Феликс Соломонович Кандель
Грех жаловатьсяКнига притч
ГРЕХ ЖАЛОВАТЬСЯкнига притч с извлечениями из хроник
"Земля наша погибает, а ты нейдешь..."
...и опять отуманилось временем, мутным, сивым и нечистым, а в нем бултыхнулась бедаобликом обманчива, именем забывчива, дикостью углядчива, сунулись из ниоткуда скифы, рожи неумытые, стрелами одождили мир.
"...отсюда начнем и числа положим..."
Скифыони же ахваты, катиары, траопии и паралаты.
Сколоты и сакипрекраснолошадные хвастуны.
"...Варвария во стране северной, ее же нарицают Скифиею..."
Массагеты воевали скифов.
Исседоны воевали скифов.
Скифы воевали киммериан, сдирали с них кожу на одежды, пили из их черепов греческие неразбавленные винапрамнейское, хиосское, фаросское, лесбосское, а из Сиракуз сладкое, тягучее вино поллий.
Глядели на это аримаспы с севера, одноглазый завистливый народ, смаргивали замедленно, сглатывали затрудненно, набирали пока что силу.
Скифы были белокожи, голубоглазы, краснолицы.
Толсты, мясисты, вспыльчивы и ленивы.
Волосами жирны, длинны, редки, рыжи.
Одежды носили черные, сражались неуступчиво, лакали кровь недобитых врагов, рабов ослеплялине скажу зачем, а стада перегоняли по степи, как запас говядины, чтоб под рукой был.
Варили мясо, пили кумыс, опьянялись пахучими дымами, детей рожали мало и через силу и ели их за провинностьбудто бы.
А произошли они от связи Геркулеса с ехидной, три брата: Агатирс, Гелон и Скиф.
Необщительны, свирепы, крепкоруки и боеохочи.
Жались к ним изнеженные, женоподобные агатирсыженщинами пользовались сообща, чтобы вражды не было; тёрлись в отдалении неврыв урядные дни обращались в волков, будины с гелонамиозабочены пропитанием, невозможные андрофаги-мужееды, дикостью поражая скифов, а тавры промышляли грабежом и войною, пленных приносили в жертву деве Орейлохе, головы втыкали на шесты над печными трубами и так жили.
Скифы всеми повелевали.
Но пришли ящероглазые сарматы и повоевали скифов.
Сарматыони же языги и роксоланы.
Белокуры, жестоки, бородаты, войнолюбивы и победоносны.
Жили в войлочных палатках, сыры ели с мясом, поклонялись мечу, огню, приносили в жертву жеребцов, расписывались по телу узорами, в конном строю были неотразимы.
Сарматыот совокупления скифов с амазонками.
Шлемы и панцири из воловьей кожи. Щитычешуейиз отделанных конских копыт.
Их жены плели арканы и пользовались ими без промаха: когда на врагов, а когда на мужейсмотря по надобности.
Пришли аланы и потоптали сарматов.
Пришли готытоже потоптали.
Пришли гунны и потоптали всех.
Хунну-сюннуна китайской памяти.
У них не было лица, но безобразный кусок мяса, и вместо глаз пятна.
Страх напал на народы. От Волги до Рейна.
Гунныот совокупления ведьм с нечистыми духами.
Кормились кореньями и вяленым мясом, которое согревали под седлом, и на стоянках ели, огородившись локтями.
Пешком не ходилипозорно, да и обувь былане нагуляешься. В домах не жили: домамогилы. Раз надевши платье, не снимали ни при какой надобности, так и упревало в лоскуты. Спали на лошадях, меленьких и кусучих, там же ели, торговали, делали не скажу чего.
Виловатые да жиловатые, безбородые скопцы, вечные беглецы-кочевники.
У каждого было по много жен: какая ближе, та и жена, а те жили на телегах, ткали рядно, рожали детей, воевали в строю с мужьями, в кровь били рабов.
Угрюмые, гневные, жадные и безобразные.
Но пришли вдруг авары-обры, жгучи и воюючи, телом велики да умом горды: как пришли, так и прошли, сгинули без племени и наследка. За ними козарешироколицая, безресничная толпа, угры-мадьяры, черные болгары, утугуры с кутугурами, касоги с ясамиза тем же делом, печенеги в восемь орд, торки, берендеи, топчаки с ольберамитолько отвернись, да и варяги, нищие бродяги, колбяги с бурягами не брезговали страной Гардарик, забирали кого ни попадя на продажу, а половцы шелудивые, бич Божий, отрядами пробирались через степь, сбивали врагов в мяч, как сокол галок, подвывали по-волчьи: не окопаешься валами, не огородишься острожками, не отобьешься богатырями,вот придут татары, безбожники-моавитяне, прямым ходом из ада, и утишат всех.
