносят в глубину. Бренда ставит фургон, поправляет волосы, чтобы лежали попышнее, и выскакивает наружу; дергает дверь, показывая Нилу, что заперла машину, иначе он заставит ее бежать обратно, совсем как Корнилиус, «а ты уверена, что заперла?». Бренда идет по небольшому пятну солнечного света, по опавшим листьям, усеявшим землю, и смотрит на себя со стороны: белые брюки в обтяжку, бирюзовый топ, белый ремень на бедрах, сумка на плече. Женщина с аппетитной фигурой, светлой веснушчатой кожей и голубыми глазами. Глаза подведены синими тенями и контуром и призывно сощурены от света. Рыжеватые светлые волосывчера она подкрасила корнииграют на солнце, как лепестки цветка. Бренда надела туфли на каблукахисключительно ради этих нескольких секунд, когда она переходит дорогу и Нил смотрит на нее: пусть ноги кажутся длиннее и бедра качаются призывнее.
Очень, очень часто они занимаются любовью у Нила в машинепрямо здесь, на месте встречи, хотя сами же вечно твердят друг другу, что надо подождать. Подожди, вот доберемся до твоего трейлера. Но скоро слово «подожди» стало у них означать прямо противоположное. Однажды они начали просто на ходу. Бренда стащила трусы, задрала широкую летнюю юбку, не говоря ни слова, не глядя на Нила, и в результате они остановились прямо у шоссе, чудовищно рискуя. Теперь каждый раз, когда они едут мимо этого места, Бренда говорит что-нибудь типа «только не съезжай с дороги» или «здесь следовало бы поставить предупредительный знак».
«Табличку об историческом событии», отзывается Нил.
У их страсти есть историякак у семей и у бывших одноклассников. И кроме этогопочти ничего. Они ни разу не ели вместе, не смотрели кино вдвоем. Но они прошли через разные совместные приключения, опасностинастоящие, не просто секс на обочине шоссе. Они шли на риск, удивляя друг друга, и всегда выигрывали. Во сне иногда бывает такое чувство, что ты уже видела этот сон, что он снился тебе уже не раз, и ты знаешь, что на самом деле все гораздо сложнее. Знаешь, что на самом деле существует целая подземная система, которую называют снами за неимением лучшего слова, и эта система состоит не из дорог и туннелей, она больше похожа на живое тело, растягивается и свивается узлами, непредсказуемая, но предельно знакомая, и ты знаешь, где ты сейчас и где была всегда. Именно так обстояло дело с Брендой, Нилом и их близостью, как-то вроде этого, и они примерно одинаково видели разные связанные с этим вещи и доверяли друг другу. Пока что.
В другой раз, тоже на шоссе, Бренда заметила приближающийся белый автомобильстарый «мустанг»-кабриолет с откинутым верхом (дело было летом) и соскользнула на пол.
Кто в этой машине? Посмотри и скажи мне, быстро!
Девчонки, ответил Нил. Четыре или пять. Девки в поисках парней.
Моя дочь. Бренда снова устроилась на сиденье. Хорошо, что я была не пристегнута.
У тебя есть дочь, которая уже водит машину? И у нее «мустанг»?
Это «мустанг» ее подруги. Лорна еще не водит. Но могла бы, ей шестнадцать лет.
В воздухе ощутимо повисли разные слова, которые он мог бы сказать, но она надеялась, что не скажет. То, что обычно говорят мужчины о молодых девушках, просто не могут удержаться.
У тебя тоже могла бы быть дочь такого возраста, продолжала Бренда. Может, и есть, просто ты не знаешь. И еще она мне соврала. Сказала, что пойдет играть в теннис.
Нил опять не произнес ничего такого, что она ожидала, но не хотела услышать. Что-нибудь про вранье. Из своего жизненного опыта.
Он только сказал:
Успокойся. Расслабься. Ничего не случилось.