А была то украина мира, очумелая от собственной истории, покинутая богами и законами, "претерпевавшая тесноту в просторе и лишения в довольстве", страна могил и истоков, откуда вытекают могучие реки, и жили тамне позабыть сказатьблаженные гипербореи, без желаний, надежд и упрека.
За желания надо платить...
СЛЕЗА В ДЫМУ
1
Гридя Гиблый жил на сосне.
Афоня Опухлый жил на сосне.
И Облупа Федор.
И Обрывок Петр.
И Огрызок Осип.
И Озяблый Тимофейбортник.
И Ослабыш Филябобыль.
И Голодуша Иван.
И Двоежильный Яков.
А Масень Афанасий жил на березе.
Всё не как у людей.
Он был востронос, Масень Афанасий, быстроглаз, любопытен и беспокоен, с конопушками на оттопыренных ушах, маловидныйаршин с шапкой, с березы не сходил и на уговоры не поддавался, а они наседали.
Было лето.
Поспевала ягода-земляница.
Ребятишки рвались вниз на прогретую, в мурашах, хвою, но ходу им не давали, чтобы натоптано не стало,и было с чего.
Ну ее к лешему, эту землю, где бьют, режут, отбирают и угоняют, где из тумана болот, как из тумана времен, прёт в неверных колыханиях напасть за напастьюне переждешь за век.
Сидели на текучей воде, рыбы было невпроед, мяса разного от скота и зверины, масла, сыра, бараньего жира, киселя варили из отрубей-пшеницы, медом запивали, малиновым квасом,наплыл с верховья, из чужих владений, Апышка Живоглот, зажигатель-моритель с горлохватами-ушкуйниками, примучил, похватал, подчистил под метло, многих отогнал в полон,ему что?
Ушли в леса, на снег сели, на необжитое место: бортничали, зверя промышляли, лыко драли, мочало трепали, смолу курили, дома домили, лодки рубили на продажу,наскакал к зиме свой князь с дружиной, Иван Юрьевич Хапало Волкохищная Собака, пожёг и попленил, землю положил пусту, на завтра не оставилкак не себе.
Остаточки забежали к вятичам, со страха в гнилой угол, за трясуны-болота, за тину невылазную, в качкие водотопные края, понабили полати на соснах, отгородились лапником от нижнего мира, затаились, как умерли,ну ее!
Уж лучше голодом жить, нужду на кулак мотать, слезой слезу погонять,ну ее к лешему, эту землю, ну ее!
Время было никакое.
Дни как щелчки.
Щёлк, щёлки нету.
Сидели на полатях, глядели на небо, балдели на припеке от смоляного угара: светом крыты да ветром огорожены.
Лес стоял без краев, но селились тесно.
По симпатиям.
Как избы по деревне ставили.
Гридя с Афоней. Облупа с Голодушей. Обрывок с Огрызком. Озяблый, Ослабыш с Двоежильным.
А Масень Афанасий на выселках.
Малёк, коротыш, только из икры вышелпоближе к тропе.
По ней не ходили, не ездили, не гнали в полон, зарослоне прогребешь, но он терпеливо лежал на полатях, свесив книзу кучерявую голову, в ожидании мимоходного, мимоезжего, всякого, но они запаздывали.
А на березе-то и листья пореже, и на просвет видно, и ушептывает к ночи, и ствол попригляднееладонью огладить, а значит и его можно углядеть снизу, проще простого.
Но вокруг никого не было. Может на свете никого не было. Всех загубили, на расплод землян не оставили.
Жили. Ловили силками птицу. Собирали ягоду. Орехи. Рябину. Сушили грибы. Черпали воду из болотца. Варили с утайкой на глиняных очагах. Перекидывали мостки и перебирались в гости.
Вот коров только не было. И лошадей не стало. Бани с околицей.
А такничего.
Терпеть можно...
2
Пришел Гридя Гиблый.
Налегке.
В рубахе с портами. В лапотках-отопочках.
С сосны на сосну. С сосны на сосну. С сосны на березу.
Потайным пролазным ходом.
Как ниоткуда взялся.
Сел на помосте, оглядел с сомнением просвет до земли, вытянул ослабшие ноги. Тих и задумчив, светел и покоен, как прощение попросил и рубаху надел чистую.
Масень,сказал.У меня дни заходят. Скоро уже.