Она не знала и не могла знать, насколько он понимает ее чувства в этой ситуации. Понимает ли он вообще что-нибудь. Они никогда не говорили о ее внешней жизни. Не упоминали Корнилиуса, хотя именно с ним Нил общался, когда впервые пришел в «Мебельный амбар». Он хотел купить велосипедобычный, дешевый, чтобы ездить по проселочным дорогам. В «Амбаре» тогда не было велосипедов, но Нил ушел не сразуон побеседовал с Корнилиусом: о том, какой велосипед хочет, о том, как чинить и совершенствовать такой велосипед, и о том, как они могут найти то, что ему нужно. Он сказал, что заглянет еще раз. И правда заглянул, очень скоро, когда в магазине была только Бренда. Корнилиус ушел в дом, прилечь, у него опять разболелась спина. В этом разговоре Нил и Бренда полностью объяснились, хотя открыто ничего не сказали. Когда он позвонил ей и пригласил выпить с нимв таверне у дороги, идущей берегом озера, Бренда точно знала, зачем он ее приглашает, и знала, что ему ответит.
Она сказала ему, что ходит налево первый раз в жизни. Это было правдой в одном смысле и ложью в другом.
В рабочие часы кондитерской Мария не смешивала дело и удовольствие. Она принимала деньги у покупателей, как обычно. Мария держалась по-прежнему: она была здесь главная. Мальчишки знали, что могут из нее что-то выжать, но пока не очень понимали сколько. Доллар. Два доллара. Пятерку. Причем она не зависела от одного конкретного мальчика. Снаружи всегда околачивались несколько приятелей, готовых услужить; заперев лавку, Мария выбирала из них одного и вела в сарай, а потом уезжала домой на автобусе. Она предупредила мальчишек, чтобы не болтали, а то не видать им больше денег. Некоторое время они ей верили. Поначалу она и пользовалась их услугами нерегулярно и не очень часто.
Так было вначале. Прошло несколько месяцев, и все изменилось. Потребности Марии росли. Мальчишки торговались уже открыто и стали менее уступчивы. Они разболтали всем. Власть Марии таяласначала по капле, потом стремительно.
«Мария, а Мария, дай десятку. И мне тоже! Мария, и мне. Давай, давай, ты же меня знаешь».
«Двадцатку, Мария. Дай двадцатку. Ну дай. Двадцать баксов. Мария, ты мне должна. Давай, давай. Ты же не хочешь, чтобы я рассказал. Выкладывай».
«Двадцатку, двадцатку, двадцатку». И Мария раскошеливается. Теперь она ходит в сарай каждый вечер. И хуже тогонекоторые мальчишки начинают отказываться. Они требуют деньги вперед. Берут деньги, а потом от всего отпираются. Говорят, что она им не платила. Она платила, и даже при свидетелях, но все свидетели это отрицают. Мотают головами, дразнят ее. «Нет. Ты ему никогда не платила. Я видел. Дай мне денег сейчас, и я пойду с тобой. Честно, пойду. Дай двадцать долларов».
Теперь и ребята постарше, выведав все у младших братьев, подходят к кассе: «Мария, а мне? Ты ведь и меня знаешь. Дай-ка и мне двадцать». Эти парни не ходят с ней в сарай. Никогда. Думает ли она, что они захотят? Они даже не обещают, просто требуют денег. «Мария, ты же меня давно знаешь». Клянчат, угрожают. «Ведь я тоже твой друг, правда, Мария?»
Нету у Марии друзей.
Ее степенность, зоркость исчезлитеперь она была дика, мрачна, озлоблена. Она кидала на мальчишек взгляды, полные ненависти, но продолжала выкладывать деньги. Раздавала банкноты. Даже не пытаясь поторговаться, поспорить, отказать. Она раскошеливалась в ярости, в безмолвной ярости. Чем сильней ее изводили, тем легче из кассы вылетали двадцатидолларовые бумажки. Но теперь она мало что делалаа может, и вовсе ничего не делала, чтобы их заработать.