Масень Афанасий ему не ответил. Лежал на животе, подперев ладонями голову, неотрывно глядел внизкак через блёстки жирасквозь щебечущую, пламенем отливающую листву. Ногу у Масеня босые, короткопалые, на подошвах короста. Был он озабочен, Масень Афанасий, строг и деловит: добрела на глазах ягода, кровью, внабрызг, пятнала траву, лез из земли боровик, дёрн приподнимая с натугой, только что не кряхтел, пробегал поутру заяц, погрыз на виду капустки, может, еще пробежит,за всем надо приглядеть, уяснить, затвердить: того стоило.
Масень,позвал Гридя и морщины согнал на вялой коже.Стариком пахну. Другую зиму не пересидеть.
К зиме закрутило, забуранило, ветер-листодёр да метель-поползухасебя не отгребешь. Сошли на низ, отрыли землянки, испухли, оцынжали и позябли, в тоске передрожали каленую стынь. Снег топили, кору варили, шишки грызли, прокоптились до костей в земляной сыри. Только ребят поубавилось, да стариков не стало, да брехливых старушек; Сермяга померз с Сиднем, Рванина с Раззевакой, Ивана Жижу волки задрали, Тюря Яков на суку задавился, Ослабыш Филя, блаженный, умом поперхнулся,целые целы, мертвым покой. А потекли ручьи да замолодело солнце, завалили землянки, снова полезли на полати обсыхать на ветерке. Всяк на сосне, а Масень на березе.
Ты чего пришел?сурово сказал Масеньброви набухли.Болтушки со мной болтать?
Шуршнуло испуганно на верхних полатях, осыпало мелкой трухой. Там, наверху, сидела жена Масеня, робкая и безответная баба-богатырь, не унывала здоровьем. Это она в бедовую минуту выхватила Масеня из горящей избы, на закукорках уволокла от полона, караулила потом ночами, дула до утра на волдыри, остужая боль. Выправилсязагнал на полати, чтоб затаилась, себя не казала: порчу наведут, в полон уволокут, княжьи слуги попользуются, люди поганистые. Была она у него здоровая, крепкая, выгуль-баба, а боялась его до корчей: наскочитзатопчет. Масень Афанасий, хотя и мелок, характер имел тугой, несговорчивый, жене воли не давал, и так оно шло.
Масень,опять позвал Гридя.Как же оно так? Места у нас много, хоть волков гоняй, а прижиться негде.
Ветерок подул посильнее, листву опушил вокруг, как подтвердил сказанное. Просторы просветились по бокам, макушки хвойные до беспредельности, а жить, и правда, негде.
Дети у Гриди не вязались,не с того ли?
Жизнь у Гриди не ладилась,куда там.
Скот у Гриди не жил.
Куры дохли. Овцы падали. Просо не вызревало. Одёжка по живому лезла. Обувка горела. Три пожара перетерпел, два мора, засухи с недородом да грабежи с разбоем. Гридя Гиблый смолоду пахнул стариком. Жить Гриде не полагалось нисколечко, но он жил.
Вылезла из норы мышь, носом задергала неспокойно. Понизу, петляя, прострекотала на лету сорока. В переплетении корней блеснула змейка. Шевеление прошло тихое, как трава перешепнулась.
Нету никого,решил Масень.Я бы углядел.
Говорил, как без топора колол.
Гридя ему поверил. Для Гриди главное, чтоб за него решили, сказали, припечатали. А он станет жить.
Была у Гриди жена, скороногая, хлёсткая на руку: при такой ничего можно не делать, только брюхо разглаживать. День целый шастала по кустам, по травам, лазила, подоткнув подол, на деревья, гнезда у птиц обирала, беличьи дупла разоряла, гриб собирала с ягодойГриде на прокорм. С этого, конечно, не ожиреешь, бока не полопаются, сало за ухо не зайдет, но в одиночку Гридя давно бы уж сгинул: коряв и нерасторопен.
Масень... Ты чего живешь?
А чего не жить?сказал Масень и глазом нацелился под куст, где назревало интересное.Нет человека хорошего, чтобы в компании помереть, вот и живу.
Давай со мною.
С тобой долго. А мнечтобы зараз.
Тот не понял.
Ладно,решил.Не померли и хорошо. Тепло. Некомарно. Афоней пованивает. Чего еще?
А ничего,сказал Афоня из укрытия.Тут он я. Давно уж.
И показал себя.
3
Афоня Опухлый не мог без Гриди.
Афоня по Гриде скучал.
Глазаст. В рожу рус. Языком момотлив. Лысоватый и улыбчивый, в кучерявой бороде, что перепуталась с усами: чего говорилпонять трудно.
Гридя его понимал. Гридя его выслушивал. Афоня за Гридейбычком на веревочке.
Душой к нему припадает.
Лезь сюда.
А можно?
А нельзя,сказал Масень.
Вылез на полати, сел в уголке, чтобы места не занимать, только пованивало вокруг ощутимо, выдавая его наличие.
Афоня Опухлый вечно толчёт, мешает, взбалтывает, испробует на Гриде верные свои составы, а тотбез отказа.
Лилеево маслоот запаления суставов. Девесильный корешок от трясухи. Трава горичка от ядовитой гадины. Корень диктамко всему полезен. Но главноеэто секрет Афонин, одному Гриде известный. Афоня ищет состав, чтоб человеку добру быть. Помажь его, дай глотнутьи подобреет.
Он торопился, Афоня Опухлый, и были на то причины,не вам объяснять.
Жили они под топором, а согласия у соседей не было.
Согласия нигде не было.
Облупа не терпел Гридю. ОзяблыйГолодушу. ГолодушаАфоню. Якуша Двоежильного, добытчика, не любили гуртом: больно запаслив. А Обрывок с Огрызком, тати коневые, на полатях сидели спина к спине, как ножа остерегались.
Время подошло такоевсяк по себе. Дует в свой нос.
Взмялась, разодралась земля, сеялась и росла усобицами, изверился, издвоился народ, злобой вскипал без причины: печаль, беда на всех!
Это на их уже, на деревенской памяти Базло порезал Баклагу, Сажа Иван пожег Вихляя, Михей Пыхач голову проломил Тюше, Дерюжка с Дешовкой жито потравили у Тепляка, Мокропола лесиной придавилине дознались кто, а Пурдыло Василий, звероядный Сатанаил, беззаконник от племени смердьего, первого встречного не пропускал, хоть и взять нечего, убивал для почина,самое оно время опробовать состав.
Смолы темной, сала гусиного, меду столового, крови беличьей, болотной травы доспелок с коровьей лепёхой, много другого вонючеполезного, незамедлительно к доброте склоняющего.
Намешать побольше.
Обмазать каждого.
Самое оно подошло время...
Была у Афони жена, женщина самостоятельная, что промышляла по избам, накидывая горшки на пуза, в срок помогала опростаться, пупки по деревне завязывала. Жили они в Талице, на припеке-сытости, пашенные мужики старались без передыха, бабы вынашивали за век по семь, по десять брюх, плодливые и скорородные,кончились заработки. Одних Бог прибрал, у других не проклёвывалось, третьи утихали на корнювялопротекающий конец мира...
Налетела с гудением пчела, покрутилась, примериваясь, примостилась у Масеня на пятке. Выпорхнул из чащи дятел-долдон, сел с налету на пень, запестрел, замолотил красным затылком. Афоня полез за пазуху, вынимая узелок,через тряпицу проступало жирное, жидкое, дегтярное, густо обванивало вокруг.
Развязал узелок, почерпнул пальцем жидкую кашицу, легонько мазнул Масеню по подошве, и пчела с пятки отпала в беспамятстве, нюхнув верного состава.
Дятел колотил безостановочно. Масень глядел завороженно. Гридя с Афоней глядели на Масеня.
Ждали результатов.
Да у него кора наросла на подошве,сказал Гридя не скоро.Подбавь чуть.
Тот подбавил.
И опять глядели на Масеня, Масень глядел на дятла, а дятел долбил себе и долбил, как с отчаяния, по сторонам не смотрел.
Серы,бормотал Афоня.Дегтю подбавить. Травы калган... Принимать с утречка, для подобрения, на тощее сердце...
Шагнул на полати Тимофей-бортник, высок и широк, бревна под ногой хрупнули.
Помета... На ольхе виловатой. Кто-то прошел.
Врешь,без звука сказал Масень и опал с лица.
А кукушка в ответкак дожидаласьзакричала издалека глухо и безостановочно, накликая жизнь вечную...
4
"...Господь ожидает трудов твоих, а ты много медлишь..."
Послушался Треня Синицын, оставил дом родительский, мать свою и хозяйство, пошел в место горнее, от людей удаленное, черными лесами окруженное, поставил избенку-дымушку и там жил.
Был Треня Синицын роста немалого, лицом сух, взором ясен и весел, сам по себе молчун: когда укорялслушали.
А злодей Хрипун Бородатый Дурак, немилостивый на кровопролития, разгорелся яростью на его укоры, брови воздвиг гневом, велел бить Треню Синицына, драть бороду и собакам скормить.