Нил и его друзья нынче все время под кайфом. Постоянно, потому что теперь у них есть деньги. Они созерцают сладостные струи атомов, текущие под пластиковой поверхностью столиков. Разноцветные души выстреливают у них из-под ногтей. Мария сошла с умалавка истекает деньгами, словно кровью. Как это может продолжаться дальше? И чем кончится? Наверняка Мария уже залезла в сейфв кассе после дня торговли просто не наберется столько. И все это время мать Марии по-прежнему печет булочки и лепит вареники, а отец подметает тротуар и приветствует входящих покупателей. Отцу и матери никто ничего не сказал. Они продолжают жить как раньше.
Им пришлось обо всем выведывать самим. Они нашли неоплаченный Марией счетчто-то вроде этого, кто-то из поставщиков явился с неоплаченным счетом, и они пошли взять денег в сейфе, чтобы заплатить, и оказалось, что денег там нет. Там, где они держали деньги, в сейфе, железном ящике или где, никаких денег не было. И ни в каком другом месте тоже не было. Нигде не было. Так родители Марии обо всем и узнали.
Мария умудрилась раздать всё. Все сбережения семьи, всё понемножку отложенное из прибыли, все оборотные средства. В самом деле всё. Родители больше не могли оплачивать аренду лавки, электричество, счета от поставщиков. Они не могли больше держать кондитерскую. Во всяком случае, они так решили. Может, у них просто не хватило духу продолжать торговлю.
Лавку заперли. На двери появилось объявление: «Закрыто». Прошел почти год, пока двери открылись снова. В помещении бывшей кондитерской оборудовали прачечную-автомат.
Говорили, что именно матькрупная, застенчивая, сутулаянастояла на том, чтобы ее дочь судили. Она боялась английского языка и кассового аппарата, но потащила Марию в суд. Конечно, та была несовершеннолетняя, поэтому ее могли только отправить в колонию, а мальчишкам и вовсе ничего не было. К тому же они все враликаждый говорил, что это не он. Родители Марии, вероятно, устроились на какую-то работу, но не уехали из Виктории, потому что Лиза никуда не делась. Она по-прежнему плавала в бассейне YMCA, а через несколько лет поступила продавщицей в универмаг Итона, в отдел косметики. К этому времени она стала очень гламурная и держалась высокомерно.
У Нила по просьбе Бренды всегда наготове водка и апельсиновый сок. Она где-то читала, что алкоголь вызывает дефицит витамина С, а апельсиновый сок помогает его восполнить. И еще она надеется, что после водки у нее не будет пахнуть изо рта. Нил вроде бы убирает в трейлере к ее приходуво всяком случае, судя по бумажному мешку, полному банок из-под пива, газетам, не столько сложенным в стопку, сколько сдвинутым в кучу, и носкам, запинанным в угол. Может, это сосед Нила прибирался. Некто ГэриБренда его ни разу не встречала, не видела его фотографий и не узнает, встретив на улице. Узнает ли он ее? Он в курсе, что она сюда приходит, но знает ли он ее имя? Возвращаясь вечером домой, замечает ли он запах ее духов, запах ее похоти? Бренде нравится в трейлеренравится его полная неприукрашенность, временность. Вещи лежат где придется. Ни занавесок, ни сервировочных салфеток, даже солонки и перечницы нетсоль в коробке, перец в жестянке, как принесли из магазина. Бренде нравится и кровать Нилазастеленная кое-как, грубым пледом, с плоской подушкой. Это не брачное ложе и не одр болезни, оно не сулит утешения и не осложняет жизнь. Эта кровать служит Нилу для похоти и сна, одинаково самозабвенных и крепких. Бренде нравится тело Нилатакое живое и уверенное в своих правах. Она хочет, чтобы Нил даже не требовал от нее, а командовал ею. Она хочет быть его территорией.